Записки инсайдера

— Ты проебал мое кольцо! — Чонгук, хоть и втянул голову в плечи, заранее рассчитывая на тэхений визг, все-таки к такой буре оказался не готов. — Я просто… — А тут народ в чатах интересуется, — ржет Юнги, — это было кольцо всевластия или все-таки обручальное кольцо? — Это было кольцо, от которого у меня опух палец, — возмущенно тычет тем самым пальцем в мелкого Тэхен, — и я не хотел его класть в карман, потому что боялся, что потеряю… Ничего не знаю, чтобы нашел и мне принес, понял? — Ну я же облазил все под сценой, хё-о-он, — дрожит в своем одеяле мокрый как воробей Чонгук, — я и работников сцены предупредил… — А, — кивает невозмутимо Джин, — то есть ты еще и мокрый под холодной сценой лазил? Так, мелкому — задокументируйте — два наряда пиздюлей… вне очереди.       Чимин ржет, чем привлекает к себе внимание лидера. — Я не понял, Пак Чимин, — хмурит Намджун брови, — когда это ты перешел к стадии оплакивания собственных косяков, прямо не сходя со сцены? — Я не оплакивал, я… — оправдывается Чимин, и настроение у него тут же портится. — Ну обхмуривал, какая разница, — разводит руками Хосок. — Если бы не твоя расстроенная моська, никто бы ничего и не понял. — Ой, да никто и так ничего не понял, — отмахивается Тэхен и подсаживается к Чимчиму. — Кроме нас, — кивает Юнги, — и еще как минимум пары тысяч спецов в мире, которые в этом хоть что-то понимают. Но Джун прав: нечего сразу так сникать и ходить по сцене расстроенной плюшкой — рабочие моменты, ничего катастрофического… — О, давай, теперь он еще по поводу «плюшки» подепрессует — на диету сядет, все дела… — закончить Джин не успевает, потому что дверь в гримерку решительно распахивается и входит… — Нуна! — вопят пацаны почти хором, но тут же осекаются, видя решительный, не предвещающий ничего хорошего взгляд молодой женщины. — Начтенька, — бормочет маячащий сзади Седжин, — может, не надо? — Надо, Федя, — оборачивается нуна, — надо!       И пока Седжин втыкает, почему он вдруг стал «Федей», нуна ставит на стол объемную сумку, из которой достает семь термокружек, три подозрительного вида бутылки и две банки. — Так-к… — упирает она руки в бока, — Пак Чимин.       Чимин подскакивает, широко улыбаясь, но улыбка тут же сползает с его лица, натыкаясь на хмурый нунин взгляд. — Когда я перед концертом предупреждала, чтобы ты «не снимал куртку ни при каких обстоятельствах», я именно это и имела в виду. — Я не специально, — улыбается теперь уже виновато Чимин, — оно само… — Как оно у тебя само, Пак Чимин, известно всем ветеранам бантанодвижения, ты мне зубы не заговаривай… У меня есть фотодоказательства тебя, пляшущего на морозе в одной футболке, и я воспользуюсь ими как алиби, если вдруг однажды придушу тебя и предстану перед судом.       Бантаны настороженно, как по команде, поднимают глаза на эту агрессивно настроенную женщину. Ну, потому что знают, что, в случае чего, вполне способна… — Юнги, где твой кофе? — оборачивается нуна к чуть обсохшему уже, но все еще мелко дрожащему Шуге.       Тот молча протягивает свой стаканчик. — Даже не начинай мне про «редкостную гадость», предупреждаю сразу, — бормочет нуна, наливая в кофе лошадиную дозу виски, — я не в том настроении.       Чимин с готовностью тянет нуне свой травяной чай в термокружке. — Пациенту, проходящему период реабилитации, — отрицательно качает головой нуна, — спиртное не рекомендуется. Поэтому только наружная терапия… — А доктор сказал: разрешается, — хнычет Чимин. — Доктором, может, и разрешается, — стягивает с него одеяло нуна, — а нуной не рекомендуется.       И начинает растирать посиневшие от холода грудь и плечи Чимина какой-то крайне опасно пахнущей жидкостью. — Это что? — принюхивается Чонгук. — Это… нефть? — Это самогон моего отца, настоянный на перце, — поясняет нуна. — Но тебе такое нельзя, ты еще маленький… тебе чай с малиной, клюквой и имбирем… — С тех пор, как я был «еще маленький», — возмущается Чонгук, принюхиваясь к чаю, — прошло уже четыре года, нуна-а-а… Хотя бы малиновой настойки в чай плесни…. — Малиновой настойки в чай плеснула, — кивает женщина. — Так, Чон Хосок, кимчи или настойку? — Кимчи, — кивает дрожащий Хосок. — И настойку, — хватает посиневшими пальцами два стаканчика с настойкой Намджун. — Он тоже переохладился. И я. — Поэтому, — нуна роется в своей мэри-поппинсовской сумке нуна, — и пластыри тоже. Согревающие — на спину и на плечи.       И пока намсоки украшают друг друга пластырями, она оборачивается к Тэхену. — Тэхенни, детка, — начинает она, и «детка» в ответ на ласковый голос нуны расцветает как дикорастущий пион. — Он мое колечко урони-и-и-ил, — ноет он, пока нуна протягивает ему термокружку с чем-то ярко-красным. — Это что это? — Горячее красное вино со специями и перцем, — гладит его по голове нуна, — пей. Кольцо мы уже нашли, держи.       Тэхен зыркает в сторону Чонгука и отхлебывает странно пахнущую жидкость. — Боже! Нуна, за что??? Я и так морально пострадал! — Значит, тебе не привыкать, — смеется нуна, — пей, давай. Мин Юнги, где твой локоть?       Юнги с готовностью задирает рукав. Он, конечно, и сам бы справился, но с нуной все равно такие шутки не проходят, поэтому чего зря расходовать энергию на споры, правда ведь? — Я бы отругала тебе, — устало вздыхает нуна, — но там было реально скользко. — Реально скользко, — кивает Шуга. — Но ты все равно должен быть осторожен, — хмурится нуна, обрабатывая локоть чем-то алкогольно пахнущим. — Твои руки на вес золота, и локтей это тоже касается. — А анестезию? — обнажает десны в улыбке Юнги. — Держи свою анестезию, — протягивает нуна ему стаканчик с виски.       Джин, наблюдающий всю эту картину из дальнего кресла, подходит к нуне в последнюю очередь. — А мне? — А тебе — вот, — достает нуна из сумки четырехэтажный бутерброд. — И, думаю, по водочке? — Разумный выбор, — кивает Джин, опрокидывая в себя сразу треть бутылки. — Хорошо пошла. — Закусывай, — смеется нуна. — Спать сегодня будешь в теплых носках. Ноги промокли? — Промокли, — кивает Джин. — Лужу на сцене зачерпнул. — Ну хоть в шапке был — и слава богу, — присаживается рядом нуна. — Ну и мне налей, ладно. Перенервничала я сегодня с вами. — А я? — доносится от двери несмелый вопрос, и все оборачиваются на все еще стоящего там Седжина. — А ты еще на работе, — угрожающе качает пальцем нуна. — С тобой мы дома поговорим.       И Седжин улыбается, хотя всем в гримерке понятно, что разговор будет не из легких. — Хён, — прижимается Чонгук к Тэхену, протиснувшись следом в машину, — я с тобой поеду…       Тэхен, уже порядком подобревший от выпитого лекарства, сдвигается на сидении, освобождая побольше места для мелкого и его вездесущего монстра-рюкзака. — Ты… — мнется Чонгук, когда машина трогается, а менеджер Чонгука начинает что-то громко обсуждать по телефону, то ли возмущаясь, то ли оправдываясь. — Ты прости меня за кольцо, а? Я от неожиданности… я просто подумал… подумал… ну и уронил… — Что ты подумал? — улыбается Тэхен. — Я подумал, что это… ну… обручальное кольцо, знаешь… глупости, конечно, просто…       Тэхен берет в ладони смущенную физиономию мелкого и мягко целует его в нос. — Неужели тебе реально пришло в голову, что я преподнесу обручальное кольцо в такой суматошной обстановке?       Чонгук пожимает плечами. Хен у него непредсказуемый, творческая спонтанная натура, так что вполне… — Нет уж, я для этого продумывал более романтичные варианты, — продолжает Тэхен, переходя поцелуями на щеки. — На вершине горы с видом на город…. Или, к примеру, на берегу моря… или в лодке посреди залитого лунным светом озера… Хотя, учитывая твои дырявые руки, некоторые варианты, пожалуй, стоит пересмотреть.