*Льорет-де-Мар, тремя днями позже*
В мэрии все совершилось чинно и благопристойно. Свидетельство о браке было должным образом подписано и торжественно вручено, необходимые речи произнесены. Молодожены, оба в нарядных костюмах, Джим — в черном, а Себастьян — в жемчужно-сером, получили поздравление от мэра и немногих гостей церемонии, среди которых были братья Снитские, Дебора с одним из мужей, закадычный друг Морана — Горан Павич, нарочно прилетевший из Белграда на три дня. На этом формальности завершились. Веселые и довольные гости поехали в ресторан на свадебный обед, где предстояло распоряжаться Деборе, а супруги оказались предоставлены сами себе. По легенде, они прямо из мэрии должны были ехать в аэропорт, чтобы улететь в Лиссабон, на самом же деле не планировали никуда сбегать из Каталонии. Побережье Коста-Брава, с его живописными бухтами и разноцветными игрушечными городками, разбросанными тут и там, среди полей, виноградников, апельсиновых и оливковых рощ, сиреневых холмов и красновато-бежевых скал, было способно в равной мере удовлетворить и романтика, ищущего уединения и медитаций на закатное небо с палубы прогулочного катера, и любителя бурных ночных развлечений, коктейлей, кино и дискотек. Номер для молодоженов, с огромной кроватью, занимавшей половину спальни, терпеливо ждал Мориарти и Морана в отеле «Деламар», но пойти туда прямой наводкой было бы слишком скучно и предсказуемо… И альфа с омегой, взявшись за руки, пересекли площадь и наугад углубились в одну из узких извилистых улочек, ведущих к набережной — насладиться обществом друг друга в качестве мужей, подышать островатым ароматом зимнего моря и нагулять аппетит для особого пиршества, заключающего в себе тайну брака. — Хочешь кофе? — первая фраза, выбранная Джимом для начала официальной семейной жизни, только с виду была нейтральной, и заключала в себе целый лабиринт любовных намеков… Себастьян мог пойти по любой тропинке, но рано или поздно он все равно окажется в центре. — Черный и… сладкий. Но можно и по-ирландски, да простят меня местные баристы-эфиопы. — ответил Моран, прислушавшись к своим желаниям и возвращая Джиму скрытое послание, на которые тот был мастер. Альковный язык любовников плавно перетек в общение супругов, хотя Себастьян еще как-то не свыкся со своей новой социальной ролью и ее бонусами и обязательствами. Он не знал, поменяет ли что-то в их общении и жизни супружеский статус, но в одном из его аспектов перемен точно не ожидал. И, в подтверждение своей уверенности, обнял Джима за плечи, уверенно привлекая к себе для поцелуя. Когда их губы разъединились, Себастьян поначалу хотел отстраниться по давней привычке не терять бдительности, но, поколебавшись пару мгновений, решил, что сегодня можно хотя бы временно пожертвовать ролью телохранителя ради того, чтобы сполна насладиться ролью новобрачного. Запустив обе руки под легкое кашемировое пальто мужа, он приник губами к чувственно приоткрывшейся будто бы как раз для этого шее Джима, вдыхая полной грудью насыщенный нотами того самого черного кофе запах альфы, в ответ на который его тело испускало не менее призывные сигналы, дразнящие обоняние Мориарти. Ох, если так будет продолжаться, они вряд ли дотерпят до отеля в Льорет де Маре… — Нам с тобой известны здесь все приличные местечки, где можно приятно провести время на двоих… Или твой сюрприз в том, что ты покажешь мне что-то новое? — за три дня это была уже шестая или седьмая попытка Морана выведать у Джима, что же такого он приготовил ему в качестве свадебного подарка, но альфа, единожды приняв правила игры, стойко уворачивался от ответов на каверзные вопросы и предположения омеги. И даже когда они скромно отмечали вчера некруглую дату рождения Себастьяна, Джим всего лишь попросил у тогда еще жениха сутки отсрочки. Но сутки должны были истечь лишь ближе к полуночи, а любопытство Морана только росло, по мере того, как воображение истощалось. — Непременно, непременно покажу, — пропел Мориарти, загадочно ухмыляясь, и потерся бедрами о бедра Бастьена; дерзкое заигрывание сейчас же пробудило в молодом супруге горячий и недвусмысленный отклик, и он крепче стиснул Джима в объятиях, как будто во всем городе, жившем и дышавшем вокруг них, больше не было людей, открытых окон и любопытных взоров. -…Но не сейчас, мой дорогой, не сейчас. — тут альфа игриво куснул омегу за нижнюю губу — не для того, чтобы причинить боль, а лишь желая еще сильнее раздразнить радостным предвкушением. — Недопеченный пирог не идет на пользу, и я не прощу себе, если стану изображать пубертатного школьника и лишу моего любимого мужа законной прогулки после венчания. О, Бастьен, мы еще не сорвали всех цветов и не собрали лавры, положенные молодоженам, мы даже отказались от миндального пирога (1), но только потому, что я нашел более оригинальный вариант первой супружеской трапезы: американские сэндвичи, ирландский кофе и каталонское мороженое… какое только захочешь. Мориарти схватил Морана за плечи, круто развернул, прижал к стене и придавил своим телом, продолжая, между тем, жарко нашептывать: — Тебе нужно набраться сил… как следует взбодриться… потому что мои супружеские права вступили в законную силу, и я намерен осуществлять их всю ночь, всю ночь, пока ты от изнеможения не уснешь прямо на моем члене! — Оооо, будем считать, что ты меня напугал до судорог, мой милый… до сладких финальных судорог… — так же игриво ответил Себастьян и замурлыкал, томно изображая большого кота породы рег-долл (2) и позволяя мужу ощутить податливую мягкость своего тела, обычно больше напоминающего стальные римские доспехи, чем живую плоть. Правда, при общей расслабленности, кое-какие мышцы все-таки ощутимо напряглись. Но сегодня они оба могли себе позволить вкусить плоды наслаждения и захмелеть без вина от тесных объятий, жарких поцелуев и откровенных ласк. Джим, умело распаливший новоиспеченного супруга, привел в немедленное исполнение свое решение, и вскоре они уже сидели за столиком в уютном кафе с французскими окнами, и выбирали, каким именно видом мороженого им завершить ужин, состоящий из аппетитных сэндвичей и кофе с ароматным виски. — Я, пожалуй, буду моджи (3). Да, три штучки, с зеленым чаем, с ванилью и… какую ты мне посоветуешь еще? — спросил Моран у Джима, колеблясь между черничным и шоколадным вариантами. — Не знал, что ты такой лакомка и любитель японских изысков… — протянул задумчиво Мориарти, спрашивая себя, что больше удовлетворит его вкусу сегодня — местное мягкое мороженое, итальянское фруктовое джелатто, швейцарский мовёнпик или же старый добрый баскин робинс? — Но я на твоем месте выбрал бы шоколадный. И взял в добавок к моджи еще и вот эту прелесть… — развернув красочное десертное меню к супругу, он указал на восхитительный каталанский крем — аналог французского крем-брюле, но куда нежнее. — О, ну ты точно решил меня закормить сладким! — рассмеялся Себастьян, с обожанием глядя поверх меню на затейника-Мориарти — Смотри, Джимми, как бы твой дикий Тигр не стал толст и ленив, как домашний кот… — Буду любить тебя любым — толстым, ленивым и старым, диким или домашним, покорным или своевольным, одинаково сильно, — сообщил Мориарти буднично, как будто читал метеосводку или цифры бухгалтерского баланса; разумеется, то была лишь игра — он следил за реакциями Бастьена с жадным вниманием охотника, подстерегал малейшее изменение в мимике или тоне голоса, и это позволяло ему с неизменным успехом демонстрировать излюбленный фокус: оказываться на шаг впереди невысказанных чаяний и желаний любовника, а теперь и мужа. — Ты не беспокойся, дорогой мой, твоей статной фигуре ничто не угрожает. Ни сегодня, ни завтра, ни в ближайшие десять-двенадцать лет… хо-хо… а если все пойдет хорошо, то и дольше, гораздо дольше. Джим под столом дотронулся до колена Себастьяна, слегка сжал его, провел ладонью вверх, по теплому бедру, и снова напустил загадочности: — А как ты смотришь на возвращение в наше расписание утренних прогулок? Помнится, ты прежде любил ранние пробежки… ну, может и не любил, однако ж бегал — прекрасно помню, как в любой холод и дождь ты напяливал свою «пуму» вместе с «найком» и отправлялся насыщать кровь выхлопными газами… здесь, по крайней мере, воздух пахнет морем и кипарисом, а не бензином и жареным маслом. — А, значит, ты все-таки считаешь, что я располнел от безделья, да? — Моран притворно надул губы в лучших традициях какой-нибудь юной иксибетки, которую ее кавалер в шутку назвал пышечкой. Но руку Джима, ласкающую его бедро, не оттолкнул, только сделал вид, что еще что-то выбирает в меню, а сам гадал, на что это Мориарти намекает ему? Неужели, он тоже склоняется к ЭКО и суррогатному вынашиванию? Иначе с чего бы такая забота о здоровом образе жизни? — Хорошо, тогда у меня встречное предложение. — он опустил уже не нужное меню и серьезно посмотрел на мужа — Ты бегаешь вместе со мной. И мы обязательно ходим в бассейн и на тренажеры не реже двух раз в неделю. Тебе тоже не помешает кое-какая разумная нагрузка при твоем нынешнем образе жизни. Особенно, если мы все-таки хотим попробовать тот, другой вариант… Это был тот редкий случай, когда Мориарти, увлеченный своим хитрым планом, в самом деле не понял с первого слова, на что намекает омега. Он отодвинул тарелку с недоеденным сэндвичем и полупустой стакан с кофе, чтобы мирские соблазны не сбивали с мысли, и довольно резко поинтересовался: — Что? Какой другой вариант?.. О чем ты, черт возьми, толкуешь, какой еще бег и тренажеры, зачем? Себастьян удивленно моргнул, хотел ответить, но замялся, покраснел и отвернулся… Его лицо вдруг стало таким несчастным, что Джима озарила догадка, и он мысленно обозвал себя идиотом и кое-кем еще, похуже. Проклиная свою нечуткость, альфа обнял мужа за плечи, преодолел легкое сопротивление и прижал к своему сердцу: — Прости… Прости меня, пожалуйста. Я не хотел напоминать… Нет, нет, никаких «вариантов». Мы ведь оба согласились, что с нас достаточно, так? Утренние пробежки — полная ерунда, я шутил, мне следовало сказать: утренние прогулки. Прогулки, Бастьен, а не пробежки! И конечно, мы будем гулять вместе. По счастью, здесь на каждой улице можно найти по тридцать три разновидности отличного кофе, так что у меня есть шанс не заснуть на ходу. Бастьен, смотри… вот несут твои моджи. Прошу тебя, не сердись. Когда ты увидишь мой сюрприз, ты все поймешь, и сердце твое оттает. «Значит, то, что затеял Джим призвано всего лишь отвлечь меня от неудачи… но никак не компенсировать ее.» — с искренней печалью подвел итог своим надеждам Моран. Его и вправду задело, что Мориарти даже не подумал сам о втором варианте, что он сразу поставил жирный крест на теме родительства и, как самый настоящий эгоист, быстро нашел массу плюсов в том, что все останется без изменений, и никто третий не вклинится между ними. Что же, Джим, каким его знал Себастьян, во многом оставался ребенком сам, невзирая на свой гениальный ум, на порядок превосходящий мышление тех, с кем им приходилось вести дела. Он и не скрывал того, что ему нужно много внимания от Морана, внимания и заботы, в которых он мог бы купаться или топить собственные страхи. С тех пор, как они перешли черту, став любовниками, Мориарти не раз признавался, что только в объятиях верного Тигра научился засыпать спокойно, без кошмаров, преследующих его едва ли не с колыбели. Конечно, при таких раскладах, ребенок, крадущий все свободное время омеги, был бы ему, как отцу, в тягость, и он шел на большую жертву, со своей стороны давая согласие на ритуал. И, разумеется, теперь испытывал по поводу их неудачи вовсе не досаду и печаль, а громадное облегчение… Поняв, что больше надежды нет, даже призрачной, Себастьян вздохнул и рассеянно закивал, соглашаясь с тем, о чем ему торопливо говорил муж, сконфуженный собственной бестактностью. Он почти не вникал в смысл извинений, и только последнее предложение зацепило его внимание очередным намеком на то, как он будет счастлив, когда узнает, что же это за чертов сюрприз ему приготовлен. — Да-да, конечно, я уже заочно рад… — с лицом, вовсе не выражающим никакой радости, ответил Себастьян, снова вздохнул и уставился в окно невидящим взглядом. — Нет! Ты ни черта не рад! — гневно рявкнул Мориарти, разомкнул объятия и с трудом поборол искушение хряснуть об пол ни в чем не повинный кофейный стакан — звон стекла и дождь из осколков едва ли развеселили бы Себастьяна, хотя, несомненно, заставили бы отвлечься от грустных дум. «Да, не рад, потому что ты достал уже своими намеками!» — едва не ляпнул вслух раздосадованный эгоистическим поведением Джима Себастьян, но буквально прикусил себе язык, не желая обострения отношений и уж тем паче бурной ссоры в их первый же супружеский день. Недюжинное волевое усилие пришлось сделать и Джиму, чтобы в запале не сказануть что-нибудь по-настоящему обидное, например, как его достали омежьи вздохи украдкой, очень похожие на завуалированные намеки… Он все прекрасно видел и понимал, но не поддерживал игру партнера, поскольку не видел ни пользы в повторении кошмарной попытки зачать, ни смысла в пережевывании прошлого. На повестке дня было настоящее, заново соединившее их судьбы, и общее будущее уже пробивалось зелеными сильными ростками сквозь мертвую глину прежних потерь. В любом случае, Мориарти не хотел портить день свадьбы — и надеялся, что Себастьян также не планирует превратить начало медового месяца в горькую луну. Он вернул руку на шею мужа и примирительно спросил: — Дашь мне попробовать моджи — или сразу закажем еще? Пережив вспышку раздражения Мориарти, и дождавшись, пока тот успокоится и скажет что-нибудь примирительное, Моран попросту разломил пополам холодную шоколадную полусферу и, подцепив половинку на десертную ложечку, поднес ее к губам мужа: — Угощайся. У меня еще каталонский крем в запасе. Взаимное недовольство, вспыхнув, погасло так же скоро, как пучок сухой травы на ветру, не причинив никакого ущерба. Но Себастьян решил, что ему следует все-таки проявить честность до конца, и избавиться от трупа надежды, которая, как говорится, умирает последней. — Это было просто как помешательство какое-то… и ты был прав, когда отговаривал меня. Жаль, что тебе не удалось меня переубедить тогда. Теперь-то я думаю, что нам вообще не стоило пытать друг друга этим дурацким ритуалом… Но, как я уже обещал тебе перед лицом мэра, и как повторю теперь — пусть память об этом никогда не встанет между нами. Что было — то было, я готов оставить пустые сожаления в прошлом и идти дальше… с тобой. Джим, занятый растапливанием во рту холодного кусочка моджи, предпочел не курить на бочке с порохом и обойтись без слов. Он просто кивнул, давая понять, что слышит, согласен со сказанным и в очередной раз принимает выбор своего омеги. В ментальном органайзере, однако, появилась важная отметка: «Ритуал травмировал Себастьяна сильнее, чем я предполагал. Высокий риск отчуждения. План действий: не блокировать, не избегать нарочно этой темы. Прожить последствия вместе. Контроль: после медового месяца посетить доктора Шаффхаузена». Мориарти подавил вздох и взмолился к несуществующему богу — что вообще с ним происходило крайне редко, но за последний месяц случилось трижды: «Эй, ты, там, существо с нимбом или сидящее на лотосе! Хватить дрыхнуть, выйди из медитации, и сделай так, чтобы мой подарок оказался к месту и сработал! Если поможешь с этим, обещаю первый же миллион от моего нового бизнеса пожертвовать сиротам и иксибетам-одиноким матерям». Ему по-прежнему было плевать на детей, но совсем не плевать на чувства Себастьяна. Он хотел видеть мужа счастливым, даже в ущерб собственному комфорту и покою, и… черт возьми, он хотел быть столь же открытым и честным, и все же испытывал самый настоящий интимный стыд, когда дело доходило до объяснения. — Отдашь мне половину каталанского крема? Обещаю вернуть долг с процентами. Моран рассмеялся, потом, откинувшись на стуле, с прищуром взглянул на Джима и ткнул в его сторону ложкой: — Нет, ты определенно решил, что я толстею! Иначе с чего бы такое самопожертвование? Ты ведь не настолько любишь сладкое, чтобы посягать на… — тут он замолчал, поняв вдруг, что дело может быть вовсе не в десерте, который можно было заказать еще неоднократно. Просто Мориарти таким незамысловатым способом желал разделить с ним не еду- жизнь… Да, он делал это по-своему, весьма собственнически влезая в тарелку и на территорию Себастьяна, забирая то, что ему хотелось в данный момент, но с той же легкостью отдавал и половину своего — угощения, пространства, времени, жизни. И для тех, кто знал Мориарти и его личное, весьма жесткое отношение ко всему вышеперечисленному, это было бы ясным указанием на то, как ему на самом деле дорог и важен тот, с кем он связал сегодня утром свою дальнейшую судьбу. Все это молнией мелькнуло в сознании и заставило Морана устыдиться медлительности собственных мыслительных процессов и словам, которым он успел дать выпорхнуть изо рта. Потому следующим жестом он подвинул к Джиму угощение: — А, впрочем, конечно. Все мое — твое. — тут он сам первым снял пробу с десерта, проломив ложечкой коричневый слой карамелизованного сахара — Хотя… мммм… насчет процентов я подумаю. Джим хихикнул и в свою очередь зачерпнул ложечкой соблазнительную ярко-желтую массу с прожилками ванили и запахом жженой карамели: — Мммммм… думай что угодно, Бастьен, но проценты все равно будут выплачены. А пока что давай наслаждаться… десертом… и кофе. Мне нужно больше кофеина, и тебе он тоже не помешает, мой дорогой. Мориарти определенно успел сговориться с баристой и официантом — прежде, чем он закончил говорить, на их столике появился поднос с новой порцией кофе, на сей раз без всяких нежностей в виде сиропа или взбитых сливок, очень крепкого, с волнующим глубоким ароматом африканской арабики. Джим обычно называл его запахом пустыни, а Моран — запахом истинного, подразумевая совсем не кофе. — Ну, что, Тигр? Ты чувствуешь себя достаточно крепким, чтобы это выпить? Выпить… и немедленно сбежать навстречу… чему-нибудь? На всякий случай хочу предупредить, если кофе уложит тебя на лопатки, что наш отель всего в трех кварталах отсюда. — На лопатки меня можешь уложить только ты! Но если я выпью еще хоть чашку кофе, то разложу тебя сам… здесь и сейчас… — провокативно усмехнулся Себастьян, игриво ущипнул Джима за бедро и поймал себя на том, что печаль о несбывшемся действительно уступает позиции легкости бытия и радостному предвкушению их первой брачной ночи. И неважно, сколько ночей они до этого провели вместе, и проведут в будущем, но та, что предстояла им сегодня, все равно останется особенной. Сладость мороженого и крем-каталана растворилась в терпком послевкусии горячего напитка и не менее горячего поцелуя, после которого влюбленным новобрачным так захотелось перейти ко всему прочему, что пришлось спешно, как и предрекал Мориарти, покинуть кофейню и, задыхаясь от желания и обоюдно усилившегося призывного запаха, отправиться в сторону отеля. Там их встретили то ли заранее упрежденные, то ли по самой своей природе сверхуслужливые швейцар, широко распахнувший перед парочкой двери, и администратор, лично сопроводивший молодоженов в королевский люкс, где вручил подарок от заведения в виде корзины с отборными фруктами и шампанским. Выпроводив его щедрыми чаевыми, Моран и Мориарти остались, наконец, совершенно одни, и, переглянувшись, принялись раздевать друг друга, поначалу медленно, но под финал уже почти срывая остатки элегантного свадебного гардероба. — Ты мой… только мой… — выдохнул Тигр в смеющиеся губы Кота, чье нагое тело, обманчиво-мягкое и плавностью форм напоминающее омежье, на самом деле таило в себе недюжинную альфовую силу. Искушение испытать ее на себе немедленно, заставило Себастьяна увлечь Джима в сторону огромной кровати, и обрушиться вдвоем на свежие гладкие простыни. Их тела столь красноречиво заявляли о готовности подтвердить союз душ, заключенный в первую их встречу и только теперь закрепленный на бумаге и при свидетелях танцем новобрачных, что слова меж ними были избыточны… Джим отвечал на признания мужа только судорожными вздохами, быстрыми жадными поцелуями и нетерпеливым рычанием. Теперь, когда последние воспоминания о дьявольски-болезненном ритуале должны были раствориться в морской воде и любовном поту, он мог больше не контролировать страсть… И собирался сполна вознаградить себя и своего омегу за вынужденное воздержание до и после, и за долгие недели реабилитации, когда любить друг друга дозволялось редко, медленно и осторожно. После короткой борьбы за право быть сверху, из которой Джим то ли вышел безоговорочным победителем, то ли Себастьян виртуозно сыграл в поддавки, альфа уложил мужа навзничь и развел в стороны его колени, слегка подрагивающие от сладкого предвкушения атаки… — Да, моя любовь… — Мориарти сам не узнал своего севшего голоса, — Я знаю. Его пальцы привычно прошлись по животу Бастьена, обхватили и коротко приласкали напряженный член, а потом двинулись еще ниже, к тесному входу, текущему горячей эссенцией удовольствия. Себастьян закрыл глаза, прогнулся в пояснице, подаваясь навстречу настойчивым ласкающим пальцам Джима, и плотно сомкнул губы, глуша откровенные стоны. Хотя, по решительному настрою Мориарти, нынче ночью весь отель будет в курсе, что люкс молодоженов не пустует. Ох, как же ему не хватало этой бешеной спонтанной страсти! Их последние недели в плане секса больше напоминали гимнастику цигун или лечебную физкультуру, а о той ритуальной ночи и вспоминать было больно, не то, чтобы снова повторить ее. Но теперь все было иначе, теперь страсть Джима и его собственный отклик на нее были ближе к первым месяцам их знакомства, стремительно переросшего в бурный роман. И потому, когда пальцы мужа дотронулись до плотного кольца мышц, увлажненного секретом, Моран нетерпеливо покрутил бедрами, побуждая Мориарти к более смелым действиям и пробормотал: — Потрудись как следует, мой милый… Заставь меня потерять голову, голос и остатки благоразумия… Дай мне вспомнить, как это было между нами впервые… Хочу… оххх… хочу, чтобы ты повторил это… столько раз, на сколько тебя хватит… — он приподнял голову, его бесстыдный потемневший взгляд одарил супруга обещанием сумасшедшего наслаждения, а язык медленно увлажнил губы. — Оооо… И я хочу того же! — прорычал Джим и, даже не помогая себе руками, парой сильных движением всадил член в призывно раскрытый вход. — Ммм, черт побери, Моран, как же я… скучал по этому ощущению! Он подхватил Себастьяна под колени, придвинул вплотную и пристроил щиколотки мужа к себе на плечи. Так обладание было полным, наслаждение — особенно сильным. Мориарти легко нашел идеальный ритм, как будто разжигающий пламя на кончике меча — и даривший Тигру то самое чувственное безумие, близкое к экстазу, взаимно достигнутое на первом «настоящем» свидании несколько лет назад. Ни один из них этого не забыл… — Мммм… ооо… даааа… даааа… — выдыхал Моран в такт движениям Джима, ощущая, как он буквально вколачивается в жадно принимающую плоть, которая ласкает своими объятиями его голодного до наслаждений дракона. Дракон ворочается в тесном логове, чешет спину о его свод, изрыгает прозрачное пламя, горячащее кровь, и ширится, разрастается, запирая сам себя в пещере наслаждений… Ощутив узел, Себастьян переместил ноги с плеч на поясницу Джима и, потянувшись к нему руками, обвил за шею, нашел губами губы и принудил лечь на себя, прижать разгоряченным телом к прохладным простыням. Его член, зажатый между телами, тоже сделался пленником, но жадно принимал свою неволю ради грядущего удовольствия. — Аххх… аааа… Джиииим… — выстанывает Моран, сжимая мышцами беснующегося внутри зверя, и силится просунуть ладонь между собой и Мориарти, чтобы приласкать собственного дракона, но Джим властно захватывает запястья мужа и теперь берет его в плен целиком. Тигр притворно рычит под тяжестью мужнего тела, напрягает мускулы, силясь освободиться, но от его попыток объятия делаются лишь крепче, а проникновение глубже и резче. И вот уже его дракон, раззадоренный схваткой, плюется скользкой белой пеной, выстилая себе путь к свободе… …Ночь была долгой и жаркой, полной стонов и поцелуев, порывов неутолимой телесной жажды, яростной и страстной борьбы, где проигрыш не менее сладостен, чем победа, и увенчивается долгим неразрывным слиянием двоих живых существ в единое целое… Казалось, они никогда не устанут изображать двуспинного зверя; по крайней мере, Джим с упорством сумасшедшего убийцы, настигшего жертву в кромешной тьме, раз за разом доказывал Бастьену силу своего влечения, снова и снова утверждал свою власть над любимым — и вдруг неожиданно сдавался, сам превращался в покорного раба, с одинаковым восторгом приемлющим от властелина и поцелуй, и укус. Моран знал его как никто другой, ему до мельчайших деталей были ведомы все закоулки лабиринта джимова сладострастия, и омеге не составляло труда угадать то действие или слово, что мгновенно срывало предохранители и заставляло альфу биться в оргазме.***
…Небо за окнами неудержимо светлело, сиреневые сумерки наливались малиновой кровью и жидким золотом, и прочими оттенками, предвещавшими рассвет, когда супруги наконец-то уступили естественной усталости и заснули в объятиях друг друга. Но, если Себастьян спал крепко и сладко, подобно счастливому ребенку, то забытье Джима было чутким и недолгим. Не прошло и пары часов, как он пробудился, осторожно высвободился из теплого плена рук своего мужа, быстро посетил ванную, тихо оделся и крадучись выскользнул за дверь… Морану сквозь сон почудилось, что Джим куда-то отлучился из постели, но, слишком утомленный, он не придал этому серьезного значения и снова канул в омут глубокого крепкого сна. Весь кофеин — топливо бодрости — был ими израсходован, и теперь в крови Тигра плескался дофаминово-окситоциновый коктейль, коварно похитивший привычную чуткость омеги-телохранителя. И еще несколько часов он проспал, как сытый младенец… Но когда добрый Пак все-таки коснулся его век пробуждающей веточкой (4), и Себастьян разлепил глаза, мужа по прежнему рядом не было. — Джииим! — приподнявшись на локтях, Моран прислушался, ожидая услышать отклик или же определить по производимому альфой шуму, не находится ли тот в ванной. Но в номере люкс царила непривычная тишина, и омега спешно выбрался из подобия гнезда, свитого им из подушек и одеяла, и огляделся в поисках одежды. Свою он обнаружил быстро, а вот костюма Мориарти и его обуви нигде не было видно — и здесь уже даже тупой догадался бы о том, что обладатель костюма где-то прогуливается в нем. Обыскав карманы пальто, Себастьян выудил смартфон и, спешно набрав номер Джима, с облегчением услышал игривую мелодию, свидетельствующую о том, что, по крайней мере, его новоиспеченный супруг находится в доступе. — Доброе утро, мой дорогой! — радостно поприветствовал его Мориарти, прервав музыку на самой пронзительной ноте. — Черт, Джим! Куда тебя унесло с утра пораньше? — выдохнул с облегчением Моран, но тут же продолжил тоном сварливой иксибеты — Между прочим, сбегать с супружеского ложа в первое же утро после свадьбы — это некрасиво! Ты заставил меня нервничать! — Ну-ну, не сердись, Тигр! Я скоро буду. И не один! — Боже, только не нужно тащить к нам сюда кучу свидетелей и махать пред ними… чем там принято махать после первой брачной ночи у тех, для кого эта ночь взаправду первая? — расслабившись, Себастьян, как был нагишом, прошелся по номеру в поисках пачки сигарет, потом вспомнил, что здесь все равно можно курить только вейпор (5), и в итоге ограничился банкой колы из мини-бара. — О, нет-нет, конечно! — рассмеялся Мориарти, но тут в динамике что-то запищало, и он ненадолго пропал из эфира, а когда снова возник, то проговорил скороговоркой — Прости, мне не очень удобно сейчас говорить по телефону, но обещаю, что минут через десять я уже буду в номере с… с сюрпризом, о котором ты уже так наслышан… Чао, любовь моя, до скорой встречи! — Ладно… — только и успел ответить Моран, когда Джим отключился. Хмыкнув и отбросив смартфонна кровать, он не без удовольствия высосал бодрящую газировку, отправил банку в мусорную корзину и ушел в ванную. Десять минут спустя он все еще фыркал под душем, когда сквозь шум воды в дверь кто-то постучал и его окликнули по имени. — Это ты, мон шер? Я… я сейчас, еще пару минут! — пообещал Себастьян, и, ускорив омовение, решил, что побреется потом — уж больно любопытно было взглянуть на то, что за сюрприз приготовил ему Джим. Прошло все-таки чуть побольше двух минут, когда Моран, облачившись в шелковый халат с китайскими драконом и тигром, вывалился из ванны, вытирая мокрые волосы полотенцем. Мориарти с многозначительным видом ждал его в гостиной, сидя на диване, а рядом с ним стояла плетеная корзинка с крышкой — с такими тут многие ходили по рынку или на пляж. — Ты приготовил мне сюрприз в виде пикника на море? — предположил Себастьян первое, что ему пришло в голову, но тут крышка шевельнулась и из-под нее наружу высунулся шоколадный пухлый нос… а его обладатель жалобно и тоненько запищал — и звук этот был точно такой же, какой раздался в динамике смартфона… — Что… что это там такое?! — опешил Моран и, отбросив полотенце на кресло, неуверенно подобрался к корзинке. Писк повторился и перешел в скулеж, и тогда Себастьян все-таки поднял крышку и… расплылся в счастливой улыбке. На дне корзины сидело чудное создание шоколадного цвета, с черными глазками и кожаной пуговкой носа, любопытно задвигавшегося при виде человека. Щенок вскочил на толстенькие неуклюжие лапки, потом поставил передние на край корзинки и, дотянувшись до пальцев омеги, принялся вылизывать их мягким розовым язычком, радостно повизгивая и молотя коротким хвостиком. Себастьян осторожно обхватил щенка за брюшко и, вытащив из корзинки, поднял вверх, разглядывая сюрприз. Щеночек оказался икси-особью породы лабрадор, но словно вопреки собственному полу, тут же радостно описал Морану весь халат. — Оооо, похоже, она тебя уже присвоила, милый мой Тигр! — рассмеялся Джим, чье лицо на протяжении всей сцены знакомства, излучало килотонну удовольствия. — Хм… рад за нее. — с философским спокойствием восприняв щенячий конфуз, Моран устроил подарок поудобнее на руках и, дав ей жевать свой палец вместо соски, повернулся к мужу, все еще умильно улыбаясь — Так вот, значит, что за сюрприз ты мне приготовил? А я-то совершенно не подумал, что ты всерьез воспримешь тогда мои слова насчет собаки… Ты ведь всегда был заядлым кошатником, Джим. Уверен, что сам-то готов к появлению собаки в доме? — Не уверен, — честно признался Джим, потянулся к мужу, усадил его рядом на диван, обнял за шею и притянул к себе вместе с «сюрпризом», радостно пыхтящим и чмокающим в кольце теплых человеческих рук. — Но именно поэтому я и решился, Бастьен. Или сейчас, или никогда. Да, сомневался, мучился, трусил — но все-таки решился, отправился в приют и выбрал… вот ее. Малышку Бэби. Кошки — это инопланетяне, они сплошь наши, альфа-центаврианские, и если бы я притащил тебе очередную, боюсь, ты был бы разочарован. А собаки… собаки совсем другое дело. Они самые настоящие дети. Мориарти потерся носом о щеку Себастьяна и, показывая на собачку, тихо рассмеялся: — Нет, ты только посмотри, посмотри на нее… И понюхай — она же пахнет топленым молоком, шелковой подушкой и детским счастьем! В нее же просто нельзя не влюбиться с первого взгляда, несмотря на то, что покамест ее основные занятия — есть, какать и спать. Все… по-настоящему, мой дорогой. Совсем по-настоящему. Моран зарылся носом в курчавую шерсть малышки и с наслаждением втянул в себя ее младенческий запах — все, как сказал Джим, топленое молочко, шелк и… детское счастье. Простое, незатейливое, искреннее. — Бэээйби, Бэээйби, ах ты малышка-хулиганка! — ласково пожурил щенка Себастьян, когда ее острые зубки основательно вгрызлись в его пальцы, чувствительно покалывая их. — И кто же тебя, кроху такую, в приют-то сдал, что за урод? Хотя нет, если б не он, то ты не попала бы к нам с Джимом… Малявка, словно бы поняв слова человека, обращенные к ней, прекратила жевать вкусный палец, задумчиво уставилась на нового папочку-омегу и, что-то там сообразив в своей круглой головенке, вдруг звонко тявкнула. — Ох ты, громкая какая! Ррррр… вот я тебя… вот тебя… — Моран игриво потеребил щенка за сытое розовое брюшко, на что Бэби продолжила с двойным энтузиазмом нападать на атакующие пальцы, непрестанно виляя хвостиком и размахивая в воздухе короткими толстыми лапами. — Посмотри, посмотри, ведет себя так, словно у нас и родилась! Да, Джимми, ты сто раз прав в том, что собаки — это дети. Я помню, ведь в моей семье собаки жили постоянно, как ты знаешь… потому и спросил, насколько ты готов к тому, что теперь мы с ней будем иметь все то же самое, что и с новорожденным, ну, разве только за исключением того, что расти она будет куда быстрее, и наша уборщица потребует себе прибавку, ту самую, что мы сэкономим на памперсах… Да, а еще у нее постоянно чешутся зубки… месяцев до шести, потом они меняются и чешутся еще больше… так что нам придется потратиться на замену или ремонт всего, что будет ею съедено. И на прививки, и на дог-ситтера, и на кучу всяких прибамбасов для того, чтобы малышка росла здоровенькой и крепенькой… Ты уверен, что действительно готов разделить со мной все эти хлопоты? Ведь из приюта можно взять уже взрослую собаку… — уже поняв безвозвратность случившегося, но менее всего желая, чтобы Бэби сделалась причиной их перманентных ссор, Моран постарался все-таки на самом старте донести до Джима, на что он только что подписался. Конечно, если бы тот сейчас вдруг сказал, что «кажется поторопился брать именно щенка», Себастьяну пришлось бы огорчить его тем, что Бэби обратно в приют он не отдаст. Омега уже ощутил, как в нем снова разом пробудились все родительские инстинкты, и теперь альфе придется смириться с тем, что отныне они будут жить втроем, даже если через пару дней Мориарти придет в ужас от того, что сам же и затеял. Но Моран просто хотел, чтобы Джим еще раз подтвердил свою готовность к испытаниям, которые всегда неизбежны для тех, кто взял в свой дом милого очаровательного щеночка. — Нет. Брать взрослую собаку -это возмутительное читерство. — совершенно серьезно возразил Мориарти. — Дети, как тебе известно, не появляются на свет взрослыми. Они приходят красными, орущими, сморщенными, писающими и постоянно голодными… Я не смогу считаться полноценным отцом, а ты — папочкой, если мы побоимся запачкать руки в ее какашках и откажемся перестроить наш график в соответствии с утренними и вечерними прогулками. Да и Дебора обидится, если все ее наставления и рекомендации по уходу за младенцами, которыми она компостировала тебе мозг перед ритуалом, пропадут втуне. Он взял из рук Морана крошечную Бэби и, держа ее на вытянутых руках, всмотрелся в забавную мордашку: — На кого из нас она больше похожа, как тебе кажется? По красоте и обаянию, она, без сомнения, твоя дочь. Но мозгами, надеюсь, пойдет в меня. — Если ты всерьез возьмешься за ее воспитание и образование, то да, несомненно, это будет умнейшая собака в мире! Но пока… пока дай-ка ее назад. — ревниво заявил Моран и, отобрав щенульку, бережно завернул ее в полу халата, уже практически просохшего. — Кстати, ты, как отец, позаботился, чем мы ее накормим, когда она проголодается? А она ведь проголодается, и уже довольно скоро… Бэби, однако, оказалась несогласна с тем, что ее запеленали, и начала забавно выкручиваться и попискивать, явно собираясь получше обследовать пространство, в которое ее принесли. Себастьян рассмеялся: — Смотри-смотри, она уже демонстрирует свой независимый нрав! Теперь мы с тобой будем вынуждены по первому требованию делать все, чего от нас потребует это шоколадное сокровище… — и спустив ее на пол, с интересом начал следить за ее первыми шагами. — Ты меня недооцениваешь, дорогой, — усмехнулся Джим и встал, чтобы снять пальто. — Раз уж я наградил тебя этим чудесным подарочком, то, само собой, не позволю вам голодать. Время моей прогулки было потрачено не зря. Он подошел к телефону, набрал внутренний номер и сказал в трубку несколько фраз по-каталонски; Джиму что-то ответили, он улыбнулся и закончил беседу уже по-английски, лаконичным «благодарю вас, сэр». Потом снова повернулся к мужу, самозабвенно возившемуся с Бэби прямо на полу: — Эй, папочка, ну и как насчет еды? Мне кажется, тебе тоже не помешает подкрепиться после такой ночки… Через несколько минут нам принесут завтрак. Для тебя и для меня — все как мы любим по утрам, начиная с кофе и омлета и заканчивая пан о шоколя (6)… с кое-какими праздничными дополнениями. Ну, а для Бэби я позволил себе лично заказать миску свеженарубленного фарша из индейки и курятины, с добавлением перепелиных яиц, порезанное яблочко и чашку молока, пополам с теплой водой. Он присел на корточки рядом с Мораном, положил руку ему на плечо и поинтересовался: — Я сделал все правильно? Или заменить фарш на поленту с сыром? Мое дело — следить за тем, чтобы вы с Бэби ели досыта, но выбор блюд может стать твоей родительской привилегией. Джима не так уж беспокоило, что ответит Себастьян, согласится ли с предложенным меню или вдрызг раскритикует; гораздо важнее было осознавать, что он угадал со своим сюрпризом, и видеть сияющие от счастья глаза человека, любимого им больше всего на свете. Моран, увлеченно играющий со щенком в «перетягивание папиного носка», рассеянно выслушал то, что Джим ему говорил про утреннее меню и только кивнул, подтверждая правильность его выбора. Но, чуть погодя, накрыл руку Мориарти своей и, дав Бэби отобрать у себя первую игрушку, взглянул на мужа: — Да, ты все сделал правильно. И я не только про завтрак для малышки… Я… — тут он ощутил, что чувств у него внутри куда больше, чем способна вместить грудная клетка, и они вот-вот пробьют себе дорогу и выльются вовне потоком радостных слез, но все же сдержал это непредвиденное половодье ровно для того, чтобы сказать Джиму нечто очень важное — я могу только догадываться, чего тебе стоило пройти через все, что я затеял, но знай, я всегда буду тебе признателен за то, что ты все это время был рядом со мной… ну и за то, что все-таки хочешь побыть в роли отца, как бы того ни отрицал… Обещаю, мы с Бэби тебя не разочаруем! И очень-очень крепко тебя любим. Правда, детка? Он подхватил щенка и, прижавшись к Джиму, поместил малышку между ними, как в колыбель из двух тел, а сам благодарно поцеловал своего альфу и теперь уже позволил счастью проявиться самым естественным для омеги путем. А Бэби со всей своей детской непосредственностью, принялась по-щенячьи целовать языком соленые щеки папы… Ритуал, каким бы страшным и болезненным ни был, все-таки дал им тот результат, какого они желали, пусть и таким необычным образом. А осиротевшему собачьему ребенку подарил настоящую любящую семью.*КОНЕЦ*