Он - Дракон

      Вся его жизнь была покрыта пеленой тайны, которая, прокравшись из глубины веков, окутала, заворожила и оставила прозябать в глухой печали. Обида душила, капала свинцовыми каплями скорби в одно и то же место, вымывая в разуме глубокую зияющую дыру.       Обида на мир, семью, самого себя.       Он был обречен на одиночество: даже плечо Морана не спасало от мучительной пропасти впереди — она манила, тянула, дышала в лицо пустотой.       Он любил свой город, свою родовую Флоренцию. Часто бродил по её улицам, толкаясь среди разноязыких туристов, и пытался лечиться «грязными порогами». Но все пустое. Город предков точно скорбел вместе с ним — наваливался на плечи и затруднял дыхание. Старая громадина с вековыми базиликами ползла дряхлой сукой по его следам и скулила, вымаливая прощение и отпущение грехов. Только он никак не мог взять в толк, за что ему такая честь? Из него духовник ровно такой же никчёмный, как и пухлощёкий жопастый херувим с золоченой арфой, что явился музыкантом на похороны прожжённой потаскухи.       От всех этих нахлынувших разом ощущений, сравнений и домыслов жгло в грудине и отчаянно хотелось рисовать. Вышвырнуть с неистовой злобой на лист бумаги всю боль, непонимание себя и своего места в этом мире. Ему казалось, что он лишний, чужой, коварный подлог… Тот, что внутри — вот настоящее сокровище, нужное миру!       Невыносимо хотелось плакать, и он жмурился, сдерживая слезы за стеклами темных очков, забывая на миг, что стоит над рекой Арно в коридоре Вазари*. Истинное его место, дышащее памятью предков и памятью рода.       Год назад, вернувшись в очередной раз из города Медичи, он решил создать в своем лондонском лофте крохотный кусочек Италии. Роскошь золота и белоснежный мрамор вдохнули в его ванную комнату отголоски интерьеров купелей из флорентийских дворцов. Что может быть ценнее и достойнее каррарского мрамора, добытого в закрытых каменоломнях Апуанских Альпов? Именно этот камень держит в веках Пантеон. Именно с ним работал Микеланджело, создавая великого Давида. Вечный камень, сродни самому сотворению мира.       Размышляя о прошлом, хозяину роскошных апартаментов хотелось верить, что теперь у него появился его собственный странный алтарь: место для неслышных безмолвных молитв к самому себе. Он вынуждал себя принять призрачную аксиому: только здесь ему спокойно и уютно.       Мерное течение горячей воды успокаивало, но никак не могло убаюкать, заставить раствориться в гуле, слиться с теплом и прикрыть глаза в блаженном умиротворении. Наоборот. Он смотрел в потолок невидящим взглядом, а мысли стройно текли в одном направлении, как по оставленной весенним паводком промоине вдоль дороги. Такие бывают лишь на самой окраине шумного мегаполиса, там, где уже не шелестят шинами роскошные авто и где не изнывают в их салонах узники вечных пробок. Сточная мутная вода, текущая с асфальта вниз — она искала свой путь, старательно размывая преграды.       Он смотрел в потолок, а пред внутренним взором ярко и пышно цвели звуками голосов и оттенками воспоминаний картинки из прошлого. Крупицы информации, собранной с маниакальным интересом. До дрожи, до злобы, до стиснутых в крошево зубов он трясся над этим своим сокровищем.       Знать всё!       Он хотел знать о нем всё. Кудрявый мальчишка — выскочка из той душевой в бассейне, толкающий за щёку злобному придурку. Не случайному безликому хулигану, а именно тому плебею, что посмел унизить и издеваться над самим Джеймсом Мориарти! Джим осознал свое поражение намного позже, но он однозначно проиграл. Это ему нужно было стоять под колючими струями воды и толкать своего «петуха» в рот безмозглому Карлу Пауэрсу.       Шерлок открыл счёт в свою пользу.       Роскошный парень, возомнивший себя консультирующим детективом! Как случилось, что эта дрянь идёт по его следу, вынюхивает, раскручивает, доит по каплям и раскрывает все его лучшие затеи. Порой казалось, что Холмс ковыряется в его снах, дышит в спину, просчитывает наперёд его шаги. Как случилось, что судьба столкнула их в том бассейне, развела по разные линии фронта и жаждет их противостояния? Знает, чертовка, наверняка — выживет кто-то один, и запаслась попкорном, ожидая развития захватывающего сюжета. Будет веселиться, глядя, как они начнут грызть глотки друг другу и охрипнут, алкая кипящую кровь. Сдохнут в пыли городской суеты и станут детской страшилкой на долгие годы.       Консультирующий детектив и гений криминала!       Шерлок… Чертов Шерлок Холмс. У него было всё! Порода — настоящая, без примеси дворняги из Бексхилла. Голубая, чистая кровь потомков Уэльса. Прекрасная любящая семья. Образование, амбиции, пафос. У него был брат. Старший. Надёжный и любящий донельзя. До самого крайнего табу. Но, самое потрясающее — его брат был жив! Не испустил последний дух, придавленный насмерть кухонным столом, как майский жук. Не изводил изнутри своей злобой и выворачивающим нутро счётом, напоминая о себе в самый неподходящий момент. Майкрофт Холмс был настоящей глыбой за спиной кудрявого зануды.       И вот тут Джеймсу показалось, что он расслаивается, как спрессованная наглухо дрянь. Расползается в воде зыбкими ошмётками, становится никчёмной нежитью. Память плещется жидким месивом, и в ней пульсирует лишь одно: «Моран… Мо-ран… Мо-р-а-а-а-н…» Так хочется повиснуть у него на шее библейским крестом на суровой бечёвке, чтобы в мясо врезаться всем своим весом, до капель крови, выступившим багряным глянцем. Все, что есть у Джима — запах крови Себастьяна, его голос, тепло тела и бездонная синева глаз. Внутри тянула адская тоска по огромным ладоням: только они согреют и вернут к жизни, в реальный мир. Сейчас он — малыш Уилли. Маленький всезнайка с цветным рюкзачком за спиной и еще теплым круассаном в хрустящем пакете. Так хотелось кричать до хрипоты, цепляться за обрывки ускользающих мыслей, которые путались и заставляли итальянский мрамор плыть перед глазами:       «Себастьян, выслушай меня! Милый Себ, ты не знаком с ним. Не встречал его в своих снах, не смотрел ему в глаза. Но именно он сейчас взывает к твоей любви, падая в небытие! Словно смена караула у трона жизни, наружу рвётся другой. Старший брат, несокрушимая стена, онемевший от многолетнего молчания. Да, именно он и есть — Джеймс! Но он не твой, Моран… Это чужак! Он ведёт свой отсчет! Он уничтожит и меня, и тебя, Моран! Посмотри на меня! Помоги мне … остаться с тобой! Я должен быть! Это я выжил! Я! Никто, кроме тебя… Помнишь? Никто!»       Уильям слышал приближающийся неповзрослевший хриплый голос: «Раз… Два… Три… Четыре… я и …Шерлок в этом мире… »       Осознание, что сейчас его жизнь ушла на второй план, крыла чернотой. Дело времени — они с Себастьяном отыграли и отжили своё. Неупокоенному Джеймсу нужно больше: Шерлок должен дышать для него, под ним, рядом с ним. Роскошный мальчик в личное пользование. А лучше сразу двое — породистые английские легавые! Кто сравнится с их грацией и жаждой гона по кровавому следу? Братья Холмс — вишенка на торте! Рай и ад в одной постели, чем не новый сюжет для великого Данте?       Механизм уничтожения запущен. Уильям Шерлок Скотт Холмс! Слишком много Уильямов в одном крохотном городе и на одной весьма небольшой планете.       Вселенная слишком ленива и на этот раз.       Когда же точно это началось? Когда в голове перемкнуло окончательно, кровь толчками в горло и отхлынула горячей лавой, заставив задницу сжиматься от предвкушения чего-то глобального и неистового. Он столько раз пытался найти ту самую точку отсчёта и долго смаковать её, как мятный леденец. Валять во рту, поглаживать кончиком языка и пристраивать за щекой, глотая с упоением вкусную, холодящую глотку, слюну.       Когда?       Когда в его голове возникла идея уничтожить, стереть с лица земли само упоминание об этом кудрявом всезнайке с лучезарным взглядом?       Он отматывал назад раскадровку воспоминаний, прислушивался к своим ощущениям, ждал, когда внутренний голос оборвёт внутри что-то туго натянутое и ошпарит догадкой от макушки до пяток: «Вот оно! Вот тот самый момент!» Но в мыслях лишь накатывали друг на друга небрежными шелестящими волнами пустой болтовни телевизионные репортажи, где Шерлок с самодовольным видом пиарил свою знаменитую дедукцию и вещал тупым ротозеям, как умело он обставил служителей Скотланд-Ярда, расследуя очередное громкое преступление.       Потом внутри потеплело — вспомнился Майкрофт: вальяжное земноводное с ледяным взглядом и всезнающей полуулыбкой нецелованной Джоконды. Неужели это он? Тот сероглазый британец, с которым они самозабвенно трахались, как неистовые кролики, почти неделю, поглядывая в окно на разомлевшую от их наглости Эйфелеву башню. Нечасто туристы приезжают в белый город, чтобы забить на все его красоты большой эрегированный член и устроить секс марафон в номере отеля.       Славное было время!       Пожалуй, Джим ни разу не пожалел о своем решении расстаться с девственностью с тем обманчиво-холодным парнем. Кто бы мог догадаться, какие страсти и похоть затянуты в строгую серую «тройку» и сдержанную, правильную английскую речь.       Майкрофт…       Джиму вспомнилось, как он взял в руки портрет Шерлока, стоящий на рабочем столе в кабинете викторианского особняка, и поймал почти незримое внезапное смятение самоуверенного хозяина. Джим услышал сердцем, как дрогнул его голос в ответ на своё насмешливое: «Дорогой братец? Невероятный красавчик!» Майкрофт умел владеть собой и тут же парировал, слегка растягивая слова и обволакивая пустую фразу ленивой прохладцей: «Увы… Родственные узы всегда занимают место в сердце. Человеческая натура.»       Но Джим явно чуял другое!       Как кровяная легавая чует зайца-подранка и роет землю, втягивая влажным носом его остывающий след. Джим видел, как вибрировал воздух от напряжения вокруг старшего Холмса. Родственные узы?! Чушь собачья! Тут нечто большее: одержимость, страсть, ненасытная адская похоть, а самое главное, самое вкусное и жирное — грех! Вот оно — слабое место великого Майкрофта Холмса: младший братец с аквамариновым взглядом и пухлыми капризными губами.       Джим улыбнулся мыслям похабно и алчно, растянул губы, как старый педофил, что теребит свой сморчок, рассматривая цветные иллюстрации в журналах для маленьких модниц. Замер на миг, сдерживая тяжёлое дыхание, а потом скопировал в точности свою внутреннюю улыбку и, едва не капая вязкой слюной на портрет кудрявого детектива, прошелестел в звенящей тишине кабинета: «Я бы его … взял…» Потом резанул из-под длинных прикрытых ресниц и добавил почти успокаивающе, как утешают норовистую кобылу, испуганно шарахнувшуюся от внезапного вороньего грая: «В друзья, конечно…»       Майкрофт умел держать удар и лишь улыбнулся ничего не выражающей пустой улыбкой, прежде чем перевел беседу в нужную ему плоскость. Они говорили о «крысе» в министерстве иностранных дел, о партии крылатых ракет, что пытается приобрести на черном рынке маленькая африканская страна. Было множество горячих «милых пустячков», за сведения о которых любая разведка ссалась бы кипятком от счастья и вертела отверстия в парадных мундирах для правительственных наград. Как два рьяных барыги, они делили торговый ряд и пытались найти компромиссы, выгрызая друг у друга нужные перспективы, как сочные шматы парной телятины.       Криминал и политика — прожорливые сиамские близнецы с одним сердцем на двоих.       Нет. Не тогда. Позже…       И вот он уже мысленно едет в такси, ругая последними словами Морана и его глупую простуду, что уложила несокрушимого киллера с температурой в постель. Злящий ринит и кашель Себастьяна были невыносимы настолько, что Джеймс коротал время, просто катаясь по городу, бесцельно разглядывая прохожих, рекламу и витрины. На очередной остановке под запрещающим «красным» Мориарти бросил скучающий взгляд на панель приборов и заметил небольшое затёртое и залапанное фото с изображением опрятной миловидной женщины и двух детей-подростков. Снимок был прикреплен над коробкой передач и, вероятно, был дорог водителю. Джеймс чуть выпрямился и с любопытством потянулся вперёд, чтобы получше разглядеть в зеркале заднего вида лицо добропорядочного семьянина за рулем.       К слову сказать, терпение, с которым таксист несколько часов подряд молча колесил по городским улицам и толкался по пробкам, уже делало ему честь. А тут еще и такое обожание домочадцев! Джим, привычно спрятавшись за солнцезащитными очками, пялился в лицо седовласого, ничем не приметного мужичка с явно жмущими, кроличьими, выступающими вперед зубами. Про таких обычно говорят «кухонный всезнайка». Они из тех, кто, разворачивая газету, первым делом ищет биржевые сводки, прогноз погоды и горячие новости из «дворца». Быстро пробежав строки жадным взглядом, они долго разглагольствуют на тему улучшения экономики в мире, глобального потепления и здоровья королевы-матери. Они знали всё, получая самую свежую и «достоверную» информацию, и торопились поделиться ей с мало-мальски благодарными слушателями. Сдобрив прочитанное своими измышлениями, домыслами и советами, они доводили до исступления собеседника непоколебимой значимостью и осведомлённостью. На самом деле — это были никчёмные людишки, прозябающие в своих мечтах и строящие жизнь по принципу «как у всех». Скучные работяги, каких миллионы вокруг, ждущие тайком, когда их взбодрят и вытряхнут на раскалённый солнечным светом асфальт из громоздкого тяжеленного панциря каждодневной рутины.       Джим усмехнулся своим мыслям и заметил вслух:       — Хорошая семья. Ваша?       — Спасибо, сэр. К сожалению, семья осталась в прошлом. Теперь есть они, и есть я — безнадёжно обречённый на смерть.       Таксист ответил с таким пафосом и придыханием, словно ждал в ответ божественного благословения и манны небесной для великого мученика. Напротив, тот, кому была уготована роль благодетеля, глумливо хмыкнул в ответ, едва сдерживая кипящее внутри злорадство:       — Я не сильно склонен к жалости, но каков диагноз врачей?       — Аневризма, сэр…       Вот он!       Вот он — тот момент, когда все зубчатые колеса прокрутились вхолостую, дрогнули в последний раз и замкнули адскую машину на исходном старте. Тик-так… Тик-так… Отсчет в обратную сторону, на уничтожение.       Время, запущенное вспять…       Человечество так любит присваивать себе старьё и не придумывать названия для новых веяний, добавляя лишь никчемные, ничего не значащие, но красивые приставки, словно лигатуру в драгоценный сплав. Так пришли в моду Нео-готика и псевдо-прованс. Так чем Мориарти не новый Иуда? Почему бы не вспомнить адского Чистильщика – Джека Потрошителя и не реанимировать его, заставив мегаполис мочиться от страха, копая новые могилы для ночных жертв? Но всё должно быть по-новому и красиво. С приставкой «нео» или «псевдо». Нео-Потрошитель несущий псевдо-убийства.       Суицид?       Отлично!       Пусть выскочка Шерлок заглотит наживку, и вот тогда можно будет и сыграть в смертоносную «бутылочку». Поцелуй во имя и во славу смерти. Мориарти уберёт младшего Холмса красиво, гламурно, целостно. Устелет ему ложе лепестками роз и обнимет за дрожащие плечи скорбящего Майкрофта, нашёптывая кристально чистые слова утешения. Возможно, он даже пустит слезу и промокнет её кружевным платком, кидая горсть земли на крышку гроба покойного.       Игра! Сладкая, увлекательная, от которой внутри холодок, как от мятного леденца.       — У меня к вам предложение. Мне кажется, мы сможем помочь друг другу, и вы заработаете приличные деньги на образование и безбедное существование своих малюток.       Навязшая в зубах, замусоленная фраза из бессмертного шедевра Марио Пьюзо о предложении, от которого невозможно отказаться. Воспоминание о «Крестном отце» заставило Мориарти снова улыбнуться. Он расправил плечи, представляя себя доном Карлеоне, и устало откинулся к подголовнику.       Снова накатила злость.       Джеймс набрал полные легкие воздуха, скользнул спиной под воду по стене купели и зажмурился. Лицо исказила гримаса боли и страдания: он изо всех сил старался изгнать из головы этот монотонный хриплый счёт, изматывающий долгие годы: «Раз... два… три…»       За грудиной болело и от недостатка кислорода, а перед глазами расплывались желтые круги. Внезапно в памяти возник настоящий Джеймс... Он хмурился, недовольно шевелил губами, и, казалось, брат с того света шлёт ему свои проклятия за непослушание и отречение от кровных уз. От испуга Мориарти резко оттолкнулся пятками от дна и вырвался на свободу, хватая ртом воздух, как огромная рыба. Он не сразу заметил в ванной комнате Себастьяна, который, скрестив руки на груди, внимательно наблюдал за происходящим. Моран явно собирался куда-то, он был одет в кожаные узкие брюки и косуху.       Еще вчера Джим с ума сходил от задницы Себа, туго обтянутой глянцевой кожей штанов, и не упускал возможности приложиться к ней наотмашь, замирая от восторга, вслушиваясь в звонкий, смачный шлепок. Он ловко расправлялся с «болтами» застежки и нырял узкой ладонью внутрь, обхватывая горячий член Морана. Прижимался теснее к его спине от страха, когда тот закладывал опасный поворот на своем грузном Харлее, а потом блаженно закатывал глаза в темной подворотне, обессиленно зажатый между торсом Морана и древней городской стеной из крошащегося кирпича. Джим всхлипывал, цеплялся за покатые плечи пальцами, скользящими по коже куртки, бесстыдно подмахивал задом, обхватив лодыжками талию Себастьяна и хрипел от накатывающего кайфа. Заставлял держать себя на весу, размякшего, кончившего, разомлевшего от оргазма, и ощущать последние спазмы опадающего члена в своей раздолбанной заднице.       Сегодня вид черной кожи и само присутствие Морана вызывало тошноту. Джим сморщил нос и гнусаво прошипел:       — Жаль, что это просто кожа. Скучно и хочется траурных речей и скорбных стенаний. Я бы не отказался от новой вспышки чумы. Это невероятно романтично — лицезреть город, растворённый я в смоге погребальных костров и захлебывающийся воем плакальщиц.       — Режим эстета? — Моран усмехнулся и подошёл к зеркалу в массивной золотой раме над массивной тумбой с мраморной раковиной. — Горячая вода тебя расслабляет. Хоть что-то заставляет твой мозг не думать о работе.       — Режим эстета? — резко переспросил Мориарти, и Моран поймал в отражении его пылающий гневный взгляд. — Ты тоже не киллер нон-стопом, Моран. Если нечего сказать — лучше просто помолчи.       Он говорил и говорил, злобно плевался ничего не значащей ядовитой грязью. До хрипоты изрыгая из себя поток проклятий, сразу ставший для Морана звенящим фоном, подложкой для отвратительно мерцающей картинки. Себастьян ничего не слышал: он не мог оторваться от зеркального отражения, в котором огромные глаза, ставшие чёрными блестящими туннелями, буравили насквозь, расшатывали зияющие отверстия в его теле, заставляя кровь стыть в жилах, а сердце молотить вхолостую.       Глаза Мориарти были чужие, незнакомые, гиблые, полные пламени адских костров.       Себастьян давно догадывался, что в маленьком князе живет две сущности. Порой улыбки его Светлости подсказывали, с кем имеешь дело: лисья, мерзкая — того, чужого, гнусного отморозка, а хитрая, насмешливая — его малыша Джима. Тот, чужой, существовал на разрыв аорты, лез в самое пекло и огрызался, как дворовая отмороженная псина. Великий князь был эпицентром самоконтроля: сдержанным на проявление эмоций и чувств, которые вуалировались гремучей смесью сарказма и издевок. Его Джим был легкий, живой, целеустремлённый. Он жаждал жить в комфорте и роскоши, наслаждаясь каждым мгновением. Гениальный хитроумный убийца, который ни разу не испачкал свои собственные руки в крови. Стратег. Тактик. Хозяин всех положений сразу. Пылкий, страстный — именно его Моран полюбил много лет назад и готов был без раздумий отдать за него свою жизнь.       Иногда Джим бывал нежен и ласков в постели. Но такие моменты были настолько редки, что Моран бился бы об заклад о присутствии в его жизни кого-то третьего. Спрятанного на самом дне многослойности натуры Мориарти. Крохотное, забитое, испуганное существо с дрожащими от слез губами и растерянным взглядом. По непонятной причине Себастьян отторгал эту сущность и бессознательно отвечал на нежность и ласку отстранением и молчанием.       Но вот сейчас на него из зеркала смотрел демон. Словно сам ад дышал в спину ненавистью и цинизмом. Но не страх охватил Морана в ответ. Нет. Он задыхался, его била крупная дрожь так, что пришлось ухватиться побелевшими вмиг пальцами за край ледяного мрамора. Колени не слушались, а ноги подкашивались. Внезапно ему показалось, что время остановилось. Замерли все стрелки, и он сделал глубокий рваный вздох, чтобы ощутить себя живым в этом чертовом мраморном склепе, похожем на ванную Лучано в Sleepy Oaks. Морану до тошноты захотелось заткнуть эту вопящую дрянь, что срывается в визгливый дискант за спиной. Этот сюр, творившийся в отражении зеркала, был только бредом из подборки самых жутких, махровых кошмаров.       Себастьян сделал усилие, развернулся и бросился к огромной купели посреди ванной комнаты. Как был, в одежде, одним махом оказался в горячей воде и невольно содрогнулся: кожаные брюки и куртка вмиг намокли и противно липли к телу, затрудняя движения. Он не ожидал такой прыти от той нежити, что визгливо кричала с минуту назад и в гневе расплескивала воду из своего чертового корыта. Эта сущность выскользнула из его хватки, вывернулась, схватила за загривок и с силой, всем весом, навалилась сверху, заставляя хлебать горячую жижу с пеной. Моран задыхался, бился в его руках и странно слабел с каждой минутой. Не было сил ответить, искалечить, подмять под себя это странное чужое нечто, завладевшее бесценным сосудом — его малышом Джимми. Себастьян почти не сопротивлялся, обмяк, покорно позволил стянуть с себя штаны, лишь слегка вскидывая голову, чтобы хватануть воздух, сипло прогоняя его сквозь стиснутые зубы.       Моран принимал его молча. Упершись лбом в край ванны, он послушно прогибался в спине и безропотно позволял насаживать себя, как податливый кусок дерьма. Джеймс брал его резко и размашисто, сипло дыша и впиваясь стальными пальцами в бедра с такой силой, словно хотел вырвать из них по здоровенному куску жилистого кровавого мяса. Но весь настоящий ад был в заднице Морана — без смазки, без подготовки, его драли на живую, и Себастьян понимал — показать свою слабость, значит, навсегда потерять Джеймса в лабиринтах его же собственного разума. Нужно выстоять. Дать кончить этой тьме, что живёт у Мориарти внутри, и тогда, возможно, что-то прояснится. Оставалось лишь вгрызаться до крови в кулак, зажмуриваясь до золотистых искр перед глазами, и монотонно биться головой о край ванны. Наконец, адская сущность замерла, всхлипнула, и он услышал ошалело испуганное, детское, полное слёз: «Себ, прости меня, Себ… Это не я! Это проклятый Джеймс…»       Джим кончал бурно, выстанывая имя Себастьяна горячими губами и размазывая свои мольбы по его плечам, как засохшую сперму. Когда всё кончилось, Моран с трудом перевернулся на спину и увидел совсем рядом родные глаза — тёмные влажные, настороженные. Ожидая хоть какого-то знака, чтобы понять, с кем он имеет дело, Себастьян затаивал дыхание и морщился от боли, кусая внутреннюю часть щеки, сдерживая стон.       Время, чумная безликая тварь, снова замерло в сырой душной тишине.       Наконец, точно сбросив наваждение, Мориарти поднялся и перешагнул борт купели. Оказавшись на пушистом ковре, он еще немного постоял, теребя пальцами в задумчивости нижнюю губу и устало произнес:       - Думаю, я не был бы счастлив, если бы со мной ты поступил подобным образом.       Он буравил цепким взглядом лицо Морана и не двигался с места.       — Я должен расслышать в твоих словах нотки раскаяния? — Моран вскинул брови в недоумении.       — Тебе нужно мое раскаяние? — Мориарти, напротив, был крайне спокоен. Скорее, весь его облик говорил о безучастности и безразличии.       — Нет, — Моран стиснул зубы от негодования и процедил. — Но если это случится еще раз — я раздавлю твою лобастую голову собственным руками, как тухлый апельсин.       Мориарти неторопливо взял с полки полотенце и обвернул его вокруг талии. Почти дойдя до двери он оглянулся:       — Жаль, что ты не сделал этого сегодня… Возможно, всё бы было иначе.       Моран ещё долго смотрел в захлопнувшуюся дверь, пытаясь понять значение его слов.

***

      В министерстве финансов многие знали о приватных кабинетах. Попасть в них можно было только по специальному пропуску, имевшему степень защиты, аналогичную пропускам на стратегический объект повышенной секретности. Оказаться за массивной дверью и встретиться с хозяином было так же сложно, как взлететь на седьмое небо и потолковать с самим Создателем. Ну, или оказаться наедине с самой Королевой. Избранные принимали только избранных. За глухими стенами вершились судьбы мира, шуршали ценные бумаги, проливаясь в нужных местах золотыми и нефтяными дождями. Там закипали котлы с варевом войн или наоборот, целые континенты убаюкивало политическими напевами сонных колыбельных. Елейно лживых, но от этого не менее прекрасных.       Пастыри нагибали свою паству…       Итак, таких кабинетов в министерстве было три, и назывались они не слишком замысловато, по цвету стен. В самом дальнем по тихому длинному коридору на последнем этаже, Изумрудном, божественно пахло свежесваренным кофе. Аромат арабики был тягучим и по-настоящему бодрил, вселяя восторженную нотку в совершенно будничное утро понедельника. Кстати сказать, запах кофе был не единственным: он наслаивался на почти исчезающее амбре сигаретного дыма. Открытое окно и городской шум без труда давали понять, что в тайном кабинете, в самом центре правительства Великобритании, совершенно бессовестно нарушали закон.       Еще с четверть часа назад братья Холмс курили одну сигарету на двоих, высовываясь в открытую фрамугу и опасаясь, что чертова пожарная сигнализация внезапно сработает в ответ на их мальчишескую шалость. На этот раз Майкрофт довольно улыбался — он выступал в роли змея искусителя, и его «райское яблочко» подрагивало сейчас в потрясающе красивых, аристократичных пальцах брата тлеющей сигаретой.       Вот уже почти месяц Шерлок мучительно боролся с никотиновой зависимостью и победоносно ставил жирные кресты в настенном календаре, помечая дни солидарности с законопослушными гражданами страны красным маркером. Его порыв был похвальным, и Майкрофт торжествовал, глядя на старания Шерлока поправить здоровье. Но как же приятно было жмуриться от удовольствия, замечая, как подрагивают ноздри умиротворенного Дракона, втягивая заветный голубой дым! Шерлок прикрывал глаза от наслаждения, делая очередную затяжку, а вид его немного припухших ярких губ, обхватывающих фильтр — воистину достоин быть увековечен кистью живописца! Некоторое время назад эти губы также эстетично обхватывали член Майкрофта и скользили по нему, оставляя влажный след на плоти. Было невероятно сложно сдержаться и не надавить на кудрявый затылок, заставляя Шерлока принимать в самую глотку и задыхаться. Но его минет был виртуозным! Он втягивал жёстко, месил его мошонку прохладными пальцами и не стремился отложить пик удовольствия Майкрофта. Поэтому оставалось лишь охать, елозить голым задом по коже кресла, подмахивая навстречу горячей влажности умелых губ, цепляться за подлокотники и закатывать глаза от кайфа, содрогаясь в оргазме.       В очередной раз Майкрофт выглядел совершенно нелепо со спущенными штанами и вылетающим сердцем, а Шерлок лишь элегантно вытер большим и указательным пальцами уголки губ, проглатывая сперму брата до последней капли.       От воспоминаний стало душно, и Майкрофт неосознанно потянул ворот, стараясь немного ослабить галстук.       — Ты сегодня в ударе… — Голос Шерлока был расслабленным и ленивым. Покосившись на Майкрофта, он насмешливо добавил: — Я сполна получил свою норму протеина… Полный бак.       — Иди к черту, милый братец! — Прошипел в ответ Майкрофт и почувствовал, как краснеет лицо от стыда. — Еще кофе?       — Благодарю…       Теперь братья Холмс сидели в разных углах огромного кабинета и коротали время до назначенных встреч, занимаясь каждый своими делами. Огромная плазменная панель на стене замельтешила кадрами с пресс-конференции ведущих инспекторов Скотланд–Ярда, и Майкрофт, как бы невзначай, прибавил громкость.       — Тебя так возбуждает голос этого увальня, или ты действительно надеешься услышать что-то ценное в потоке бестолковой лжи? — Бровь Шерлока вопросительно изогнулась, и он, оторвав взгляд от экрана телефона, уставился на брата. — Неужели ты не видишь, что они плавают в бурном потоке жидкого дерьма и совершенно не видят ни берегов, ни хоть какой-то мало-мальски ценной зацепки. Чушь!       Старший Холмс благоразумно молчал. В его положении любой ответ значил пучок хвороста в едва теплившийся костерок братского злословия. К тому же, его действительно интересовало происходящее на экране: вот уже пару недель, как город будоражили убийства, явно совершённые одним человеком с цинизмом маньяка. На поимку были брошены лучшие силы, но пока безуспешно.       «Пожалуй, нужно было давно привлечь к расследованию Шерлока. Дело затягивается, и это не на пользу властям».       Большой палец Шерлока коснулся экрана телефона, и Майкрофт услышал звук оповещения смс, которое получили все присутствующие на пресс-конференции. В зале прошла волна негодования и усилился ропот. Глаз видеокамеры выхватил единственное слово, которое, как показалось Майкрофту, покинув все телефоны зала разом, густым облаком повисло над собравшимися в пресс-центре Скотланд-Ярда.       «Чушь!»       — Развлекаешься? — Майкрофт постарался, чтобы вопрос прозвучал максимально равнодушно.       — Я просто обязан их взбодрить! Если бы твой недалекий друг-инспектор обратился ко мне сразу — этой викторины с неудобными вопросами и ответами, похожими на лепет младенца, можно было избежать.       Майкрофт поморщился, глядя, как Грегори Лестрейд растерянно глазеет по сторонам в надежде вычислить отправителя гнусной рассылки. Он выглядел жалко и нелепо под вспышками камер и нападками журналистов — неприятное зрелище. Куда лучше лелеять в сердце и любовно пестовать в памяти образ блистательного героя, спасшего младшего брата от неминуемой смерти в подвале лондонского притона. На Майкрофта обрушились приятные воспоминания, и он почти почувствовал аромат недорогого парфюма Лестрейда и услышал хриплые нотки его голоса. От этой волны прошлого он расслабленно откинулся к спинке кресла и задумчиво вглядывался в экран с мечтательной улыбкой.       Шерлок развлекался. Он встречал взрывом хохота каждый комментарий властей и снова и снова дублировал одно и то же сообщение, сотрясая и без того накалённый добела воздух в зале.       — Вот идиоты! Ты слышишь, что несёт твой рыцарь в блестящих доспехах? Черт… Черт! Как же его зовут, этого бестолкового инспектора? — Шерлок завёл глаза в потолок, надеясь извлечь из памяти имя Лестрейда. Посчитав затею утопичной, он снова взглянул на брата, и его губы растянула ехидная усмешка. — Ма-а-айкрофт… У тебя сейчас слюна побежит по подбородку! Давно ли ты так проникся к полицейским? Или тебя возбуждает только единственный персонаж? Надеюсь, ты не станешь мастурбировать, лицезрея в телевизоре предмет своего обожания? Уволь меня от этого отвратительного зрелища!       — Заткнись, Шерлок! Обещаю, что свяжусь со Скотланл Ярдом и порекомендую тебя в качестве консультанта — эти убийства должны закончиться! Все слишком затянулось.       — Прекрасный повод услышать в телефонной трубке голос инспектора! Кстати, пора уже переходить к следующей стадии отношений. Может быть, вам встретиться и выпить кофе? Хотя, судя по твоему мечтательно-ошалелому виду, ты бы не отказался от утреннего кофе в его компании!       — Если ты не заткнёшься, я вызову охрану.       — Ты такой скучный сегодня, Майкрофт! Я и сам собирался уходить, — Шерлок подхватил пальто со спинки кресла. — Не забудь положить шестипенсовик в свадебную туфлю** и оповестить меня заранее о дате семейного торжества. Обещаю раскидать все свои дела и обязательно явиться на церемонию венчания.       Тяжёлая дверь с грохотом захлопнулась за спиной Шерлока, стремительно покинувшего Изумрудный кабинет.       — Потрясающее утро! И тебе, Шерлок, приятного дня…       Майкрофт беззвучно рассмеялся, уткнувшись лицом в раскрытые ладони.       Ему не пришлось долго наслаждаться тишиной и покоем. Через четверть часа из приёмной ему сообщили о первом визитере, а ещё через минуту на пороге лучезарно улыбался и поблёскивал стёклами очков в тонкой золотой оправе долгожданный Майк Стэмфорд. У него были отличные новости: похоже, идея Майкрофта приставить Шерлоку соглядатая начинала приобретать чёткие контуры. Военный врач, заблудшая и несчастная душа, которую нашёл Стэмфорд — был прекрасным кандидатом на эту роль! Образован, стоек, закалён в боевых действиях, способен подчиняться приказам командира. Настоящий солдат, достойный в преклонном возрасте почить на лаврах былой славы. Если всё пойдет, как надо, доктор Уотсон сколотит себе приличное состояние — Майкрофт готов платить немалые деньги, лишь бы держать в невидимой узде своего непокорного и непредсказуемого брата.       «Ты взрослый! Ты должен за него отвечать!» — слова мамули раз и навсегда врезались в память, и нарушать обеты юности Майкрофт был не в силах.       — Мне кажется, именно сегодня самый подходящий момент, чтобы познакомить Шерлока и Джона. Я встретил вашего брата на лестнице — у него прекрасное настроение. По счастливой случайности, он сам завёл разговор, в шутку безусловно, о возможном соседе по квартире. Почему бы не воспользоваться? Мне известно, что у доктора Уотсона сегодня как раз очередной сеанс у психотерапевта. Пожалуй, я встречу его. Случайно, конечно. Майкрофт пристально вглядывался в открытое лицо на фото из досье. Казалось, он давно знает об этом человеке столько, сколько ни одна мать не будет знать о своем ребенке, когда ему глубоко за тридцать. И все же, еще раз, старший Холмс пытливо обращался к своей интуиции великого политика и интригана: а вдруг промашка? Сделай он сейчас неверную ставку, и этот человек со снимка разрушит хоть и хрупкий, но всё же их с братом, крошечный мир.       Вдруг, какой-то невероятной вспышкой, Майкрофт представил доктора Уотсона рядом с собой, в своей постели: небольшого роста, коренастый, ладный, с сильными руками и, наверняка, с красивой упругой задницей. Губы Майкрота тронула многозначительная улыбка, и он закрыл папку с досье, уверенно и спокойно откинувшись к спинке кресла:       — Я бы его… взял… — и, встретив недоумённый взгляд Стэмфорда, добавил — Я беру эту душу в работу. Насколько мне известно, Шерлок сегодня весь день собирался проводить опыты в морге Бартса. Желаю удачи, Майк.