Староста.

Дыхания уже не хватало даже на то, чтобы просто идти. Кёнсу давно сменил бег на шаг, приближаясь с каждым новым всё ближе к земле. Что натворил этот мерзкий выпускник? Теперь Джонин вовсе не казался ему таким трусом… И это заставляло не только кричать от обиды и горечи сказанных в его адрес слов, но и…уважать?   От одной только мысли об этом ему хотелось рвать и метать. Но вся злость словно куда-то подевалась. Что с ним сделали? – будто переписали программу, как это делают с компьютерами или другим, когда необходимо изменить цель деятельности.   Он даже не понял, что сумел добежать лишь до чудом открытой раздевалки. Благо, она была пустая и открытая. Без освещения. Мысль присесть, окунувшись в колени лицом, и беззвучно сухо поплакать не отпускала. И вот Кёнсу уже сползает по стенке на холодный пол. Плевать на бережно выглаженные штаны, плевать на красящие белым стены, плевать даже на красное опухшее лицо. Кому он с этим всем сдался? Да и кому он вообще сдался?   - Кёнсу?.. – послышалось издалека. До сначала резко дёрнулся и параллельно икнул от неожиданности. Затем, когда стих голос и шаги, он решил, что ему почудилось. Но нет.   - Кёнсу... – Раздалось ещё ближе. Голос казался знакомым, но в то же время не тем, который бы хотелось услышать именно сейчас. Поэтому он продолжает молчать. Даже всхлипы прекратились.   - Кёнсу! – последнее обращение, более радостное. Цель найдена. – Вот ты где.   Сехун опустился рядом с Кёнсу громко, оказавшись почти вплотную с ним.   - Я… - Кажется, Се не подготовил речь, хотя в голове и было слишком много слов и эмоций, которые он хотел бы пояснить, а некоторыми, возможно, даже защитить. Но слишком уж трудно приходилось справляться с этим танцору. Но попытка не…   - Ты Сехун. Я помню. – До пытался казаться таким, каким был всегда в университете: сильным, бесстрастным, прямолинейным и, в принципе, безжалостной сволочью. Но голос его выдавал с потрохами, даже Сехуну. Особенно сейчас.   - Не пытайся защищаться… - Се всё же начал ориентироваться в ситуации и в том, что он пообещал себе сделать. – Здесь для этого я.   - Для чего ты здесь?! – Кёнсу опешил, затормозил и вообще перестал понимать происходящее.   - Я догадываюсь, что всегда был для тебя никем или же просто миленьким танцором, но ты для меня был почти всем. В университете. Я боялся того, что повёлся лишь на внешность и сладкий голос, даже Джонин предупреждал об этом. Однако…   - Давай только его не приплетай.   - Вообще-то ты первый его привлёк, честно говоря… - усмехнулся Сехун и тут же пожалел об этих словах. Только не в этой ситуации.   - Так что там после «однако»? – вмешался в самобичевание Кёнсу.   - Да, вот. Я не хочу, чтобы тебе было плохо из-за Джонина. Он ведь про тебя это…   - Я ведь не хотел Джонина больше. Это всё зависть и глупая попытка мстить. И плохо мне не из-за Джонина, а из-за себя, Сехун. – И тут оба замолчали, словно бы переходя на новую ступеньку не только в собственных глазах, но и в глазах друг друга.   - Это хорошо. – Хмыкнул Се. Опять молчание. Но оно правильное. Его не хочется прервать громкими и бессмысленными пока словами. Каждый из этих двоих сейчас осознаёт некоторые вещи. И жизнь одного студента переворачивается с головы на ноги, как будет правильнее и лучше. Жаль, что осознание к нам порой приходит лишь после содеянного. И Кёнсу не хотелось бы уже терять новый лучик, который хоть и появился определённое время назад, но ведь заметил он его только сейчас. Поэтому он молчит и не знает, что сказать, чтобы опять не испортить всё. Хотя с Сехуном, в принципе, сложно всё испортить.   Лицо лишь поворачивается налево, глядя на полупрозрачную из-за плохой освещённости голову. Взгляд медленно отпечатывается от пола и, преодолевая откуда-то взявшуюся силу тяжести, поднимается на глаза напротив.  Се кажется, что пора что-то сделать или хотя бы сказать, но страх испортить раз и навсегда… больше не будет его беспокоить!   - Можно я тебя поцелую?.. – Хоть и шёпот, но уверенный, слетает с тёмных губ, удивляя и одновременно успокаивая Кёнсу. Не дав никакого устного ответа на вопрос, Су первый преодолевает ничтожное расстояние между лицами и прикасается пухлыми солёными губами к мягким сехуновским. Тот аж выдыхает громко и неожиданно, пугая этим больше себя, нежели Кёнсу. Хочется довериться тому, кто сам поверил в то, что Кёнсу исправится, кто дал ещё один шанс. Не хочется бурных страстей, разгоряченных слов, укусов или засосов. До лишь тянет руку к затылку, чтобы прижаться сильнее к этим губам, задерживается так на несколько секунд и отпускает. Се только почёсывает всё тот же затылок и улыбается словно ребёнок, получивший ожидаемый несколько лет подарок, хотя и не ожидавший его уже вовсе.   - Я должен исправить то, что сделал… - Вдруг выдаёт Кёнсу после нескольких минут глаза в глаза.   - Как? Не будешь же ты разговаривать с каждым по отдельности? Они…   - … Меня не захотят даже видеть. Догадываюсь. – Затем последовало долгое «ммм». – Кажется, знаю. Если до Рождества ничего не изменится, то к Рождеству-то я устрою так, чтобы они были счастливы… вместе.   - Ты так уверен в себе?   - Я почему-то уверен в них. В том, что они не упустят этот шанс.