Сразимся за сцену?

Я с грохотом упала на одно колено, схватясь как бы невзначай за спинку кресла одной рукой и за ручку шкафа — другой. Разумеется, на ручку я не сильно надеялась, да и всё это было провёрнуто, чтобы прикрыть свой немного неправильный поступок. На кресло я надеялась больше всего и благо оно меня выдержало. Тем временем Этель с встревоженным вскриком подбежала ко мне, быстро докоснулась до моего правого плеча и стала меня вновь поднимать как и несколько раз до этого. — Этель, я могу и сама… — она не хотела меня слушать. Её перепуганные глаза, от которых исходил какой-то печальный блеск цепляли и рвали мою душу на маленькие алые кусочки. Её холодные и тонкие руки подняли меня и сопроводили к окну. Открыв форточку, Этель попросила меня немного постоять и подышать, пока не придёт горничная. — Прости меня, я ушла, нельзя оставлять тебя одну, — если бы обо мне кто-то так волновался как Этель, моя жизнь сложилась бы совершенно иначе. Я бы не была такой скупой на тёплые слова и объятия, которые дарю лишь в единицам. — Не извиняйся! — возможно грубо и колко отрезала я её извинения и чувство жалости. Чистое небо не виновато в том, что птица разбилась. Я воспринимаю её как небо…? Хм, если бы людей можно было ассоциировать с природой — она была бы полем со светлыми колосьями, огороженное колючей проволокой. Но в этом поле можно было бы лицезреть самые прекрасные рассветы и закаты. — Хорошо… — в её глазах блеснула доля грусти, всё-таки мне нужно делать что-то со своим гонором. — Твоя комната уже готова, — у Этель уже вошло в привычку приобнимать меня за плечи, удерживать на месте, чтобы я не свалилась и в целом — излишне заботиться и я не в силах её в этом упрекнуть… Самое время её поблагодарить за мороку? Нет — моя гордыня этого мне не позволит. — Если тебе что-то понадобится, то… — Тс-с-с, тише, ты ведь хотела чего-то подобного? — она убрала руки с моих плеч и немного отстранилась. Я повернулась к ней и сделала шаг в её сторону с небольшим шорканьем, я действительно чувствовала себя отвратительно, но я не могла не думать о её предпочтениях в сторону меня… — Я?! Да… Ой! То есть — нет! — затрепетала она в жанре «старой песни о главном». Мне наскучила эта шарманка, но нужно сказать, что я обожаю моменты, когда она теряется. — Можешь звать меня «Ви» или «Вио», но никогда, никогда не зови меня Виолеттой. Поняла? — быстрая мысль о том заканчивать мне фразу так или ещё что-то добавить… Хотя я и так у же решила. — Маша… — стыд, позор, смущение. Раньше я звала её «Машей» в шутку, а сейчас серьёзно… Аж трясёт! Этель насупила брови, собрала губки «бантиком», но вскоре её черты лица смягчились, плавно перетекая от детской хмурости к приятной глазу радости. Улыбка, обнажающая её верхние жемчужные зубки с маленькой, едва заметной щербинкой, а ещё крошечная родинка под правым глазом, которая скрылась за розовыми щёчками, ах, как же это по-детски премиленько! Она быстро кивнула головой. — Ты можешь… Обнять меня? — странно. Я хотела сделать это дозволением, некой формой «я дарую тебе великий дар коснуться меня, извращенка!», но это более похоже на мою просьбу… Это сказывается усталость. Просто не хватает сил определиться с интонацией! — Если позволишь, — она вновь подошла ко мне, не моргнув и глазом, я оказалась в тёплых, женственно слабых объятиях. Мои руки находились «по швам», я претворилась деревом автоматически, пока её руки всё сильнее прижимали меня. Это было приятно, тепло и очень нужно мне и ей — по разным соображениям, о которых не хочется раздумывать. Вскоре я успокоилась и расслабилась, она продолжала обнимать. — Кажется кто-то идёт, — после моих холодных слов она отпрянула от меня. Посмотрела на дверь, отряхнулась и выглянула в коридор. Там никого не было. Это я соврала. Ненавижу ложь, но мне стало нравиться то, что она делала со мной… Это нравилось моему телу, может даже подсознанию, но само сознание было против категорически. Поэтому я пошла к выходу раньше, чем она успела вернуться в комнату. — Никого? Видимо, послышалось… — стараясь избегать зрительного контакта, протараторила я. И чего я нервничаю… — Так где я буду спать? — Этель расстроилась. С её лица исчезла улыбка, жаль, она так красиво улыбается. На бледном лице с едва алыми губами проявилась маска сдержанности. Терпеть не могу лицедейство… — На этом этаже, Катя — наша горничная — покажет тебе комнату позже. А пока пойдём отужинаем, — волнение сменилось на спокойствие и смирение со всем, что происходит. Не говоря ни слова больше, мы спустились вниз по большой лестнице, я — еле ковыляя ногами, она — спешно спереди меня, оглядываясь назад и то и дело обеспокоенно вздыхая. Медленно идти я не любила, предпочитала спортивную ходьбу от дома до школы и обратно — потому мои ноги ещё не атрофировались, но в тот момент спешить было нельзя — иначе организм в отместку поторопился бы заболеть или вообще доломаться. Мы зашли в столовую. Описывать ли насколько она была пафосно-помпезная? Пожалуй, что это будет излишне. Единственное достойное для выделения — длинный стол с большим количеством посадочных мест — с десяток с обоих сторон и ещё «главенствующие» два по краям. В комнату было два входа — оба арочные, один — откуда зашли мы, другой — куда ушла девушка в чёрном платье и белом фартуке. Нельзя сказать, что одежда была из семнадцатого века, но прекрасное начало двадцатого точно бы подошло, эх… Жаль чем это обернулось. — Катя! — грубо и громко позвала Этель горничную, — Катенька… — уже спокойнее, скорее осознав собственную грубость. — Окажи милость и подай ужин сейчас, я знаю, что всё уже готово, — с толикой ласки и великой вредностью приказала юная госпожа своей молчаливой и испуганной прислуге, однако та ещё была на месте. — Но Ваши родители приказали подать в восемь вечера, а сейчас только половина, — пояснила она свою нерасторопность в данный момент. Однако это не убедило Эккерт никак, даже можно сказать — подало ей ещё один повод поужинать раньше. — Подай ужин сейчас. Ты ведь видишь, что к нам пришёл голодный гость, а я ведь не могу стеснять её тем, что буду только смотреть на неё, когда она ест. Прошу прощения за неделикатное обращение, Виола, — ничего себе этикет. — Э? Ничего. — Горничная быстро закатила глаза и после впилась в меня взглядом. Но вскоре вновь всем своим естеством обращалась к «хозяйской дочери». Неужели я кого-то обидела своим «простолюдным говором», извиняться не буду в любом случае. — Как прикажете, Этель-Мария Викторовна, — как она не устаёт это всё выговаривать… Так значит отец Маши… (всё ещё непривычно, Этель, просто Этель) Виктор? Надеюсь, мы познакомимся при хороших обстоятельствах и качественном оправдании Этель. — Присаживайся куда хочешь, я скоро приду, не скучай, — вновь мимолётная улыбка, за которую я стараюсь зацепиться. И аналогично вновь мои щёки поднимаются ближе к глазам, а внутри меня бушует некое счастье от того, что мне кто-то улыбнулся. Пусть мне и многие улыбались, но её радость какая-то более светлая, разумеется, если не фальшивая. Я уже давно перелезла через стены, которыми она огородилась, хотя, возможно это она пустила меня. Пусть её лицо и чувства мне уже открыты, но я её абсолютно не знаю. Интересно, а если бы я была парнем, я бы… Шорканье и тихий скрежет тарелок о поднос оторвали меня от глупых и невозможных мыслей. Я всё ещё стояла, опираясь об выбранный мной стул посередине с правой стороны. — Скажи… — с любопытным взглядом начала горничная, — ты ведь не из богатых? — я молчала, потому как сообщать проходимке о своём финансовом положении — наивно и абсурдно. — Молчишь? Ну и ладно, всё равно тебя выгонят отсюда — провокационно… Я поддалась. — С чего бы это? — С того, что госпожу не интересуют ни подруги, ни нищие, а в особенности — нищие подруги. Не к лицу иметь в знакомых из какой-то старой хрущёвки с соответственным внешним видом — старым, грязным и… — Поищи и позови Машеньку, пожалуйста, — равнодушно и даже с небольшой улыбкой вежливо попросила я. — Ух… Хорошо, — неохотно и желчно ответили мне, но я вновь не придала этому великого значения. Горничная удалилась, но менее через пять минут вернулась обратно вместе с Этель. У обеих было одинаково обеспокоенное лицо — различны были лишь причины. — Виола, с тобой что-то случилось?! Вызвать врача! Не молчи, отвечай скорее! — я медленно молча поднялась со стула, спокойно дошла до Этель и, положив руки на её плечи, спросила: «Ты ведь не против, Машенька?». Она ничего не ответила, только удивлённо смотрела на меня, я плавно, аккуратно и очень нежно стала обнимать её, прижимаясь к ней всем естеством в пределах как и разумного, так и не разумного. При этом за её спиной показывая гордо распрямившийся средний палец надменной прислуге. Ничего против горничных не имею, но конкретно на эту дико хочется плюнуть с высокой колокольни. Пока я собственнически распоряжалась телом Эккерт, она не могла сама с ним совладать. Её плечи немного вздрагивали, а сердце колотилось. Глаза бегали и не могли найти хотя бы что-то на чём можно было сконцентрироваться. Я её так в могилу загоню… Удостоверившись в маленькой победе, я расцепила узы и стала возвращаться на место. — Зачем ты меня звала?! — истерически спросила она, а сама уже давно налилась краской от счастья. Ох уже эти секретики… — Хотела увидеть тебя. Да и кушать лучше вместе, я немного стесняюсь одна… — с одной стороны — правда, с другой — немного сыграла смущение. Можно сказать — блюдо правды, приправленное щепоткой преувеличения. — А… Понимаю, ну, давай кушать… Катя, Фёдор уже всё закончил? — Этель села напротив меня, я ещё не знала о чём мы будем говорить и паника стала тихой сапой подкрадываться со спины. Это ведь не столкновение в школе, это спокойный тихий ужин… Вдвоём! — Да. — Так почему стол ещё не накрыт? — надменная над другими… Как обычно, но я уже отвыкла. Не лучшая её черта. — Быстрее, — сделав вольный жест рукой, она отвернулась в сторону с задумчивым грустным видом. Горничная убежала. Страшный тет-а-тет настиг. Истеричное подсознание кричало «ты же хотела узнать её? Это твой шанс!», а серьёзное сознание «в рамках разумного! Это всего лишь на неделю, вы просто одноклассницы. И всё равно, что одна из вас хочет делать непристойности с другой!», и вновь подсознание: «а может и не одна.....», сознание: «Заткнись, пошлячка!», подсознание: «Му-ха-ха-ха», а я тем временем пыталась найти причину личностного диссонанса в глубинах детства. Этель помогла мне не замкнуться вновь в душевных копаниях. — Так… Ты какую музыку любишь? — хорошее нейтральное начало… — Вообще — рок. А ты? — говори больше, протяжнее, так у вас быстро кончатся темы! — Кхм… Ну, Neue Deutsche Härte… И рок тоже, да… — Чего? — Знаю, что ты не слышала это название, дословно переводится как «новая немецкая тяжесть». Это сочетание альтернативного метала, индастриал-метала, электроники и… В общем, Rammstein знаешь? — я быстро кивнула. Шок. Она любит такое?! Не ванильная попса, не лёгкий джаз, а… — Они самые популярные в этом направлении, а так я люблю менее известные группы, — Этель уже стала улыбаться, как моё испуганное выражение лица её смутило и она тоже немного испугалась. — Эм… Я также люблю и классику… Но что я о себе? Какие тебе группы нравятся? — Я знаю меньше о своих группах и в целом… Но Scorpions, Ария, Алиса… В целом можно представить мои предпочтения, а так — рокерный меломан. И да, некоторая классика тоже очень нравится, Вивальди там… — А мне Рахманинов нравится… — его фиг сыграешь! Надо отращивать шестые пальцы или подключать к игре ноги. — Ой, прости, что перебила! А… Скажи… — Хм? — её смущённый взгляд заставил насторожиться. — У тебя был парень? — я отрицательно кивнула, — А… Кхм… Забудь. — Нет, девушки тоже не было, — без стеснения и даже более раздражённо проскрипела я сквозь зубы, хотя, возможно немного и соврала… — Я не лесбиянка, — поцелуи в детском саду не считаются? Ну и что, что с девочкой? Ну, может несколькими.. — А ты? — Тоже нет, — без задней мысли проговорила она довольно бодро и затем стала рассматривать пустой бокал. — Не подумай ничего, но я не люблю девушек в некотором смысле даже больше чем парней. Мужики — тупицы, которые следуют лишь по прямым указаниям — животным нуждам, либо же армейским приказам, а на низкие хитрые мерзости способна лишь их небольшая часть. Женщины… Количество стерв и гнусных крыс среди женского пола больше, чем кажется. «Прекрасный пол», который втопчет тебя в грязь, унизит ради собственных эгоистичных желаний. Они… Она… Прости, я немного загоняюсь в разных вопросах. — Тогда… — немного вдохновлённая и поражённая краткой речью юного «философа», которую я не могу так назвать без лёгкой доброй усмешки, я решила спросить то, что мне было очень любопытно с некоторого времени. — Почему я тебе нравлюсь? Я ведь тоже женщина! — Во-первых, ты девушка. А во-вторых, если говорить серьёзно, — она собрала руки в «замок» и её глаза показались мне серьёзно-хищными. Будто тигр смотрящий на добычу. Но не смотря на всю серьёзное нагнетание, Этель улыбалась. Не сильно, но этого было достаточно, чтобы понять, что сейчас она говорит легко. — Ты мне нравишься как человек. Остальное не имеет значения. Мы все — лишь сосуды, возможно я сейчас выгляжу как какая-то жалкая букашка, которая думает о столь высоких вещах, но которую можно раздавить одним пальцем, но могу себе позволить. Ты мне нравишься, Виола, но больше как человек и... Друг. — Но… — Катя, где ужин?! — срываясь с места и не дав мне договорить, понеслась девушка, которая загнала меня в зону дружбы, хотя это хотела сделать я! Почему я так злюсь?! Да потому что это была моя фишка! Она — вечно смущающаяся от моих объятий, это мне всё равно на неё в любовном плане! Это… Это… Да чёрт подери! — Ваши родители приехали! — Под стол! Живо! — тыкнула Мария в меня пальцем, когда я тем временем ковырялась то ли в глубинах разума, то ли в ушах. Но вовремя опомнившись и увидев страшные злые васильковые глаза, которые полыхали голубым пламенем, будто самая страшная газовая конфорка, у меня чуть не случился инфаркт! Она побежала в сторону арки, но изменила свой маршрут в мою сторону. — Я?! — Живо, я сказала!!! — Вот так заставить саму Виолу Боголюбову опуститься в собственных глазах и прилюдно! Ни-ко-г… Перебив мой внутренний голос, Этель взяла меня за плечо и процедила, шепча прямо в ухо — Подняла зад и под стол.  И я полезла… На дно собственной самооценки.