Сразимся за сцену?

«Была бы моя воля, я бы её рядом на колени поставила! Пусть унижается вместе со мной, чего это я одна должна на карачках ползать, будто таракан под столом?!» — гневно металось во мне тогда, но не могу не признаться, что это меня взбодрило… Просто та атмосфера штильного спокойствия слишком затягивает и отвыкаешь от стрессовых ситуаций. А так — постоять на коленках в столовой у самых богатых людей, которых я знаю и с которыми мне ещё жить неделю, если меня, разумеется, действительно не выбросят как предсказывала горничная… В общем, ничего себе какой стресс! Прыгать с парашюта? Пф! Ерунда! И вот мои ножки мёрзнут из-за холода плитки, я чуть ли не валяюсь пластом, потому что, во-первых, не смотря на моё согнутое положение — стол довольно низок и не рассчитан на то, что под ним будет ползать семнадцатилетняя девушка; Во-вторых, ещё час назад я могла сдохнуть от подъёма с лестницы, а сейчас меня ещё и унизили. Повторюсь, но чёрт! Поставить на колени! Это не метафора, а жизнь! Жестокая, саркастичная реальность, которая… Послышались уверенные шаги и голоса — мужской баритон плохо сливался с тихим, но злобно шипящим меццо-сопрано — женщина тихо кричала. — Кто разрешал тебе уезжать без нас?! Нам пришлось заказывать такси, а ты прекрасно понимаешь как я ненавижу ездить на общественном транспорте, будто тараканы по тебе бегают, а ещё «премиум класс» называется! «Премиум-блох» бы не подхватить! — усиливался змеиный ядовитый шёпот, — Это всё из-за тебя! Бросила родителей! Родителей, что дали крышу над головой! — стал уже ломаться голос и почти срывался. Этель молчала, ничего не свидетельствовало о её присутствии, будто бы этот разговор, скорее который нужно было бы назвать ором, происходил в форме абсолютного монолога, если бы не вмешался баритон. — Снежана, хватит, — спокойно, даже с какой-то раздражённо-сдержанной меланхолией попросил мужчина и вновь надолго затих. — Витюша, я, конечно, всё понимаю, подростковый период, мы пришли в школу, давление, разумеется, но так хамски бросить родителей! — Мама… — сдавленный и печально-истерзанный крик о помощи разрывал меня, я уже не гневалась на несчастную жертву гнева ополоумевшей эгоистичной мамаши, которая в своём грехе обвиняет дочь. — Молчи! Я тебя спрашивала?! — риторический вопрос, после которого послышалось сдавленное «нет». Очень глухое, очень дрожащее и практически беззвучное на фоне крика матери. — Ах ты так… Да я тебя рожала, неблагодарная дрянь! — звонкий шлепок об кожу хлестнул по моим ушам и я до того сжала челюсть от злобы и терзающей грусти, которая скребла об стенки горла, не давая даже всхлипнуть, что казалось, будто у меня вот-вот треснут зубы. — Снежана, — устало прорычал мужчина, будто огромный волк, уставший после охоты. На что мать Этель лишь возмущённо хмыкнула. — садись за стол, — возражений не последовало. Этель, ты тоже. — Да… Папа, — как избитый ребёнок она не могла возражать. Избиение в основном состояло в психологическом насилии, нежели в одной пощёчине. По мне физическая боль лучше душевной… Синяки проходят, а вот раны душевные залечить очень сложно, а иногда и вовсе нельзя (конечно, если тебя не избивают до потери сознания и инвалидности). Скрип отодвигающихся стульев раздался в трёх разных направлениях. Я сидела в центральной части под столом и прямо передо мной показались длинные и довольно спортивные женские ноги, слегка прикрытые скатертью, которая защищала меня от лишних глаз. По школьной юбке и туфлям я сразу же узнала Этель. Руки она держала на коленях, которые сильно дрожали. Слева от меня были «ножища», одетые в серые классические штаны, вместе со ступнями сороко-энного размера; в то время как справа находились женские варикозные конечности, которые прикрывало красное бархатное платье где-то на половине голени, стопы «мамаши» были обуты в лакированные алые туфли с острым носком. Одежда была дорога и хорошо подобрана, по крайней мере к нижней части их тел. Я никак не могла понять почему у Маши такие прекрасные спортивные ножки, если у её отца очень большая стопа, которая едва ли помещается в большой ботинок, а у матери до того худые ноги, что напоминают соломинку, которая вот-вот сломается — дунь на неё ветер. Помимо разглядывания ног Этель, я не могла не обратить внимание на то, что она всеми силами пытается теснее прижимать бёдра друг к другу, возможно из-за того, что раздвинь она ноги — мне будет видно всё её нижнее бельё. С одной стороны — мне, разумеется, интересно, что она там носит… И даже немного стыдно за такие мысли… Но с другой стороны — я ведь не буду её домогаться! Мы же девушки! Да и ещё это «как друг»… Не знаю точно, что мною вело в тот миг, это было будто наваждение. Не могу сказать, что я не контролировала себя тогда, о нет, это было осознанно. Без желания мести, не из-за детской злобы и не могу даже сказать, что из похоти, хотя она там, безусловно присутствовала в каждом движении. Но всё-таки это было любопытство. Когда под красной кнопкой написано «не нажимать» — желание прикоснуться к ней куда больше, чем если этой надписи нет. Вот и эти сомкнутые ноги были той самой надписью. Я переместила одну свою коленку чуть ближе к её ногам. Кожа немного прилипла к плитке и поэтому издался небольшой странный звук. По счастью стол был длинным, поэтому никто не слышал этого кроме меня и Этти. Я не буду её так называть вслух, конечно. Все мои прозвища останутся только в моей голове, пока я ещё ей владею. Хотя, возможно, если она разрешит… Нет, она вряд ли дозволит мне давать ей очередное имя, впрочем, я не буду ей даже предлагать этого. Сейчас не время. Я этого не хочу. Сейчас я хочу только немного приоткрыть этот женский занавес. Мои ладони покрыли холодные коленки, которые сильно вздрогнули, а сама она стала ёрзать и немного «подпинывать» меня под столом. Пусть у неё и сильные ноги, но она не может ими воспользоваться сейчас. Если родители просекут, что я под столом… Будет плохо ей, мне и всем кто знал о моём присутствии в этом доме. Она умная девочка. Она не станет подвергать опасности свою задницу. А вот её бёдра подвергаются опасности прямо сейчас. Я об этом пожалею, конечно. Но я пожалею больше, если этого не сделаю. Мои руки стали разводить её колени в стороны, Маша сопротивлялась и пыталась их свести, но увы, люди редко сводят колени, поэтому мышцы отвечающие за это можно назвать «ленивыми» и неразвитыми. Заодно подкачает… — Катя, принеси коньяк, — небольшой стук пальцев по столу. Мужчина был весь в нетерпении. Возглас был таким неожиданным, что Этель отвлеклась и расслабила ноги. Я их полностью развела в стороны. Спасибо, папаша. — Дорогой, может… Не надо? — белые трусики с кружевным рисуночком в виде разных цветочков в верхней части ткани, ближе к пупку. Такие симпатичные и не замороченные, простые, но красивые благодаря небольшому кружевному рисунку… Жаль, что у меня никогда не будет столько денег, чтобы купить подобную красоту, хотя, может на трусы себе и скоплю, а вот на комплект — вряд ли. Не в трусах счастье, конечно, но всё-таки! — Жанна, — стук пальцев прервался и сменился на нервный топот ноги. — Ты бьёшь мою дочь на моих глазах, это я могу простить, но вот критиковать то, что я решил немного выпить — ты кем себя возомнила? — Рука Маши, которая держала правое колено, перестала помогать сдвигать бёдра. Вместо этого её ладошка дотронулась до моих пальцев, которые по-прежнему впивались в её колени. — Я ничего не… — Указательные пальцы её стали водить по тыльной стороне моей ладони, когда другая её рука продолжала дрожать на бедре. Нельзя было увидеть её лица, но оно не нужно было, чтобы понять чего она хочет. К сожалению, я не знала, что мне делать. Сперва я хотела просто полюбопытствовать об её белье, немного раззадорив и напомнив тем самым о «дружбе», что возникла между нами. — Заткнись, — Рука с левого бедра стала тихонечко поглаживать меня по голове. Чего же она от меня хочет? — вопрос был глупым и с очевидным ответом. Только вот отвечать на него я не хотела. Я не хотела, а она желала. — Я уезжаю в командировку, мне нужно выпить перед отъездом. — Как? Опять?! — Я стала поглаживать её бёдра с внутренней стороны, осторожно водя туда-сюда от голени практически до зоны бикини, но не касаясь её. И вновь проведя такой короткий путь, я «случайно» дотронулась до темноватой полоски на белых трусиках. Как и думала. Она вздрогнула, но виду не подала и даже ноги не стала сдвигать. — На недели две — точно, важный договор с Израилем, у них там какой-то праздник религиозный… А может и не религиозный. — Этель нежно гладила меня по голове, а я ласкалась к её рукам. Мне хотелось этого, нарушить странные запреты, которые придумали сами люди, которые им только вредят. Я наверняка ошибаюсь с тем, что делаю это с Этти, но мне было любопытно — кем она будет теперь меня называть, как будет ко мне относиться и в конце концов… Кем я буду для неё? Одноклассница, которая вошла в ближний круг из-за пари, подруга с нечистыми помыслами, а может быть дело дойдёт до чего-то более серьёзного? Не хочу знать. — Этель, почему ты не ешь? И где мой коньяк? Ох… Везде одни лишь безмозглые дуры. — Папа, я не могу есть горячее, — Маша перестала меня гладить, полностью перестала двигаться, но потом быстро вытащила руки «на поверхность», — жду когда остынет — я спокойно, но расторопно провела пальцем по мокрой полоске у неё между ног и отстранилась. Она стала сводить ноги, я не мешала и стала постепенно отходить. — Понятно, ладно. — Ох… Неужели я только что начала делать это с ней сама? Очень глупо спрашивать себя, я ведь решилась. Странно то, что мне это очень понравилось и я хочу… — О, вот и коньяк! Слишком долго, Катя. — Господин… Там просто Виктор подбирал бутылку. — Вот как… В любом случае — ещё раз будешь медлить, я тебя уволю. Думаю, ты меня поняла. Давай сюда бутылку… Сейчас иди и собери мои вещи, ты знаешь всё. — Маша приподнялась со стула. — Я уезжаю сейчас. Этель, надеюсь, что этот инцидент больше не повториться, подумай о своём будущем. В конце концов ты прописана в общежитии, а не здесь, ха… — снова скрип стула и огромные ноги пропадают из поля зрения. А справа от меня доносятся тихие всхлипы. Ненавижу семейные драмы, но куда уж без них! — Мама…! — Этель вышла из-за стола и по всей видимости побежала утешать мать. Мне же, как униженному и оскорблённому, но слегка духовно-довольному, было нужно выразить все свои мысли хоть кому-нибудь живому. Но пока мадам рыдала в столовой — я не могла выползти из-под стола, потому что вся конспирация бы полетела в тартарары. Теперь у меня уже не было занятия за отсутствием бедёр Этель, было скучно и даже немного страшно, волнение вновь пришло, когда ножки ушли. Осознание содеянного тоже явилось в слегка запыхавшемся виде и передало мне письмо о том, что ко мне наверняка будут вопросы. Очень тяжёлые вопросы. Хотя, возможно, вопросов не будет, а она захочет продолжить начатое, но что делать дальше — я вообще не а-у, да и неправильно это… (а гладить чужие промежности — правильно?) Через какое-то время по всей столовой раздался страшный визг резанной свиньи с ларингитом — это была мать Этель. Пока правое ухо кровоточило, левое пыталось понять причину воя сирены. Это оказалась так называемая «крыса», название которой женщина успела протараторить, охватываемая страхом, достаточно много раз. — Крыса? — беспокойный, но сдерживающий себя голос Машеньки смотрелся гораздо более взрослым, нежели визги её матери. — Где она?! ГДЕ?! — а, нет, показалось. Этель начала тоже визжать. Куда более мелодично, но так же громко, в итоге я оглохла уже и на левое ухо. — Под столом! Крыса под столом! — да нет тут никаких крыс… Я поворачивала голову из стороны в сторону и начала беспокойно крутиться вприсядку, не очень удобно, но и во мне крысы не вызывают приязни… Не скажу, что боюсь, но стараюсь не трогать, если это, конечно, уличная крыса, а не лабораторная. — Она шевелится! Скатерть дёргается! — возможно я не очень элегантно хожу на кортах, но снова переступать на коленях — не буду, у меня они уже скоро будут стёртыми в кровь! Что-то пушистое пробежало по моей руке, опирающейся о пол. Я грохнулась на пятую точку. — Виктора! Виктора быстрее! Я поползла прочь от того места и в итоге наткнулась спиной на ножки стула, что же, благодаря импульсу, который передала моя спина стулу — он с грохотом упал, снова раздался визг и женщина наклонила голову в мою сторону вместе с туловищем. Этель с ошарашенными очами вникала в суть происходящего, если бы не трагическое «О боже…» её матери и соответственная потеря сознания. Маша схватила её за плечи и ровно усадила её спящую (не сказать отрубившуюся) на месте. Она гневно сделала жест вверх рукой, я стала подниматься, но вдруг между моих уже ног появилась… — К… Крыса?! — практически онемевшими губами я высказала свой шок. Но посмотрев на «крысу» при лучшем освещении, я тяжело выдохнула и поднялась на ноги. — Это всего лишь хомяк, фух… Уже отряхиваясь мне подумалось, что этот хомяк является неким спасителем моей «распрекрасной», потому как не появись «крыса», пришлось бы туго знакомиться с её матерью, когда та рыдает, а незнакомая девчонка вылезает из-под их обеденного стола. Думаю, Этель тоже это прекрасно поняла и потому торжествуя каждой мышцей лица — побежала обнимать меня. Снова стоять как вкопанная, пока меня трогают в разных местах? Это уже стало традицией, которая мне весьма нравится. Но на этот раз я даже слегка расправила запястья в разные стороны как бы тоже делая жест того, что хочу обняться. Этель подошла ко мне, подняла руки, я немного криво улыбнулась и слегка подняла одну бровь, жалкое выражение лица, должно быть… И она… поцеловала это жалостное лицо. Если коротко — чмокнула прямо в губы. А если длинно… ОНА ОБХВАТИЛА МОЙ ЗАТЫЛОК СВОИМИ ЛАДОНЯМИ, ПОКА Я ЕЩЁ СТОЯЛА В ОФИГЕВАНИИ (не сказать грубее), ОПУСТИЛА СВОЮ ГОЛОВУ И ДАЖЕ СЛЕГКА ПРИСЕЛА! ПОЦЕЛОВАЛА МЕНЯ СНАЧАЛА В ЛОБ, ПОТОМ В ЩЁКИ, А ПОТОМ… Опущу дальнейшие подробности. К слову — описывать чмок — это высасывать из пальца, потому что это было так быстро, так неожиданно и я почти ничего не почувствовала, кроме чего-то скользкого на губах. Проведя позже пальцем по тому месту, я увидела блеск. Можно было догадаться почему у неё так сверкают губы, но всё же… Не могу не сказать, что это очень примечательно. Особенно когда следы косметики остаются от другого человека на тебе самом… В общем, когда Этель расправилась со мной жестоко-страстным образом, она тут же скользнула под стол и скоро вновь вынырнула с хомяком на руках. — Антонио! Знакомься, это Виола! Я тебе о ней рассказывала! — джунгарский хомячок с очень осмысленными глазами, не свойственными для этого вида животных, смотрел в самые потаённые углы моей тёмной жизни. — Приятно познакомиться…? — не зная, что ответить животному, с вопросом обратилась я более к Этель. — Погладь его! — интересно, он не кусается… Может мне лучше не стоит его трогать? Нужно придумать оправдание! — Я не могу его гладить! Мы же едва знакомы! — по полуприкрытым глазам и поднятой брови с ухмылкой — можно было прочитать фразу наподобие «чья бы корова мычала», против которой у меня не было аргументов. Я прикоснулась пальцем к пушистому зверю на её руках и стала водить им от шеи до середины спины. Было ощущение, будто у меня просто палец дрожит, а не я им шевелю. — Тебе бы ту уверенность, которая под столом была… — «Чего?!» — хотелось завопить, но я лишь выпучено зыркнула на неё. — Всей ладонью проведи! — на требование я ненадолго убрала руку, чтобы расправить ладошку и прицелиться где я буду гладить… И вот, поднося пальцы к голове хомяка, я немного зажмурила глаза и дотронулась до шёрстки. — А это приятнее, чем я дума… АЙ! Сначала ты кого-то лапаешь под юбкой, а потом тебя кусает хомяк. Это карма, детка!