Имя твоё — птица в руке, Имя твоё — льдинка на языке, Одно единственное движение губ. Имя твоё — пять букв. Мячик, пойманный на лету, Серебряный бубенец во рту, Камень, кинутый в тихий пруд, Всхлипнет так, как тебя зовут. В лёгком щёлканье ночных копыт, Громкое имя твоё гремит. И назовёт его мне в висок, Громко щёлкающий курок. Имя твоё — ах нельзя! Имя твоё — поцелуй в глаза. В нежную стужу недвижных век, Имя твоё — поцелуй в снег. Ключевой, ледяной, голубой поток, С именем твоим — сон глубок. М. Цветаева
Драко на мгновение закрывает глаза, пытаясь выбросить из головы навязчивые кадры, которые в одной и той же последовательности сменяют друг друга. Монтегю, казнь, Диана. И снова по кругу. Он не совсем не хочет думать об этом, потому, что неужели всё и так не ясно? Грэхэм мёртв, Блэквуд — хозяйка проклятия. Чёртовы непонятные чувства — всего лишь гипноз. Цепочка замкнулась. Решение найдено, но… Несколько часов назад, сразу после того, как Малфой вернулся в Хогвартс, он спустился в подземелья к Снейпу, чтобы задать ему последний вопрос. Увы, профессор покачал головой и сказал то, что Драко и так знал. Что Блэквуды — хранители ожерелья, которые много лет назад потеряли свой дар, а вместе с ним и возможность запустить проклятие. Но обрели. Не так давно обрели в лице хрупкой миловидной Дианы, которая служит Тёмному Лорду, даже не имея метки. Которая почти выполнила своё задание. Даже не смотря на то, что Малфой разгадал её секрет. Ах, и ещё одно. В чёртовой книге ничего не сказано о том, как избавится от проклятия. Снейп сжал губы в линию. «Мне жаль, мистер Малфой». Жаль? Его — жаль? Драко захотелось плюнуть крёстному в лицо. Захотелось сказать, что всё это полная чушь и что ему нет совершенно никакого дела до того… но есть. Профессор смерил его отвратительно понимающим взглядом. «Просто признайте это», — промолчал. Но… Малфой с силой сжал кулаки. «Вы не понимаете», — а вот это уже вслух. Драко сказал, глядя исподлобья на то, как профессор аккуратно закрыл злополучную книгу. Спорить Северус не стал. «Верно, — кивнул, — ведь вы и сами не знаете, что творится в вашей голове. И зачем вы делаете то, что делаете». Снейп повернулся к нему спиной, кажется, собираясь уходить. «Разберитесь уже, наконец. В первую очередь, в себе», — добавил, уже стоя в дверях. А Драко ничего больше не сказал, даже несмотря на то, что решения до сих пор нет. Что чёртов Золотой Мальчик мучительно умирает и изменить нельзя абсолютно ничего. Малфой выдыхает и думает, что он абсолютно точно знает, что в полвторого ночи Поттера нет в спальнях Гриффиндора. И даже больше: он более чем уверен, что через два поворота поднимется по лестнице на Астрономическую Башню. И увидит его там. Такого вот, почти привычного. В глупой магловской одежде, взъерошенного, бледного. Драко останавливается. Драко касается дверного проёма кончиками пальцев, глядя, как Поттер закрывает глаза, складывая руки на груди. Как, кажется, что-то тихо поёт, качая в такт головой. А потом поворачивает голову и смотрит в окно. Так спокойно, словно невыносимая боль больше не имеет над ним власти. Словно он уже не здесь. Драко хмурит брови. Он чувствует, как болит душа (которая у него она, оказывается, есть), потому что это расслабленное выражение может значить только одно: проклятие победило. Хотя ему… Отчего-то так не хочется делать этот вывод. Так не хочется осознавать каждой клеткой, что поздно. Поттер проиграл. Они вместе проиграли. Малфой вздрагивает, думая, какое же, чёрт возьми, дерьмо творится в его жизни. А ещё через секунду — шагает вперёд. И он мог бы, действительно мог бы подойти тихо. Так, чтобы Поттер не обратил бы внимания на присутствие постороннего, но. К дьяволу. Золотой Мальчик слегка приподнимает голову, глядя на него своим невыносимо спокойным взглядом. Пустым, стеклянным. Словно давно уже мёртвым. А у Драко внутри вдруг взрывается то знакомое, отвратительно-липкое чувство, которое медленно поднимается по позвоночнику. Которое сдавливает внутренности так, что хочется кричать, хочется хорошенько встряхнуть Поттера, заехать ему кулаком по лицу, разбить его чёртовы очки. «Вернись», — прохрипеть. Малфой молчит и надсадно дышит, чувствуя, как яростно колотится что-то внутри, не отпуская, всё ещё не отпуская его. Затягивая в самую пучину, где почему-то ему слишком важно, какое выражение застыло у Поттера в глазах. — Эй, — он шепчет. Гарри смотрит на него, словно не понимая. Словно не узнавая человека, которого… ненавидит? Или же… Драко делает ещё один шаг. Наблюдает, как гриффиндорец вдруг моргает, протягивая руку навстречу. Как начинает дышать, потому что обоняние, кажется, улавливает знакомый чуть горький запах и. Это что-то задевает. В его непроглядной темноте и победившем холоде. Поттер приходит в движение. — Ты… — не договаривает. Но закрывает глаза, напоминая сердцу, как нужно сокращаться, чтобы быть чем-то большим, чем пустым телом. — Что? — Драко уточняет, потому, что человек напротив, кажется, забыл, что хотел сказать, — Поттер. Гарри качает головой и думает, что это, чёрт возьми, очень странно, что что-то внутри незнакомо ёкнуло, когда он понял, наконец-то понял, кто стоит перед ним. И только… «Вернулся», — подумал. Захотел улыбнуться, но потом вспомнил, что конкретно с этим человеком, кажется, не должен. Улыбаться, здороваться. Спрашивать, как дела. И вообще… Но ему хочется, ему закрываются глаза, когда он слышит знакомый, чуть хрипловатый голос. Когда чувствует, как удар, второй, третий. Как кровь, кажется, течёт по жилам. Как сердце, кажется, бьётся. Он хочет коснуться чужого тёплого тела в этом обжигающем холоде, но почему-то снова запрещает себе, вспоминая, снова вспоминая, что Дамблдор уехал. Что он, Гарри, так и не успел предупредить старика об опасности. А Драко… Он вернулся. Оттуда. И это значит, что есть вопрос. Куда более важный, чем чёртов поглощающий холод. — Вернулся, — Поттер повторяет. Протягивает руку ещё на несколько сантиметров вперёд и касается чужой кожи. Такой тёплой. Такой знакомой. Малфой кивает, — а… Монтегю? Ответа не следует. Ничего, чёрт возьми, не следует, только внутри чужих глаз что-то меняется. Что-то тяжёлое застывает прямо напротив и Гарри думает, что нет, не может быть. Надо… спросить, но. — Умер, — и вот оно. Поттер опускает голову, хмурит брови. Сильнее сжимает чужую ладонь, произнося: — Это я виноват, — он по обретённой когда-то привычке качается вперёд-назад, — я, — сглатывает, — виноват. — Чушь, — тихий, но уверенный голос, — виноват Воландеморт, я, мой отец и ещё, в некоторой степени, Дамблдор. Это основные, так сказать. Озвучить полный список? Гарри отрицательно качает головой. — А что насчёт… проклятия? Ты знаешь, кто хранитель? — Малфой отворачивается. — Диана, — только и говорит. Поттер несколько раз моргает. Поттер хочет сказать: «подожди, остановись, ты ошибаешься». И уже открывает рот, но так и застывает на месте, потому, что… нет. Это… так просто не может быть. — Проклятье, — произносит. Мотает головой, хотя понимает, прекрасно понимает — сходится. На этот раз всё точно сходится. Потому что она появилась именно тогда, когда он впервые почувствовал холод. Навязалась ему другом, переводя стрелки на Грэхэма. «Помогала», на самом деле убивая с каждой секундой, с которой находилась рядом. Обманывала. Своими тёплыми глазами, которыми затягивала его именно в ту пропасть. Они молчат долго и многозначительно. Малфой словно даёт Гарри возможность до конца осмыслить происходящее. Словно «теперь понимаешь, какая чертовщина?» — говорит. Поттер понимает. Поттер в который раз за последний месяц хочет взвыть, падая на землю. Качаясь, качаясь, качаясь из стороны в сторону, потому что снова. Снова предали. Обманули, как несмышленого ребёнка. А он… Верил. Не тому человеку. Гарри поднимает глаза на Драко. — А сейчас Диана в Хогвартсе? — он спрашивает, думая, что всё же хотел бы посмотреть в её глаза ещё раз. Внимательно, чтобы, наконец, понять, что это. Просто… что это в ней. Такое упоительно сладкое. Такое, как оказалось, ненастоящее. Но Малфой мотает головой и поджимает губы. — Нет. Там осталась, — и прежде, чем Поттер успевает спросить, он добавляет: — видимо, решила, что её работа выполнена. Ровно. Мать его, слишком ровно Драко произносит эту фразу, но Гарри видит, видит же, как он с силой сжимает зубы, губы, руки. Как, кажется, жалеет о том, что вообще начал говорить, но. Сказал. Уже сказал. — Быть может, она права, — губы Поттера произносят слова, но голоса нет. Гарри чувствует, что его горло не способно издавать какие-либо звуки, кроме бессвязного хрипа, который дерёт ему глотку. Который отчего-то жив внутри него, когда остальное тело почти… Почти. Но ещё не совсем. — Нет, — резко. У Малфоя прямой, почти острый взгляд. Такой, что было бы неприятно в любой другой ситуации. Было бы некомфортно, потому что этот напор, эта уверенность режут лицо. Но Поттер почти физически ощущает, как ноздри втягивают воздух между ними. Как «вдох-выдох». Дышит. Всё ещё. И он не может, даже спустя столько времени не может понять, почему Драко стоит напротив. Так близко, что кислород смешан с его запахом. Так далеко, что совершенно недостаточно этого самого запаха и Гарри делает крохотное движение навстречу, отлипая, наконец, от ледяного подоконника. Касаясь чужой горячей кожи сквозь ткань. Осознаёт. Поттер, зарываясь носом в светлые волосы за ухом Малфоя, впервые за столько времени осознаёт, чего именно хочет. Кого именно и… Ничего. Ничего из того, будоражащего арсенала эмоций, которые должны, конечно, должны быть в нём. Ведь это… Малфой? Чёртов ненавистный хорёк, вечная заноза в заднице. Тихо. Так тихо и невыносимо хорошо от того, что этот человек ничего не предпринимает, когда ледяная рука Поттера скользит ему под мантию, под рубашку, кажется, под кожу. Так глубоко, что это почти больно. Так больно, что почти страшно. Но. Всё это такая ерунда. Такая ерунда, ведь чужое тело вздрагивает от прикосновения. Чужое тело остаётся неподвижным всего мгновение, которое проходит прежде, чем губы Драко сами, сами, словно на «так и быть» касаются шеи. Малфой ведёт носом по изгибу плеча, даже слегка зарываясь под свободный ворот магловской кофты. Касаясь губами, зубами, языком. Придерживая одной рукой чужой затылок, когда Поттер вжимается в Драко с такой силой, что грудью чувствует его сердцебиение. Ему позволяют делать всё, чего так хочется. Ему открывают все двери, на которые только может быть закрыта душа. И Гарри чувствует, как что-то неуловимо меняется внутри него. Как легче. Невероятно, но легче становится его собственное просто невыносимо тяжёлое тело. У него кровь быстрее бежит по венам. У него взрывается что-то внутри раз за разом, когда соприкасается их кожа. Словно то неуловимое, что только что проскользнуло в его голове, осознание того факта, что Драко не чужой ему человек, что-то да передвигает в его сознании. Словно теперь он смотрит с другой стороны на рисунок перевёртыш и в тех же чертах видит что-то совершено другое, совершенно новое. Поттер вздрагивает, как будто доносящийся откуда-то из самых глубин импульс сотрясает его тело. Он отстраняется на мгновение, тяжело дыша. Глядя из-под линз куда-то в беспроглядную серость. Но соприкасаясь, всё ещё соприкасаясь с человеком напротив дыханиями. Потому что своё и чужое смешиваются. Потому что Малфой в это самое мгновение отдаёт ему часть себя. И Гарри… «Перестань», — молчит. Не может произнести в губы напротив, потому что падает, всё ещё падает. Потому что слишком слаб, чтобы молча пойти ко дну, не утягивая никого за собой. Поттер целое бесконечное мгновение смотрит в обрамлённые тёмными ресницами глаза и думает: «жить. Чёрт побери, как же хочется жить». Именно теперь, когда холодно. По-настоящему. А Драко будто понимает. Будто слышит этот внутренний монолог, ведь опускает ресницы, подаваясь вперёд. Касаясь руки Поттера, пуская новый импульс, сильный настолько что Гарри кажется, будто по телу прошёл разряд тока. И перед глазами вспыхивает золотым и алым так неожиданно, что ему кажется, будто он ослеп. Удар. Это похоже на закат, который догорел в доли секунды. Который сотряс тело практически в оргазме, хотя они всё ещё просто стоят друг напротив друга. И это… чёрт возьми, так восхитительно прекрасно, когда он слышит, как отдаются удары сердца в барабанных перепонках. Когда чувствует, что тело функционирует, что оно живое. — Драко, — голосом. Мерлин, его собственным голосом. Они стоят так близко, что линзы очков Гарри почти касаются лица Малфоя. Так близко, что достаточно чуть откинуть голову для того, чтобы прикоснуться губами к чужой коже. Для того, чтобы произнести это имя ещё раз прямо туда, внутрь. Малфой ему не отвечает. Болезненно хмурит брови, словно ему больно. Словно старея сразу на добрый десяток лет. И проходит ещё мгновение, прежде чем Поттер понимает, что Драко почти опирается на его ладонь, тяжело и хрипло дыша. — Нет, — слизеринец внимательно смотрит в его глаза, словно пытается найти там что-то. Словно сам не понимает, что только что сотворил. И только: — его больше нет, — всё ещё шепчет. Пока они вместе зачем-то опускаются на ледяной пол Астрономической Башни. Пока Поттер чувствует, как кожи касаются мелкие снежинки, залетающее через приоткрытое окно. Как ветер, холодный зимний ветер, касается лица, рук, врывается под рукава кофты, будоража. — Чёрт, — Гарри закрывает глаза, вдыхая запах снега и ветра, — ты же не мог этого сделать, — он укладывает чужую голову себе на плечо, уже совсем не думая о том, что в этом, быть может, есть что-то, что должно его пугать. Что должно… Он прислоняет тело Малфоя к себе, шепча: — неужели… Так просто. — Так просто, — Драко пожимает плечами. А Поттер в который раз думает, что: «что это с ними? Почему оно здесь, витает в воздухе? Почему незаметно оказалось так глубоко, что искоренить его нет ни сил, ни желания». И ещё, почему… Спасло. Ведь спасло его, верно? Гарри вздрагивает от холода. Не того, что внутри, а того, что снаружи. Того, что он не чувствовал слишком долгое время. Спасло. Он кутает себя и Малфоя в тёплую мантию. — Ты же знаешь, — выдыхает ему в ухо, — знаешь, что это с нами. Драко поднимает голову, глядя прямо. Глядя пусто и как будто сквозь. Поттер думает, что вот он, ответ. Где-то на дне глаз. Что сейчас, подождите несколько мгновений, он расшифрует. Но Малфой опускает веки, опускает ресницы. Закрывая ответ не только от него, но и от самого себя. И даже спустя несколько минут, он, вдыхая морозный зимний воздух, молчит. Будто даже теперь это недостаточно сильно. Будто он не чувствует как дрожит Поттер рядом с ним. Как касается ладоней, переплетая ледяные пальцы, а второй рукой ведёт по груди, словно пряча ту душу, которую Драко ему открыл. Малфой ощущает, как там, где пальцы Поттера касаются его кожи, рождается неуловимо знакомое сладкое чувство. Такое упоительное, что он жмурится до фиолетовых кругов перед глазами. Что кусает губы почти до крови, вспоминая его в других, совсем других глазах. Но широко распахивает глаза, понимая — настоящее. Всё это. Драко в один миг становится так страшно, как не было ещё ни разу за всё это время. Даже тогда, когда в глазах человека напротив ещё отображалась смерть. Даже тогда когда… Мерлин. Поттер пытливо вглядывается в его глаза. Поттер видит это чувство, даже когда Малфой с силой толкает его куда-то глубоко в себя. Гриффиндорец качает головой, словно «зачем ты? Я же вижу. Я же чувствую. Вот здесь». И касается пальцами грудной клетки. Драко вновь опускает веки. Поворачивает голову, отстраняясь. Чувствуя, как вздрагивает Поттер, как не отпускает. Впервые в жизни подаётся вперёд, удерживая за отвороты мантии. И касается губами лица. Беспорядочно, словно пьяно. — Не надо, — надломлено. Малфой кривится. «Глупый! Это тупик!» — мысленно кричит. Потому, что, чёрт возьми, неужели Поттер действительно не понимает, что у Драко прямо в эту секунду невыносимо жжётся чёрная метка, словно напоминая. Словно доходчиво объясняя, что нет, не выйдет. Погубишь. И его и себя. И его и себя. Драко душит внутри истошный вопль. А в следующую секунду разжимает чужие пальцы на мантии, отстраняет от себя. Не смотрит. Даже тогда, когда медленно поднимается, не чувствуя своего тела. Не чувствуя шагов, которые делает в сторону двери. Но не выдерживает. Оборачивается, глядя как Поттер сутулиться, мелко дрожа. Всё ещё сидя на полу. — Здесь холодно, — Малфой не узнаёт собственный хриплый, невыносимо пустой голос, — возвращайся к себе. Гарри задирает голову, щурясь. То ли смеётся, то ли плачет.***
Драко делает несколько шагов по бетонным ступеням, глядя вокруг. Вдыхая зимний воздух и на мгновение — останавливаясь. Касается пальцами резной двери дома. Его дома. Он толкает её от себя, кидая короткий взгляд на клумбу, где весной вырастут мамины цветы. Малфой отчего-то вздрагивает. Стоит на пороге, не входя внутрь. Пожирая глазами до боли знакомый ухоженный парк, который в детстве казался таким большим. А сейчас… Он ведёт глазами по укрытой снегом алее, по идеально ровному ряду деревьев. «Там беседка ещё. Недалеко, сразу за поворотом», — он вдруг вспоминает, чувствуя, как снежинки мягко, почти нежно касаются его лица. Закрывает глаза на какой-то ничтожный миг, думая, что и она раньше казалась огромной. Малфой помнит, как стоял за кустом сирени, сквозь ветви внимательно глядя на отца, читающего какую-то невероятно серьёзную книгу. Маленький Драко восторженно ловил выражение его сосредоточенного лица, пока Люциус усердно делал вид, что ничего не замечает. Малфой помнит, как потом смотрел на себя в зеркало, отыскивая на своём лице отцовские черты, ведь один из домовых эльфов сказал, что дети всегда похожи на своих родителей. Ребёнком, он хмурил брови, высоко задирал нос, пытаясь скопировать много раз наблюдаемый взгляд. Драко надувал губы, растерянно отходя в сторону от зеркала. Не находил. Даже спустя много лет, внимательно глядя на своё повзрослевшее лицо, не находил ничего похожего. Мать считала, что они похожи. Тётка считала, что они похожи. Все родственники, приезжая на рождество, качали головой, улыбались и сообщали, что они похожи. Малфой так не думал. Он жестоко наказал домового эльфа, который врал. Который забыл, что врать хозяевам никак нельзя, но… Драко смотрел, но не в зеркало, а в окно, которое плохо, но всё же отражало его лицо. «Не похож, — Драко горько думает, — отчего же всё ещё не похож?» Однажды он даже допустил кощунственную мысль, что мать могла нагулять его где-то на стороне, но эту мысль он отогнал. «Бред», — убедил себя. Провёл рукой по светлым, всё же отдалённо похожим волосам, опустил отдалённо похожие ресницы на отдалено похожие глаза. «Придёт с возрастом», — успокоил он себя. Но не пришло. Не пришло, потому что ему можно даже не смотреть в зеркало, чтобы это понять. Ведь дело, на самом деле, далеко не во внешности. Или, по крайней мере, не только в ней. Драко кивает сам себе и делает шаг внутрь, чувствуя, как тело окутывает теплом. Слыша, как в камине гостиной, догорая, скрипят поленья. И он медленно снимает шарф, пальто, обувь. Идёт вперёд, забыв даже закрыть за собой дверь. Оказываясь возле дверей комнаты, он замирает. Всё смотрит в отцовские тонкие черты, когда тот, конечно же, замечая взгляд, поворачивается к нему. Они ничего друг другу не говорят, только Драко отчего-то спирает дыхание, когда Люциус знакомо наклоняет голову. Так, как делает это сам Драко. И улыбается. Отец улыбается, наблюдая, как сын вздрагивает, глядя куда-то глубоко в него. Малфой младший закрывает глаза всего на мгновение, вспоминая чужую ссутуленную спину, чужой надломленный голос. Щемяще-сладкое чувство где-то глубоко внутри, но. Пытается оборвать собственные мысли, потому, что поступил правильно. Потому что живой. Поттер теперь живой и ему больше не нужно… всё это. И Драко малодушно затыкает что-то внутри, орущее «это не так!» Драко знает, что врёт сам себе, даже несмотря на то, что выбора по сути и нет. Что даже если сильно захочет, он не сможет, уже не сможет рвануть назад. Туда, где живой Поттер. С тёплой кожей. С гулко колотящемся сердцем. С широко распахнутыми яркими глазами, в которых больше нет того океана боли. В которых больше нет смерти. Малфой мотает головой, развеивая морок. Чувствует, как заходится бешенным стуком что-то внутри него. Но уже ощущая, как тело его не слушается. Как готово, чёрт возьми, оно готово повиноваться какому-то неведомому порыву и сделать шаг назад. Уйти из этого такого родного дома. От этого такого родного взгляда. А человек напротив словно видит это в нём. Словно опять читает как раскрытую книгу и понимает, что Драко готов, в это самое мгновение готов исчезнуть навсегда. Люциус до судороги сжимает пальцы на подлокотниках кресла. Чувствует, как сжигают душу черти внутри. Но он всё ещё улыбается приклеенной к губам улыбкой, спокойным взглядом, глядя в наполненные нечеловеческой мукой глаза собственно ребёнка. Серые. Похожие, конечно же, похожие. Сын просит этими глазами, умоляет, отчаянно кричит. «Отпусти!» — почти задыхается. Но Люциус медленно качает головой. Люциус думает, что не отдаст его никому, даже если небо рухнет на землю. А когда внутренний ад подступает к горлу, Малфой старший сглатывает, кажется, на мгновение утихомиривая нещадно сжигающих внутренности чертей. — Иди ко мне, — он выдыхает, протягивая сыну руку. Драко медлит всего мгновение, позволяя чему-то невыносимому проскользнуть на своём красивом лице. Но через секунду он открывает глаза, глядя на отца. Кажется, душа в себе крик. Сын сжимает руки в кулаки так сильно, что Люциусу чудится, что из-под ногтей видна алая кровь и делает шаг. Навстречу.