Силуэт на фоне Солнца

Я боялся открыть глаза и увидеть там ненавистный потолок. Но это нужно было сделать, я не мог так лежать во тьме еще одну вечность. Глаза открылись неохотно, будто с трудом, явив мне темноту ночи. Но даже так я понял, что надо мной — не мой потолок. Восторг отвлек меня от того, что я крайне не люблю темноту. Мне захотелось хохотать и плакать, и я не стал себя сдерживать. Вот только из моего горла вырвался вовсе не тот звук, который я ожидал. Секундный ступор, моя рука, тянущаяся к горлу, опять ступор. Почему моя рука была столь непропорциональной? Почему мой голос меня обманывал? Что, черт возьми, натворил со мной этот торговец? На звуки моего «смеха» в комнату пришла заспанная и очень недовольная женщина. Гигантская женщина. Она, не просыпаясь, автоматически убедилась, что со мной все в порядке, и ушла, плотнее прикрыв дверь, пока я пытался убедить себя, что все то, что я вижу — это сон. Кошмар. — Нет, нет, нет, — говорил я себе, как помешанный, пытаясь протереть глаза неловкими руками, понимая, что это не женщина гигантская, а я — маленький. Ребенок. Истерика накатила на меня, заставляя мои глаза намокнуть, а меня — задрожать всем телом. Ее прервала внезапная, ясная, как солнце, мысль — я свободен. Передо мной жизнь, в которой я никому, ну, почти никому, ничего не должен! Слабое утешение, но это все же лучше, чем коротать вечность со стулом наперевес. Ну и подлянка от того, кто никогда не обманывает! Я глубоко дышал, чувствуя, как отступает паника. Это было даже забавно, то, как меня провели — осознав это, я засмеялся снова, чувствуя, что истерика все же берет свое. Я смеялся и смеялся, понимая весь юмор и глупость ситуации. Я даже не заметил, как заснул. «Я ненавижу детей», — такая мысль преследовала меня весь следующий день. Безумная свистопляска жизни была совершенно ненормальной для меня после вечности взаперти. Она сбивала с толку и мельтешила перед глазами. Пеленки, невозможность нормально передвигаться, снова пеленки, этот недоразвитый недочеловек, что был моим «братом», игрушки, которыми мне предлагали «играть», недалеко ушедшие от «братца» «родители», которые еще и недолюбливали меня по каким-то им одним известным причинам — все это сводило с ума похлеще неизменности моего узилища. Если что-то и радовало, помимо, разумеется, самого факта жизни, так это то, что я смог встать на свои несуразные ноги — не имею ни малейшего понятия, нормально ли это в моем, тьфу, чтоб его, возрасте. Впрочем, этот мой успех порадовал не только меня — «братец» уже ходил довольно резво, и его успех на фоне моих попыток скоординироваться радовал «родителей». Наплевать, вот к чему-чему, а к презрению и нелюбви мне не привыкать. Привыкать приходилось к невозможности немедленно и недобро ответить. Пеленки. Единственное, что успокаивало, так это то, что об этом ужасном унижении никто никогда не узнает. Я просто не хочу об этом думать. Ни-ког-да. Постоянно что-то двигалось, блестело, менялось — я натурально чувствовал, как мои мозги скрипят, включаясь в давно забытую мыслительную деятельность. Этот мир требовал, жаждал, чтобы его изучили, вот только я был не в силах изучать то, что было мне еще не известно — книг мне и близко не давали. Зато я смог сказать несколько слов — шепотом и матерных. Но ведь смог! «Что же, а я не безнадежен», — подумал я с гордостью за себя любимого. День закончился, и я был этому рад — наконец-то я смогу подумать в привычной тишине. А вот темнота мне не нравилась — никогда ее не любил. Даже спать старался со светом. Но… я ведь маг, а не просто жалкий смертный. Был, по крайне мере. Не хочу даже думать о том, что мог стать маглом. Я поднял руку, в которой пожелал увидеть свет. Яркий, знакомый свет Люмоса. Без палочки, конечно, это было тем еще испытанием, но я и не такое умел. Когда-то. Дыхание и сосредоточение… Результат превзошел все мои ожидания. Вообще все. Вместо теперь уже относительно тусклого Люмоса в моей маленькой руке горело настоящее маленькое Солнце, слепя и обжигая руку. Новое усилие воли, и свет стал слабее, но остался все таким же насыщенным, настоящим. Люмос смотрелся на его фоне жалкой подделкой, не заслуживающей внимания, свечкой в ясный день. Я завороженно смотрел на него, на могущество в моих руках. Это и есть те слова про «спокойное око»? Что же еще сотворил со мной этот торговец, смогу ли я вообще колдовать без вот таких вот «побочных эффектов»? Множество вопросов, и на часть из них я мог ответить. — Вингаг’диум Левиоса! — картавя, прошипел я, сосредотачиваясь на краю одеяла. Я чувствовал, как течет сквозь меня сила, как сопротивляется мне мир, желая остаться неизменным. Что же, результат меня снова ошарашил — одеяло загорелось. Тут бы мне и заканчивать свою историю, вот только шерсть, слава магии, горит еще хуже, чем я колдую — как только, испугавшись, я отпустил поток, оно потухло, легонько тлея. Так, это произношение виновато, или я теперь исключительно пиромант? Это было бы плохо, очень плохо — я вовсе не это изучал всю свою жизнь! И пусть темная магия и имеет неплохие отношения с огнем, но все-таки, все-таки. Я сосредоточился еще сильнее, зарабатывая себе головную боль. Сила вновь потекла, с гораздо большим сопротивлением, но все еще меняя мир. В этот раз край одеяла приподнялся. Обрадованный успехом, я приотпустил контроль, вновь поджигая одеяло. Да что такое?! Почему я, темный маг, должен удерживать полное сосредоточение, будто школьник-первокурсник? Но я все еще маг. Причем неслабый, быть может, даже сильнее себя прежнего, если разобраться с этими странностями. Даже если этот незнакомец и как-то… испортил меня, я все еще остаюсь тем, кем был всегда — исследователем. За жалкие десятилетия я стал мастером темных искусств, вероятно, я смогу разобраться и здесь, не велика беда. Надеюсь. Удовлетворив первую жажду исследования, я начал думать о том, о чем должен был подумать много раньше. К слову, думать мне было легко. Невероятно легко. Смотря на себя вчерашнего, я поражался своей тугодумию — ну это же надо было идти убивать врагов лично! Зачем вообще я развязал целую войну? Я же мечтал о совершенно другом! Ну, не совершенно, конечно, но я не собирался устраивать такой дурной, безрезультативный террор! Политическая программа, пост министра — и все бы пошло как по маслу. Можно, конечно, все свалить на крестражи, сейчас-то я видел, как менялось мое мышление с каждым якорем. Не стоит врать себе, я переставал быть человеком. Тяжкую цену я заплатил за бессмертие, причем такое мерзкое — если бы не этот торговец, что освободил меня, благословение стало бы проклятьем. Стоит ли игра свеч? Когда я создавал первый якорь, я был молод и неопытен — я не понимал, что означают слова «темная магия всегда берет свое». Я считал, что смогу обмануть мир. И я смог, на время. Но в итоге мир обманул меня. Я не желаю бессмертия, если цена столь велика. Однако всегда есть другие способы. Но что изменилось сейчас? Ведь моя душа была повреждена вовсе не на шутку. Ну не могла же она восстановиться… Или могла? В конце концов, не взялся же этот ребенок, причем лет, наверное, двух, из ниоткуда. Могла ли моя душа поглотить его? И почему именно этот ребенок? Ну, если это тот выродок из пророчества, которого я пытался убить последним, то это совсем смешно. Так, что даже и не смешно вовсе. Впрочем, какая разница. Все это не важно. Важна лишь магия в моих руках, и, если она и вправду изменилась, я найду новые пути, проложу новые тропы, став еще сильнее. Я не позволю слабости остановить себя — как никогда не позволял. Могущество — вот к чему я всегда стремился и буду стремиться; и оно будет моим. Снова. Если оно будет неизвестно моим врагам — тем лучше для меня, тем хуже для них. Ожидай меня, мир, ибо я, Лорд Волан-де-Морт, сотрясу тебя снова!