* * *
Как часто мы любим строить грандиозные планы, забывая, что фортуна слишком своенравна и горда. Ее нельзя оскорблять своими оторванными от реальной жизни великими идеями, ибо в ответ она мгновенно, в лучших немецких традициях, повернется к тебе тылом. На дворе стояла зима, вернее даже не зима, а нечто серое, холодное, склизкое и унылое. Хлябь, смешанная с грязью, затягивала ноги незадачливых учеников не хуже трясины. Голые ветки деревьев угрюмо роняли большие капли на невезучие головы имевших несчастье проходить под ними. Все вокруг было поникшим и бесцветным. Вялые ученики уныло слонялись по школе, переходя из класса в класс, где безнаказанно дремали на уроках. Разве что старшекурсники, на носу которых висели С.О.В. или Т.Р.И.Т.О.Н., были поживее и активнее копались в учебниках, предчувствуя невеселую весну и стараясь наверстать пропущенное за последние несколько лет учебы. Том не припоминал настолько скучной зимы. Он вызнал у Джинни все, что мог. Затея с василиском бесславно провалилась по вине вездесущего Филча и не менее вездесущего Снейпа, отловивших Джинни на пятом посещении заброшенного туалета. И Снейп с каким-то садистским удовольствием лично назначил девочке месяц отработок непонятно за что. Вероятно, за чувства к Гарри Поттеру. О да! Знаменитый Гарри Поттер успел за эти несколько месяцев достать Тома так, что тот был готов оседлать василиска и лично гоняться за проклятым мальчишкой по всей школе. Разумеется, вина Гарри была косвенной. Причиной всему была Джинни, делившаяся со своим дневником всеми своими любовными переживаниями по поводу Мальчика-который-выжил. Будь Том человеком, он бы мученически скрипел зубами, а пока лишь изо всех сил сдерживался от предложения угостить объект чувств ударной дозой Амортенции и не заморачиваться. Останавливали его малый возраст девочки и откровенная ненависть к подобному роду решения своих проблем. Это было, во-первых, малоэффективно, а во-вторых, Том не помнил ни одного случая, когда подобные затеи заканчивались хорошо. Примером тому служил он сам, вернее, его мать. Амортенция всегда внушала ему неприкрытое отвращение и какой-то подсознательный ужас. Страшно было осознавать, что он может потерять разум из-за какой-то влюбленной дурочки. И хотя Тома больно задело то, что его, вероятно, великого волшебника сразил сначала годовалый младенец, а потом одиннадцатилетний сопляк, имя которому Гарри Поттер, Том не хотел ему такой участи. Лучше убить врага ударом в спину, чем свести с ума глотком этого мерзкого зелья. Первый вариант был как-то честнее. Как же все изменилось за эти пятьдесят лет. Люди стали смелее. В его времена так открыто выражать свои чувства осмеливалась только Кэтти из приютских девчонок — ну ей одна дорога была, во второсортные заведения мадам Мими. Том от нее всегда шарахался — не сказать, что сильно страшная была, нет. Просто как-то мерзко становилось от одного ощущения ее присутствия рядом. В Хогвартсе все было еще проще: красивый, загадочный, острый на язык староста притягивал внимание девушек знатного происхождения ровно до того момента, пока те не узнавали о том, что он полукровка без гроша за душой. После этого интерес угасал, и их кокетливые взгляды обращались в другую сторону на чистокровных и порой привлекательных представителей родов Малфоев, Прюэттов, Уизли и Блэков. Том по этому поводу особо не переживал, ибо для него существовала только одна женщина, в которую он был безнадежно влюблен, — магия! Она могла дать ему то, чего не могла бы дать ни одна женщина, — власть, над миром, над людьми, над самим собой… Только почему же он так слаб? Девочка питала его своей силой, своей любовью к жизни, даже ее безответные чувства к Гарри Поттеру давали Риддлу энергию, с помощью которой он мог существовать. Существовать, но не жить… Однако кое-что он мог — взять хотя бы эту ночь, когда он впервые сумел покинуть дневник. Это случилось глубокой ночью, Джинни уже давно спала, а его вдруг что-то буквально вытолкнуло из дневника, и он очутился в девичьей спальне Гриффиндора. Он долго лежал на жестком ковре, раскинув руки и наслаждаясь тем, что его спина чувствует твердый пол и легкий сквозняк, что его пальцы сгибаются и разгибаются, что ему надо вспоминать, как правильно вдыхать воздух и выдыхать его обратно. Он с радостью осознал, что может сесть и повертеть головой, поднять руку и опустить ее, почувствовать легкий аромат дыма и смолы от горящего камина и почувствовать тепло, а после и обжигающий жар. Завороженный видом яркого пламени он с недоверием попытался коснуться огненных языков и тут же со сдавленным воплем отдернул руку. Было больно. Но эта боль была такой новой, такой необычной! Том уже даже забыл, что это такое, когда болит что-то одно вроде обожженных пальцев, а не скручивает в приступе плавающей боли, когда болит все, но ты не можешь понять что именно и где. Сознание возвращалось постепенно: сперва Том с детским восторгом касался всего, до чего мог дотянуться, не вставая с места, будь то ножка кровати или каменная облицовка камина. Том заново открывал для себя категории: горячо — холодно, мягко — твердо, гладкая поверхность или шершавая. Это было удивительно: оказалось, руки могли сказать ему не меньше, чем глаза! От вдохновленного изучения нового мира вокруг себя Тома отвлек тихий вздох Джинни, которая перевернулась на другой бок, свесив руку с кровати. Этот новый предмет для исследования чрезвычайно заинтересовал Риддла. Опасливо оглянувшись по сторонам, он осторожно протянул палец, коснувшись руки Джинни, и тут же с испугом его отдернул. Рука была теплой, мягкой и одновременно с этим жесткой и какой-то живой. Том не знал, как описать точнее. Казалось, когда-то он уже испытывал все эти ощущения, но не придавал им никакого значения. Его отрезвил бой часов в гостиной Гриффиндора, глухо донесшийся на верхние этажи. Том внезапно запаниковал: что если кто-нибудь проснется и увидит его? Шестнадцатилетний юноша в спальне девочек — это такой скандал… Удивительно, что до сих пор не сработала сирена — в его время нравы были куда строже. Но если его увидят, то поднимется шум, который обязательно привлечет внимание директора Дамблдора. Том безумно боялся того, что тот узнает о нем. Однако время шло, и ничего не происходило. Том не мог переместиться обратно в дневник, не мог выйти за дверь спальни, он не смел даже громко выдохнуть, опасаясь, что кто-нибудь проснется. Наконец, он незаметно для себя задремал и наутро вновь обнаружил себя запертым в дневнике. Джинни он не сказал ни слова, втайне мечтая повторить ночную эскападу, но до жути боясь встретить кого-нибудь, кто мог бы доложить директору о странной встрече с учеником, который с отличием окончил школу около пятидесяти лет тому назад.* * *
Драко изобразил крайнюю степень брезгливости, когда встретил Джинни в коридоре: — Как дела, оборванка? — высокомерно бросил он, окидывая ее презрительным взглядом. Джинни от обиды поджала губы, но предпочла не связываться с наглецом и побежала по коридору, бережно прижимая к груди чёрную потрепанную тетрадь. Эта тетрадь чем-то чрезвычайно заинтересовала Драко. "Интересно, а что же Уизли пишет в личный дневник?" — думал Драко. Ему было слишком скучно в последнее время, а эта девчонка была отличной возможностью поразвлечься. — Крэбб, Гойл, преследуйте голодранку! — скомандовал он, махнув рукой. Джинни, услышав приказ Малфоя, побежала еще быстрее. Неповоротливые Крэбб и Гойл неуклюже топали вслед за ней, но догнать не могли. Погоня раззадорила Драко — теперь ему хотелось нагнать и затравить "добычу". Джинни побежала вверх по лестнице. "Только бы не упасть", — билась у нее в голове паническая мысль. Она хорошо себе представляла, что с ней будет, если она споткнется на этой лестнице и упадет. Даже если ей удастся ничего себе не сломать, ее все равно настигнет Малфой со своей шайкой. Драко быстро обогнал Джинни и преградил ей путь, а сзади недвижимыми глыбами встали Кребб и Гойл. Лестница вдруг изменила своё положение и сдвинулась с места. Джинни потеряла равновесие и ударилась коленками о ступеньки. Дневник Тома Риддла выскользнул из ее рук и вылетел за перила, приземлившись где-то пролетом ниже. — Что тебе нужно, Малфой? — отрывисто бросила Джинни, отползая назад и прижимаясь спиной к перилам, стараясь не морщиться от боли в содранных коленках. Ей было не по себе, но она изо всех сил старалась не показывать свой страх перед слизеринцами. — Тебе больно? — с жестокой циничной усмешкой спросил Драко. — В твоих стоптанных туфлях неудобно бегать! — он рассмеялся. — А ты только и можешь, что прикрываться своими телохранителями! — зло выкрикнула Джинни. — А сам даже колдовать не умеешь! — Акцио тетрадь, — Драко указал волшебной палочкой на раскрывшийся от удара о паркет дневник, призывая его прямо себе в руки. — Видела? Это заклинание для четвертого курса, я с легкостью с ним справляюсь! Это вы, предатели крови — слабаки, а я в детстве выбросил рояль в окно, когда возненавидел уроки музыки. — Петрификус манус! — неожиданно выкрикнула Джинни, указывая палочкой на руку Малфоя, в которой тот держал дневник. И пока тот не опомнился, выхватила у него тетрадь и опрометью кинулась прочь. Но далеко не убежала — предательская ступенька просела под ее ногой, затягивая ту в каменную трясину, тем самым поймав Джинни в ловушку. Крэбб немедленно обхватил Джинни сзади, не давая ей возможности сопротивляться. Гойл выхватил дневник и подобострастно передал его Драко. Драко с недоумением листал абсолютно пустые страницы и невольно задавался вопросом, отчего Уизли носит с собой чистую тетрадь и бережет ее так, словно там записаны ее самые страшные тайны? — Отдай! — Джинни яростно рванула прочь, пнув Крэбба по ноге, но тот, словно и не почувствовал, только усилил хватку. Вдруг на пожелтевшей странице дневника появилась надпись: "Почему ты волнуешься, Джинни?". Малфой опешил и с нарастающим интересом посмотрел на Джинни. — Откуда у тебя говорящий дневник, маленькая оборванка? — спросил Драко. — Не твое дело, гадюка слизеринская! — крикнула Джинни. — Верни его! — Теперь это мой трофей! — гадко усмехнулся Малфой. — Тоже мне охотник выискался! — дрожащим голосом произнесла Джинни, все еще пытаясь вывернуться из могучих рук Крэбба. — В детстве в игрушки не наигрался? — Мой отец дарит мне живые игрушки, однажды он подарит мне тебя! — хмыкнул Драко и добавил. — Крэбб, Гойл, все, бросайте её, побежали! — Чтоб тебя дракклы живьем сожрали, Малфой! — крикнула им вслед Джинни и, без сил опустившись на ступеньку, впервые за все это время горько заплакала. У нее отняли лучшего друга, а она даже не смогла защитить его. Слезы безудержно текли по ее лицу, но утешить ее было больше некому. Она вновь осталась одна, и никому в целом свете, включая братьев, не было до нее дела. Драко сразу насторожился, увидев необычный артефакт. В детстве отец часто рассказывал ему холодными зимними вечерами у камина о говорящих предметах и смертоносных проклятьях, спрятанных внутри безобидных на вид украшений. "Надо написать письмо родителям о говорящем дневнике", — решил Драко и потянулся за чистым листом бумаги. Он долго выводил буквы, подбирая нужные слова. Наконец, закончив писать, он зашел в совятню и привязал письмо к лапе личного филина. — Лети в Малфой-мэнор к моему отцу! — приказал ему Драко, проводя рукой по теплым пушистым перьям. Филин радостно ухнул и расправил крылья. Драко долго провожал его взглядом, пока филин не скрылся в облаках. Прочитав письмо сына, Люциус спешно накинул первую попавшуюся мантию, подбежал к камину и бросил щепотку летучего пороха, чётко назвав адрес: — Хогвартс. Кабинет директора! — голова на секунду закружилась, отблески пламени окутали с головой, и вот уже Люциус, быстро раскланявшись с удивленным Альбусом Дамблдором, быстрым шагом направлялся в гостиную Слизерина. — Отец! Отец! Ты приехал! — Драко радостно обнял отца. — Покажи мне эту тетрадь, — приказал Люциус, с беспокойством глядя на сына. — Ты не трогал ее, не писал в ней? Драко помотал головой. — Хорошо, — смягчился Люциус и склонился над столом, где лежал злополучный дневник. При виде его глаза Люциуса изумленно расширились, но он немедленно взял себя в руки и выпрямился уже с абсолютно непроницаемым лицом. — Я забираю ее в поместье! — произнес он. — Любопытная вещь, ее следует изучить повнимательнее… И, Драко… я не спрашиваю, как у тебя оказалась эта вещь, но если подобное еще раз повторится, я буду вынужден забрать тебя из школы. Ты понял меня? Драко испуганно кивнул, виновато глядя на отца. — Вот и славно, — заключил Люциус, аккуратно заворачивая дневник в кусок шелковистой материи, которую принес с собой. — Удачи тебе в школе, сын! Мы с матерью хотим гордиться тобой. — До свидания, отец, — Драко понурил голову, чувствуя невысказанное неодобрение Люциуса. — Прости, что потревожил тебя! — Ты все сделал правильно! — уже мягче проговорил Люциус. — Кто знает, насколько опасна эта вещь. До свидания, Драко! И веди себя, как подобает аристократу! — с этими словами Люциус вышел из гостиной и отправился обратно к Снейпу, чтобы на сей раз воспользоваться его камином.