Записки мультишиппера BSD

      В офисе Детективного Агентства редко было действительно тихо. Почти не бывало дней, когда не грыз леденцы Рампо, не ворковала Наоми с Джуничиро, не слышно было шуршания клавиатуры, не обменивались короткими замечаниями работники.       Сегодняшний день был особенным — в офисе были всего двое: Накаджима Ацуши и его наставник, Дазай Осаму. И заняты они были совсем не обычной работой, связанной с раскрытием дел, стандартно поручаемой детективам.       — Нажимай на защелку до отказа, чтобы обойма выскользнула. Еще. Смелее. Отлично, проверь патрон в патроннике. Кто бы ни дал тебе оружие, всегда проверяй, сколько в нем пуль. От твоей внимательности может зависеть твоя жизнь и жизнь гражданских, — сложив руки на груди, Дазай отстраненно диктовал последовательность действий, словно лекцию в университете читал.       Ацуши взволнованно сглатывал и рублено кивал. Держать в руках пистолет он, на самом-то деле, боялся, особенно после своей первой миссии, когда он с дури разрядил мини-узи в Акутагаву и это никак ему не помогло.       Но на задержания они всегда ездили с пистолетами, используя способности во вторую очередь. Пугать граждан тигриными лапами было не полезно, как и светить своим полосатым мехом перед полицией — надо быть совсем идиотом и не при делах, чтобы не догадаться после такого об истинной личине тигра-людоеда.       Услышавший неделю назад его блеянье на счет оружия Куникида аж подскочил. Глаза мужчины метали молнии, очки сползли на кончик носа, гневно вздымалась грудь, и весь его облик обещал парню трепку. В действительности, Ацуши уже давно не приходилось выслушивать таких лекций, которые затягивались больше, чем на десять минут, но в этот раз Доппо решил побить все рекорды.       И тут в офисе, еще не подозревая, что нужно было спрятаться, пока его не заметили, появился Дазай-сан. Новая песня про суицид, развевающийся на ветру бинт — на героя он походил мало, но в итоге именно на него обрушился основной шквал гнева Доппо. Как заключение — именно на Дазай-сана и повесили обучение оборотня, заявив, что сам мужчина обращается с оружием, словно с ним в руке родился, так почему бы не сделать для разнообразия что-то полезное.       (Кто-то рождается в сорочке, кто-то с серебряной ложкой во рту, а Дазай — с пистолетом.)       Однако, касаясь уже теплого, разогретого его ладонями металла — его заставили снять перчатки, чтобы лучше чувствовать — Ацуши представлял не заложников, которых должен спасти своими своевременными действиями, а Дазая, читающего такую же лекцию Акутагаве и другим мафиози. Думал о всей той крови, которую проливали эти руки в бинтах, о десятках, сотнях, тысячах нажатий на курок, отчего огрубела подушечка пальца, думал о мозолях и шрамах на ладонях — мужчина был если не лучшим, то одним из лучших, и это было трудно не признать.       Картины были ярче, чем он того бы хотел, и сосредоточиться у парня упорно не получалось — несмотря на подкатывающую к горлу тошноту, виделось все, как он сам нажимает на курок и руки ему марает плеснувшая кровь. Теплая, с металлическим запахом, она течет по его руке и быстро засыхает тонкой корочкой, а он не может выпустить из ладоней натертую тысячей касаний, блестящую рукоять пистолета.       — Ацуши-кун, ты не слушаешь, — лицо Дазай-сана вдруг оказалось слишком близко к его, и юноша в панике отпрянул, чуть не опрокинувшись вместе с креслом, в котором он сидел. Благо сильная рука вовремя схватила его плечо и потянула обратно, а чуткое обоняние защекотал запах антисептика, которым были пропитаны бинты.       Дазай вздохнул, подался назад и подпер щеку освободившейся ладонью. Пистолет, наивно и абсолютно напрасно выпущенный Ацуши в процессе падения, он держал за ствол и покачивал им в воздухе, как обычно качают пальцем в укоризненном жесте, прежде чем легонько стукнуть рукоятью по лбу юноши.       Ойкнув, парень прижал ладони к пострадавшему месту и обиженно засопел.       — Я не смогу повести тебя в тир отрабатывать стойку и места стрельбы, пока ты не научишься собирать его, разбирать и смазывать — оружие любит уход. А ты витаешь в своих мыслях. Куникида мне голову оторвет, если до конца недели ты не научишься, и я специально пришел сюда в выходной, потому что пистолеты хранятся в офисе и выносить их разрешено только при официальных запросах полиции и для отработки стрельбы по мишеням, но и то в тире есть свое оружие, которое можно арендовать в пределах зала. — Дазай не выглядел раздраженным, но нотка этой эмоции в его голосе все же была различима.       Накаджима, если бы мог, виновато прижал бы к голове уши, но ограничиться пришлось пристыженным видом и опущенными глазами.       — А между тем, ты ухитряешься нарушать элементарную технику безопасности, — поймав на себе непонимающий взгляд, мужчина терпеливо пояснил: — Ты тыкал в меня заряженным пистолетом, который не поставил на предохранитель. Я, конечно, хочу умереть, но не ценой твоей совести, — и Дазай снова показал ему, как держать пистолет, когда извлекаешь обойму, вставляешь и готовишь пистолет к стрельбе.       — У вас это выходит почти играючи, — высказал юноша, когда наставник снова разобрал пистолет и разложил его части перед ним на столе.       — Много практики, — Дазай дернул плечом и снова откинулся на спинку кресла. — Собери его, потом вытащи обойму, вставь запасной патрон и загони обойму обратно, затвор на место, после чего приготовься стрелять. Соберешь один раз медленно, потом на скорость.       Ацуши вытер взмокшие ладони о бриджи и приступил к выполнению задания. Пальцы подрагивали, когда он загнал магазин и щелкнул затвором, приводя оружие в рабочее состояние.       — Отлично, прекрати целиться себе в коленку, тебе пригодится твоя коленная чашечка. Теперь разбери его обратно. На время, — голос мужчины ворвался в его сознание легким ветром, и Ацуши послушался — разобрать и выложить все на стол было куда проще.       По завершении упражнения, Дазай поменял местами две детали, но выглядел вполне довольным его успехами.       — Молодец, Ацуши, еще два раза и я, так и быть, угощу тебя отядзукэ, который подают внизу, — потарабанив пальцами по столу и поймав на себе смущенный взгляд парня, мужчина вопросительно приподнял бровь и чуть наклонил голову, задавая молчаливый вопрос.       Накаджима раскраснелся, набрал побольше воздуха в грудь и выпалил:       — Дазай-сан, если вас возьмут в заложники, а я буду стоять с преступником на мушке, что мне делать? — Ацуши нервно кусал губы и мял свой галстук. — То есть, обычно они требуют, чтобы пистолет положили на землю. Но при этом все говорят, что преступникам нельзя потакать. Как быть?       — Если он не затыкает мне рот, то просто слушай меня, — мужчина подался ближе, а парень почти перестал дышать, когда наставник взял его ладонь в свои. — Я буду стоять там, возможно куда-то под челюсть мне будут тыкать стволом, но я все равно смогу говорить, и… — мужчина запнулся посреди фразы, быстрым движением облизал нижнюю губу — слишком близко они вдруг оказались друг к другу. Слишком близко, особенно если учитывать, что здесь и сейчас они лишь наставник и его ученик, но…       — И?.. — выдохнул Ацуши тише, тем самым напомнив о себе, непроизвольно скашивающем взгляд на губы шатена, которые оказались вдруг слишком близко к его собственным. Мысль о поцелуе напрашивалась сама собой, и юноша непроизвольно покраснел и смутился, но увеличивать дистанцию даже не подумал. Кошмары отошли на задний план, уступая место картинам более приятным, отнюдь не кровавым.       Но Дазай, вопреки желанию мальчишки, лишь подался еще ближе — слишком близко, почти утыкаясь губами в чужое ухо, пряча понимающую улыбку — они одни, и этот шепот, эта близость действительно почти интимные. Может быть, он даже сделает что-нибудь, чтобы смущение Ацуши не пропадало зря.       Но потом. Все потом. Флиртовать сейчас у них времени нет, и ему придется напомнить об этом довольно жестоким способом, иначе Ацуши так и будет воспринимать все слишком несерьезно.       —…И если я скажу «стреляй» — ты быстро примешь удобное положение для стрельбы и выстрелишь, — было слышно, как пропала улыбка, но почти нечитаемый голос и лицо стали неожиданностями — словно пощечина вместо поглаживания. Ацуши отшатнулся, резко бледнея, сладострастные картины, написанные в его мыслях, разбились со звоном — на долгие минуты он забыл, о чем спросил, забыл тему разговора, забыл все, ведь кроме лица Дазая ничего перед глазами и в голове не осталось.       Дазай-сан прав, он слишком ветреный сегодня, совершенно не может сосредоточиться на деле.       — А как же… Я буду бояться попасть в вас, — парень усилием воли взял себя в руки и взволнованно заерзал на стуле. — Я буду думать, что вы можете пострадать из-за меня, чего я точно не хочу, и… И убивать человека, пусть и преступника — это неправильно, — парень нахмурился и опустил глаза в пол. — Что бы он ни сделал — он не заслуживает смерти. Наказания. Но не смерти.       — Ацуши, плевать, что ты там будешь думать, когда меня возьмут в заложники и будут угрожать. — Лицо Дазая стало почти жестоким. — Мне будет плевать. И если кто-то из наших окажется заложником и дело будет плохо, то и им будет плевать — тебе не нужно будет думать самому, главное будет слушаться приказа, и после властного «стреляй» выбора у тебя будет три: нажать на курок и промазать, попасть в преступника и освободить заложника, а еще — лишить преступника преимущества, ранив нарушителя вместе с заложником, если ситуация чрезвычайная и требует чрезвычайных мер. Да, жестоко, никто из полиции тебе такого не сказал бы, но если придется стрелять сквозь мой живот, чтобы достать какого-нибудь изощренного убийцу-эспера — что ж, я не буду против, потому что безопасность всех значительно важнее моей собственной безопасности и жизни.       Ацуши смотрел на мужчину широко раскрытыми от ужаса глазами и мотал головой. Картины, как и прежде, были слишком яркими, а ужас, тревога и неуверенность в себе и правильности своих действий, своего выбора, расстановке своих приоритетов — слишком сильная.       — Нет, — первое слово было сдавленным, потом Накаджима вдруг всхлипнул, замотал головой еще быстрее, чем прежде. Слезы прочертили на щеках неровные дорожки и, упав, оставили темные пятнышки на ткани бриджей. — Я не смогу стрелять через вас, чтобы добраться до преступника, оно того не стоит, не должно стоить, я… — спазм сдавил горло, лишая парня возможности говорить. Тошнотворная картина того, как он стреляет в Дазай-сана, не уходила из головы. Преследовал фантом изломленных улыбкой синеющих губ, расплывающемуся по одежде пятну крови.       Тошнота и страх, скрутившие ему все внутренности, вернулись ревущей бурей. Зажав себе рот, Ацуши соскользнул на пол, ощущая, как мир закачался. Послышалось шуршание ткани, шум отъехавшего кресла — руки у Дазай-сана были теплыми-теплыми и невероятно сильными, когда он подтянул его к себе, прижал, поглаживая по волосам, потом прикоснулся губами к его разгоряченному лбу.       — Просто запомни одну простую вещь, Ацуши: если ситуация будет такая, что выбора не будет, твое дело будет проще простого — выполнять приказы не раздумывая, — Накаджима слушал его, и все его существо выражало протест, а Дазай-сан, стоя на коленях вместе с ним, улыбался ужасно понимающе и немного скорбно. — Я вижу панику и несогласие в твоих глазах, но это простая правда. Если все будет плохо, то тебе не надо будет думать, держа преступника на прицеле, даже если у него в заложниках буду я. — Дазай не удержался и добавил самую ужасную часть всей правды: — Не забывай, что каждый из нас будет предан делу до самого конца, потому что всегда есть кто-то, кто ужасен настолько, что не оставляет нам иного выбора. Если меня на таком задании возьмут в заложники, то даже так — думать за тебя буду я, потому что я — твой наставник, ты под моим патронажем. Но только ты и твоя исполнительность, твое беспрекословное доверие и подчинение, твои навыки владения огнестрельным оружием смогут помочь сделать так, чтобы это был не последний раз, когда я думаю за нас обоих и отдаю приказ, — Ацуши почувствовал, как сжались на его спине чужие руки, и зашелся в рыданиях с новой силой.       Громадина ответственности давила ему на плечи, во много раз превышая вес тела Дазай-сана.       Он не был согласен слепо следовать приказам, не мог принять возможность того, что он когда-нибудь с чистым расчетом, с желанием убить будет смотреть поверх дула пистолета. Тигр не мог остановить слезы, но был достаточно честен с собой: ради того, чтобы страшные фантазии не стали реальностью, он будет готов. Он сделает все, чтобы не увидеть синеющих губ Дазай-сана — нет, Осаму — или Куникиды-сана и других.       Словно чувствуя его внутреннюю борьбу, чувствуя перевес, Дазай улыбнулся и коснулся губами его виска. Потом на несколько секунд он отстранился, и Накаджима чуть не потерял опору в виде его тела.       Но мужчина быстро вернулся на прежнее место, краем бинта вытер заплаканное лицо и… Протянул Ацуши собранный пистолет.       — Давай, Ацуши-кун. Еще два раза. Потом отядзукэ, если ты захочешь. И дома я как следует награжу тебя, — короткий поцелуй опалил губы, и оборотень едва не расклеился снова.       Однако ждет его награда или нет — он должен. Он дал себе слово. А значит, добьется — хотя бы ради того, чтобы иметь возможность уважать самого себя.       Ацуши поднялся на ноги, Осаму — следом за ним, цепким взглядом ловя каждое его движением.       — Начинай, Ацуши. И усвой весь этот жестокий урок вместе с упражнением, — похожий на его собственное проклятье, на демона, лишившего его разграничителя между беспощадной реальностью и миром иллюзий, Дазай стоял напротив, и впервые парень понял: пропасть между ним и тем Дазаем, которого он представлял читающим лекции Акутагаве, постепенно уменьшается.       И от понимания этого было вроде бы тепло.       Но все равно горько.