Записки инсайдера

      Юнги-хён научил Чонгука многому.       Для Чонгука, который мир вокруг воспринимает как художник, всегда было важно различать первый и вторые планы. Но Юнги-хен открыл для него еще один: план по ту сторону объектива, который не видит никто, кроме того, кто по ту сторону, собственно, и находится.       У человека по ту сторону объектива всегда больше власти.       Он смотрит на жизнь и будто знает, как ею управлять: можно сфокусировать крупный план на нужных эмоциях, оставив за кадром остальные, можно вообще оставить за кадром всё, что не хочешь демонстрировать окружающим.       Человек по ту сторону объектива всегда знает больше.       Это первое, чему учит Юнги-хён маленького предебютного Чонгука, когда у макнэ еще переполошного воробьиного во взгляде больше, чем смелости и решимости. — Ты на сцене — человек по ту сторону объектива, понимаешь? И пусть зрители в зале думают, что ты — для них, а на самом деле это ты всем управляешь, это они — для тебя. — Правда? — округляет губы Чонгук и хлопает ресницами. И Юнги-хёну расплыться в улыбке хочется от вида такого воробьёныша, но сейчас нельзя, сейчас воспитательный момент. — Правда, — кивает он. — Пока ты выходишь с этой позиции на сцену, так и будет. Захочешь — они все заплачут, захочешь — засмеются, захочешь — задержат дыхание. Ты — тот, кто показывает им только то, что считает нужным, и оставляет за кадром всё остальное.       Главное, чтобы смотрящие на тебя даже не догадывались о том, что всё это остальное вообще существует.       Юнги-хёна иногда понимать очень трудно: он говорит странными загадочными словами, потом хмурится (скорее всего, замечает во взгляде макнэ бездну непонимания) и дает подзатыльник, отправляя на тренировку.       Но всё равно продолжает учить.       Юнги-хён, к примеру, научил Чонгука флиртовать. Не с девушками (если бы с девушками!..), а с микрофоном. Со звуком, то есть. Посредством микрофона. Тэхен, кстати, тогда был так впечатлен, что припечатал Чонгука к стенке в бигхитовском туалете и так резко попросил внеочередного интима, что пуговицы с чонгучьей рубашки ссыпались в сток раковины.       Чонгук до сих пор помнит тот день: кажется, писали Crystal Snow и Тэхен тусил неподалеку, подбадривая макнэ как может. Юнги всё не нравился звук, он хмыкал, потом психовал, а потом выдал: — Да ты можешь хоть чуток пофлиртовать со звуком, ну что ж ты деревянный-то такой?       В студии зависла оглушительная мятная тишина: такая, когда кажется, что твои уши просто кто-то выключил. — Прости, ЧТО СДЕЛАТЬ со звуком? — уточнил Тэхен, пока макнэ в растерянности беззвучно шевелил губами.       Юнги устало махнул рукой. — Смотри, — рявкнул он, подходя и обхватывая пальцами микрофонную стойку чуть пониже мембраны шумоподавителя, — постарайся петь сейчас так, чтобы иногда легонько касаться губами мембраны. Не впечатывайся в нее губами и не скреби по ней, а только изредка легко касайся, как будто крылом бабочки, заигрывай. — И причем тут флирт? — не унимался Тэхен, и злющий Юнги обернулся и смерил его долгим взглядом. — Научишься на мембране, иди домой и попробуй то же самое с Тэ, — пробурчал он, усаживаясь обратно за пульт, — чтобы он тут глупых вопросов не задавал.       Чонгук помнит тот вечер еще и потому, что такого жаркого секса в его жизни ни до, ни после не бывало — чтобы вот так накрыло с полпинка в общественном туалете. — Если Юнги знает такие вещи, — бормотал потом Тэхен, стекая по кафельной стенке как часы на картине Дали, — то Чимину можно только позавидовать.       А еще Юнги-хён научил Чонгука готовить. И не просто готовить, а наименее затратно для собственного организма. Потому что, опять же, человек по ту сторону объектива должен избегать суеты и излишних движений: предельно четко и минимально передвигаясь в пространстве, решать поставленные задачи.       Поэтому все блюда Юнги-хёна, как правило, универсальны. Если можешь обойтись одним ингредиентом, обойдись им! Пулькоги — идеальный вариант. Если не можешь обойтись одним ингредиентом, то побросай все в блендер и смешай, а потом употребляй. Лучше, если прямо из кувшина от блендера — еще и посуды меньше мыть.       Правда, такой подход однажды подвел макнэ под монастырь: намереваясь сократить число телодвижений, Чонгук подумал, что готовить для пибиммена все составляющие по-отдельности — пережиток прошлого и вообще излишняя морально устаревшая заморочка. Джин с этим, правда, оказался не согласен. Свое несогласие он выразил пенделем и громкими взываниями к богам и духам предков: «За что вы послали на мою голову этого долбоеба?». Ну, его можно понять: получившуюся в итоге кесю-месю под гордым названием «пибиммен» не стала есть даже дворовая кошка, а у ж она харчами никогда не перебирала — социальный статус не тот.       А еще Юнги-хён научил Чонгука пить крепкие спиртные напитки. Правда, потом сказал, что макнэ он больше ни в кабак, ни в разведку не возьмет, но вечер, помнится, удался. И для миллионов АРМИ по ту сторону ютуба, кажется, тоже.       А еще Юнги-хён научил Чонгука любить людей. Оказалось, что для этого вовсе не нужно рассеивать по ним свою доброжелательность и позитив, как это делает Чимин, например, и не надо портить им жизнь своим вечным присутствием, как это постоянно порывается сделать Хосок (сейчас уже поостыл, но в предебютные времена — просто жуть какая-то была). И не надо вообще ничего делать: нужно просто любить и всё. И иногда это проявлять, когда надо.       Например, полотенце намочить и приложить к лидерскому лбу, когда у Мони-хёна нет сил дальше дивана в гостиной дойти.       Или молча вымыть после джиновой готовки всю посуду, ведь всем известно, что старший хён терпеть не может разгребать за собой посткулинарное свинство, хотя наводит его обычно просто как боженька.       Или, проходя по коридору, вдруг обнять Тэхена со спины и чмокнуть во взмокший затылок, потому что то, что он там малюет в своем мольберте, — пиздец пиздецкий, конечно, но человек старается, и это умиляет.       Иногда Чонгуку кажется, что Юнги-хён целенаправленно учит макнэ всему тому, что обязан уметь человек по ту сторону объектива.       Смотреть на мир так, будто это ты его хозяин, а не он — твой.       Смотреть на мир и самому решать, что показывать тем, кто видит в тебе этого мира отражение, а что пока рановато или вовсе не стоит.       Смотреть на мир и любить его, даже когда он того не заслуживает.       Смотреть на мир, не суетясь и не делая резких движений, потому что по ту сторону объектива должно быть тихо, чтобы тем, кто смотрит на экран, даже в голову не пришло, что между миром и его отражением есть еще кто-то.       Смотреть на мир, попивая крепкий алкоголь.       Потому что, если честно, бывают моменты, когда смотреть на этот мир на трезвую голову совершенно невыносимо.