Селянин

      64       Кирилл не заметил, как заснул, а когда проснулся и понял, что спал, в комнате было темно. Кто-то завесил штору и убрал с кровати ноутбук. В гостиной тихо разговаривал телевизор, на кухне журчала вода и гремела посуда — значит, не ночь, а ещё вечер, и он не проворонил обещанный звонок Егору. Мысль об этом одной из первых пришла в его одурманенную сном голову.       Кирилл повозил рукой по покрывалу, смятому его тушкой, залез под подушки, но смартфона не нащупал. Ему было интересно, сколько же он проспал, если в спальню завалился около полудня. Однако, сколько бы ни дрых, организм с удовольствием продолжал бы спать и подкидывал провокационные идейки забить на Рахманова, позвонить ему завтра и извиниться, сочинить какую-нибудь историйку про отобранные гаджеты, а сейчас закрыть глаза и спать дальше. Отоспаться за все две недели, за полтора месяца, проведённых в деревне в постоянном недосыпе. Раньше он мог спать практически сутками.       Только эти размышления казались предательскими. Голос, если не разума, то сердца возобладал: Егор так впахивает, а ты, сука ленивая, дрыхнешь! Егор ведь будет ждать звонка и, не дождавшись, бог весть чего себе навоображает, самооценка упадёт к нулю, душа, чистая душа с плохо зажившими рубцами снова будет ранена. В чём тогда его отличие от Виталика?       Невиданная во всех предыдущих отношениях нежность придала бодрости, Кирилл, потянувшись и зевнув, встал с постели. Под ногами был приятный прохладный паркет, комнату он знал назубок и давно научился передвигаться по ней в кромешной тьме вдрызг пьяным. Навыки не забылись, автопилот вёл верно. Кирилл дошёл до двери, поднял руку до той высоты, где находился выключатель, коснулся пластмассовой поверхности — нет, не забыл ещё! — и щёлкнул. Загорелись точечные светильники на потолке, ослепили, показали пространство в мельчайших деталях. Вот и ноутбук на тумбочке, и смарт там же. Кирилл сел на кровать, взял смартфон, нажал кнопку сбоку. Экран приобрёл яркость. По центру были электронные часы — двадцать один сорок девять. М-да, поспал действительно охуенно. Только звонить сейчас бесполезно, у Егора сейчас по расписанию водные процедуры, а потом ужин и процедуры с мамой Галей. Освободится не раньше одиннадцати. Кирилл решил ждать.       Первые минуты коротал время, тупо втыкая в рисунок на обоях, потом потёр лицо и встал. Вода на кухне литься перестала. Его пробуждение скорее всего было замечено, однако проигнорировано — и отлично. Он осторожно открыл дверь и высунулся в прихожую. Территория, как и предполагал, была пуста, дверь в смежную гостиную, где отец смотрел телек, прикрыта, а кухня находилась далеко.       Короткими перебежками Кирилл юркнул в туалет, снял джинсы и трусы и уселся на унитаз. Хорошо, но… непривычно. Кирилл и не знал, что можно отвыкнуть от унитаза, только факты говорили сами за себя. Струя из члена полилась почти без усилий — мочевой пузырь был переполнен, а с опорожнением кишечника неожиданно возникли проблемы — не получалось на унитазе! Гадить хотелось, подпирало, но не получалось. Организм привык опорожняться, сидя на корточках, низко свесив зад. Хоть на унитаз с ногами залезай!       Приложив усилия, прочитав инструкции, составы и артикулы всех освежителей воздуха, туалетной бумаги, средств для чистки, Кирилл всё-таки сделал своё дело, но разодрал весь анус. Вроде когда-то он так мучился в уличном сортире. До того, как его развалил. Но об этом Калякин вспоминать не хотел. Подтёрся трёхслойной «Зевой», надел трусы и джинсы и снова на цыпочках шагнул в прихожую.       Там его в полутьме поджидала мать. В красивом платье, немного в мокрых брызгах спереди, с макияжем и причёской. Руки её упирались в бёдра. Брови были скептически сдвинуты.       — Выспался? Ты что там, совсем не спал? Ехать он собрался… А за рулём заснул бы?..       — Не заснул бы, — буркнул Кирилл. Он стоял у двери туалета и корчил недовольные рожи в надежде, что скоро всё закончится, и паучиха его отпустит сидеть в интернете.       — Живи дома, кто тебе не даёт? — продолжала брюзжание мать. — Спи нормально, ешь нормально, а то совсем себя довёл. На тебя без слёз не взглянешь. Всё любовь твоя!.. Ты так и не ответил, откуда взялись эти наклонности!..       Ещё в начале монолога Кирилл свёл глаза к переносице, но последняя фраза его вовсе взбесила. Ну что у неё за мания такая — доводить его? Мыла б себе посуду да мыла, нет, надо влезть и разозлить!       — Какие наклонности? Ну же, давай скажи это слово вслух!       Дверь гостиной распахнулась, и из неё, загораживая лившийся оттуда яркий свет, вышел отец. В отличие от вечно ухоженной жены, он не боялся носить домашнее трико и футболки.       — Педерастические, — сказал за неё отец. — Проснулся, работничек? Морду не отлежал трудиться?       — Вам какая разница? Всё равно же дома заперли! Пидорас выполняет ваши указания! — Кирилл козырнул. — А насчёт наклонностей… Покопайтесь в своей родне, может, был кто голубоватый… Вам же лучше знать: вы же мои родители!       Лица исказились у обоих. Глаза отца налились кровью, как в мультиках, искривившийся рот превратился в оскал. За такой мимикой непременно последовала бы смачная оплеуха, если бы мать не рявкнула раньше:       — Кирилл!       — Ну что ещё? — Сын с нескрываемым раздражением повернулся к ней. Скрестил руки на груди, привалился плечом к туалетной двери. Здесь он чувствовал себя загнанным в угол, как заяц, на которого смотрят дула двух тяжёлых танков.       — На ночь не ругаются, — стальным, совсем не женским голосом произнесла мать. — Поговорить о родственниках ещё будет время, а сейчас иди ужинать.       Кирилл не двигался. Есть не хотелось, хотя с утра в его желудок попал только бургер, купленный в кафе для дальнобойщиков и съеденный по дороге. Бургер был так себе — два раза куснуть и потом полдня непрожаренное мясо из зубов выковыривать. Котлеты с пюрешкой сейчас бы не помешали, да сесть за стол и навернуть тарелку мамкиной стряпни - значило бы сдаться.       — Иди ешь, чего стоишь? — подогнал смягчившийся на несколько позиций отец. — Не слышал, мать зовёт?       — Слышал.       — Тогда иди, — сказала мать и отошла в сторону, пропуская его на кухню.       Кирилл постоял ещё, поиграл в гляделки с отцом, поскрипел зубами. Но выбор был невелик: либо отказ и, как следствие, открытое противостояние, война на всех фронтах, либо уступка, после которой он получит послабления за примерное поведение и возможность использовать перемирие в собственных целях.       Кирилл оторвался от стены.       — Сейчас только мобильник возьму, — сообщил он, желая сохранить хоть какое-то преимущество и последнее слово за собой. Мать с отцом молчали, наблюдая за ним, тоже оставляя много прав за собой. Кирилл под их пристальным взором зашёл в ванную, помыл руки, ополоснул лицо прохладной водой, сколько угодно льющейся из крана без надобности таскать её в вёдрах и заливать в бак. Когда вышел, церберы ещё стояли, пасли. Нарочно дразня их, неспешно, будто ничего не случилось, он сходил в спальню за смартфоном, там, поставив руки на поясницу, погнулся несколько раз вправо-влево, разминая спину и шею, покряхтел при этом и только потом прошёл мимо надзирателей в кухню. Мать сразу засеменила за ним, а папаша, видимо, отправился дальше смотреть телевизор.       Кирилл сел за стол, подпёр щёку ладонью и уставился в смартфон. Листал бесцельно, открыл соцсеть, там гуляло перекати-поле — ни сообщений, ни оповещений, ни приглашений в друзья или группы. Хотя нет, на стене кто-то написал фиолетовыми буквами корявым почерком — «Пидор». А, это Никитос Жердев. Умник, сука. Сам пидор. Уёбище лесное. Калякин удалил запись. И тут же пожалел об этом — не посмотрел, кто те пять уёбков, что лайкнули. Потом начистил бы им рожи.       — Ешь, хватит пялиться, — мать поставила перед ним тарелку со спагетти и ломтём запечённой под сырной корочкой рыбы, стакан жёлтого сока. — На ночь много не едят, но ты… — Она не договорила и села рядом, взгляд её в кои-то веки был уставшим и поэтому более человеческим. — Кирилл, почему с тобой всегда проблемы?       Сейчас стальная Елена Петровна напомнила ему маму дяди Фёдора или Малыша, пытающуюся разобраться в хитросплетениях характера сына, понять его и найти компромисс. Возможно, она не так уж и безнадёжна, а теплота души не успевала вырваться наружу из-за сложностей развивающегося бизнеса, предвыборных гонок мужа, необходимости соответствовать статусу, постоянной замороченности на быте? Кириллу внезапно захотелось, чтобы его мама из ледяной красавицы растаяла в добрую женщину, ведь всё же он в глубине души любил её. Пусть ходит в халате и бигуди, выкинет всю свою помаду, перестанет делать пилинг — ему внешность по барабану, — только бы обнимала его, смеялась с ним, гладила по волосам и называла ласково Кирюшей или Кирушкой, или как угодно, лишь бы с любовью.       Кирилл на секунду поверил, что внутри Елены Петровны сидит любящая его мамочка, такая же, как Галина Рахманова. Готов был прямо сейчас упасть в её объятия и вместе поплакать за потерянным в непонимании временем. И насрать, что ему двадцать и он мужик.       — Мам, — поднял он к ней голову в жарком порыве, — со мной не будет проблем, я обещаю. Я изменился, мам. Только пойми меня, пожалуйста, и проблем больше никогда не будет. Пойми, что я люблю Егора, вот прямо очень люблю, до боли в сердце! Пойми нас с ним и разреши…       Сильно разбавленная капля участливости ушла из её взгляда. Не дослушав, она встала, скользнула пальцами с рыжим лаком по никелированной спинке стула.       — Ешь.       И ушла из кухни.       Кирилл смотрел ей вслед. Затем решил не зацикливаться на постигшем его фиаско и принялся за еду, которую так настойчиво советовали. Спагетти были мягкими, настоящими итальянскими, а рыба оказалась сочной сёмгой, под сырной корочкой обнаружились грибы и лук — объедение. Умял за секунду, бесцельно перескакивая с сайта на сайт и всё время следя за часами.       Доел без пятнадцати одиннадцать. Собрался по привычке помыть тарелку, но передумал — посудомоечная машина на что? — и оставил на столе.       Пора было звонить Егору. Кирилл очень хотел услышать его голос, а ещё лучше — оказаться с ним рядом, прикоснуться, почувствовать тепло и гладкость кожи, вдохнуть аромат шампуня от влажных волос, утонуть в чёрных изумительных глазах и заснуть рядом, обнявшись в духоте, и чтобы пот тёк, слепляя их тела. Он бы поехал в ночь, да ключи отобрали, и деньги на такси. Да и проблем потом не оберёшься, хуй ведь оставят в покое. Потерпит два дня. Проспит их, если надо.       Через полутёмную прихожую, свет в которую проникал только из гостиной, Кирилл прошёл в свою спальню. Больше не таился, наоборот, старался вести себя наглее, показывать протест в каждом движении. Мать сидела в кресле с журналом, отец лежал на диване с ноутбуком. Для них о чём-то про политику и инфляцию распинался молодой телеведущий на жидкокристаллическом экране. На громко протопавшего и рыгнувшего сына родители обратили не больше внимания, чем на мудозвона-журналиста.       Кирилл прикрыл дверь, пробудил свой ноутбук и выключил верхнее освещение. Примостился на кровати, подложил под спину подушки, чтобы удобнее было сидеть. Кровать огромная, мягкая, посередине нет щели, как при двух сдвинутых койках — вот бы на такой с Егором… ну хотя бы просто поспать. Секс не столь существенен, как объятия и улыбки.       Мобильный горел в руках. Без пяти одиннадцать. Можно.       Кирилл вызвал список сделанных вызовов и коснулся пальцем номера Егора. Тут же пошёл набор, а по телу побежали приятные мурашки волнения.       Вызов приняли, и на этот раз в динамике раздался чуть хрипловатый, усталый голос Егора:       — Алло?       — Егор, это я, — довольно улыбнулся Калякин и съехал по подушкам вниз, бессознательно принимая удобную расслабленную позу, закинул ногу за ногу. Ноутбук тихо шелестел под боком, от экрана лилось серебристое сияние. На душе пели птички.       — Кир, привет! — Егор обрадовался. — Как доехал?       — Ну что ты всё о делах?! — весело возмутился Кирилл и дрыгнул ногой. — Нормально я доехал! Лучше скажи, что соскучился.       — Соскучился, — послушно ответил Егор.       — И я. Я очень сильно соскучился. К тебе хочу. — Кирилл сделал паузу, с благоговением ощущая названные чувства в себе. — А ты закончил уже? Лежишь?       — Только лёг.       — Видишь, я знал, когда звонить! Спать хочешь? Устал? Я по голосу слышу, что устал.       — Глаза закрываются, — отмахнулся Егор. Однако Кирилл знал, что его селянин ишачил с утра до ночи, ещё из-за его отъезда переживал, страшилками себя наверняка кормил, но ни за что не признается, не пожалуется, будет делать вид, что всё в пределах нормы. Таков уж Егорушка — полный комплексов, считающий себя «серой массой», раздавленный бедностью. Дурак, не видит своих достоинств.       — Прости, Егор, не мог сегодня вернуться, — поникши проговорил Кирилл. — Не дали уехать. Предки у меня… ну, сам понимаешь… вылечить меня хотят. От любви к тебе, ага. Но эта болезнь неизлечима, Егор, не волнуйся. Наоборот, я ещё сильнее заболеваю. Я люблю тебя. Никогда и никого не любил, а тебя люблю, очень-очень.       Дверь распахнулась, за ней стояли, конечно, мама и папа. Как полиция нравов, выследившая аморального преступника. Как чекисты в тридцать седьмом. В спальню они не зашли, остановились в дверном проёме, заняв его целиком. Отец скрестил руки на груди, его взгляд говорил, что он не потерпит гомосятины в своём доме. Пока оба не вмешивались, наверно, ожидали, что сынок сам заткнётся, узрев их разгневанные физии. Не тут-то было — Кирилл класть хотел на них. Он лишь покосился сквозь густой мрак и продолжал без прерывания.       — Ты самый лучший, Егор. Мне повезло встретить тебя. Я горжусь тобой…       — За что мной гордиться? — усмехнулся неподозревающий о «прослушке» Рахманов.       — Много за что. За то, что ты особенный, не такой раздолбай, как я.       Егор совсем тихо, боясь нарушить покой близких, рассмеялся над его признаниями, словно над великой глупостью.       — Я честно… ну, не вру ведь! — уверил Кирилл, поглядывая на мать с отцом. — Люблю, когда ты смеёшься. Всю бы жизнь тебя смешил! Да так и будет — мы состаримся вместе! Два шизанутых, смеющихся деда!       Егор смеялся. Лежал, должно быть, обнажённый на своей половине кровати… или на его, прикрывался простынкой, а может, из-за жары просунул её между ног, закрывая только упругий живот. И приподнимал, конечно, бёдра. Маленькие ягодицы ёрзали по матрацу, рука трогала член и мошонку.       — Блять, Егор, ты смеёшься, лежишь, а у меня такие фантазии… Встаёт прямо сейчас… Хочу к тебе. Мне мало того, чем мы утром занимались, хочу добавки. Чтобы ты взял меня сзади и жёстко оттр…       Рука подлетевшего отца вырвала у Кирилла смартфон и с остервенением отбросила в сторону. Модный девайс описал в воздухе короткую дугу, с глухим хлопком впечатался в стену над изголовьем кровати и конструктором из пластмассово-металлических деталек, аккумулятора и микросхем посыпался вниз. Часть упала на деревянную планку, остальное соскочило на подушки.       — Блять! — взревел Кирилл, подскакивая на ноги. — Нахуя?!       Лицо отца было перекошено, правый глаз дёргался. Он поднял руку с оттопыренным указательным пальцем, собираясь что-то прорычать, да из искривлённого гневом рта брызнула только слюна, дар речи у него пропал. Папаша беспомощно потряс скрюченным пальцем перед его носом, резко развернулся на сто восемьдесят и размашисто покинул комнату, зыркнув на неподвижную и такую же онемевшую жену.       — А не надо было подслушивать! — всплеснув в досаде руками, заорал Кирилл и за неимением главного противника уставился на мать.       — Ты совсем распоясался, — сказала она.       — Да? А что вы от меня хотели? Мне что, любить запрещается? Я люблю Егора, когда вы это запомните? Под замок вы меня не посадите, башку не оторвёте! Я вас не боюсь!       — Ты нас неправильно понял, Кирилл.       — Да? И что не так?       — Мы тебе добра хотим.       Кириллу показалось, что его голова сейчас треснет как глиняный горшок и черепками брызнет на пол. У него дыхание от этой заявочки перехватило. Он стиснул зубы, чтобы сейчас выдать что-нибудь злое и насмешливое, но слов просто не находилось. И стоило ли их искать, если опять смысл вывернут наизнанку?       — Иди спать, мам! Иди уже наконец спать — поздно! — и он указал ей на дверь, в проёме которой она стояла. — Иди!       — Не прогоняй: это мой дом, — процедила она и, вопреки словам, развернулась и ушла. Торжествующе-обиженно ушла. Слава богам, что ушла. Кирилл бросился собирать запчасти смартфона. Корпус, аккумулятор… Экран не был повреждён, только по задней крышке ползла нехилая трещина — видимо, этой стороной смарт и шмякнулся о стену. Дебилы. Долбоёбы. Егор там, наверно, в недоумении…       Кирилл набрал его номер и прикрыл рот с микрофоном ладонью.       — Алло? — послышался совсем сонный слабый голос.       — Егор, прости… У меня тут небольшой пиздец вышел. Застукали меня за разговором, короче. Ты не обиделся?       — На что?       — Что я пропал со связи.       — Нет…       — Ладно… Слышу, ты спишь. Спокойной ночи.       — Спокойной. — Егор зевнул.       Кирилл тоже зевнул.       — Завтра позвоню. Пока.       Егор не ответил, в трубке повисла тишина, потом экран погас. На душе у Кирилла стало пусто и тоскливо. Он скинул с кровати покрывало, отодвинул гаджеты на край и свернулся калачиком, размышляя о важном и неважном.       65       Как ни странно, только Кирилл проспал всю ночь напролёт. Проснулся, правда, в половине шестого утра и лежал, обдумывая вчерашние события. Глаза уже не закрывались — он выспался за весь прошлый месяц и на неделю вперёд. В спальне даже при завешенных плотных шторах было достаточно светло, солнечные лучи проникали внутрь через любые возможные щели, день снова рождался ясный и жаркий. Мышцам требовалось движение, организм привык вставать с первыми петухами и что-нибудь делать, но чем можно заняться в благоустроенной квартире?       Оправдываясь этим, Кирилл лежал. Представлял, как Егор устроился на кровати, подложив под щёку скомканную подушку, и сладко спит, не ведая, что остались последние минуты перед новым днём и старыми нескончаемыми заботами. По его спине, возможно, ползает муха, но он её не ощущает. В зале тихо сопит Андрюшка. А может, он этой ночью перебрался к брату. Мама Галя тоже спит, из её комнаты пахнет лекарствами. Воздух в хате остыл, и парни кутаются в простынки, заменяющие летом одеяла.       Кирилл смотрел на цифры на экране смартфона. Пять пятьдесят девять сменилось на шесть ноль-ноль. Сейчас у Егора звенит будильник — нудненькая мелодия дешёвых телефонов. Егор тянет руку, выключает его, зевает и садится, трёт глаза. Потом он оденется, сходит в сортир и пойдёт убирать скотину. Бесконечный день сурка, три года одно и то же. Кирилл подумал, что в таких обстоятельствах сошёл бы с ума.       Он быстро открыл окно эсэмэсок и набрал текст: «Доброе утро! Люблю тебя! Вечером позвоню». Отправил. Было шесть часов пять минут. Кирилл специально не писал раньше, чтобы не будить Егора раньше времени. Теперь он увидит и улыбнётся, маленькое послание скрасит ему разлуку и долгий тяжёлый день.       Через две минуты смарт пиликнул о входящем сообщении. Кирилл с нетерпением и тревогой открыл его, но тучи сразу развеялись: «Доброе утро! И я тебя. Жду». Чего именно ждал — звонка или возвращения — Егор не указал, скорее всего, и того, и другого, и Кириллу это было не важно. Он не отрывал взгляда от «И я тебя», перечитывал, хотя сколько можно перечитывать три слова из шести букв?       Мышцы, нервы, всё тело заполнились энергией, лежать стало не то что невыносимо, — физически больно. Кирилл встал, потянулся, прошёлся вокруг кровати, раздвинул шторы. Солнечный свет ворвался в комнату, затопляя её как цунами. День, солнце, жизнь! И он поедет к Егору. Скоро поедет. Сам пока не знает как, но поедет.       Кирилл, как был в одних плавках, сходил в туалет, ванную, потом на кухню в холодильник за куском вчерашней рыбы и хлебом, потом с тарелкой всё равно вернулся в спальню — потому что предки ещё спали. Включил ноутбук и под новостную ленту «Вконтакте» приступил к трапезе. Рыба даже холодной елась с аппетитом, а вот посты… тупые и быдлонутые. Кирилл вышел из всех сообществ, отписался от страниц и почистил свою страницу. Что дальше делать, где интересное искать — понятия не имел. Не думал никогда, что можно отвыкнуть от интернета, но он отвык. Ютуб с первого ролика вызвал омерзение, и Кирилл включил старый фильм, классику кино — «Бойцовский клуб» — и на этом успокоился.       Родители проснулись в девятом часу, захлопали дверями, загремели посудой. Засвистел чайник, дзинькнула микроволновка. Ходили из комнаты в комнату, Кирилла долго никто не трогал. Отец, уже нарядившись в костюм, открыл дверь, посмотрел, что сын в своей манере сидит за ноутбуком, и закрыл с обратной стороны.       — Нет у Егора интернета, не бойся! — крикнул ему вдогонку Кирилл. — С такими депутатами до их деревни прогресс ещё не скоро дойдёт!       Не успевший далеко уйти отец снова открыл дверь. На фэйсе зверской гримасой отражалось желание проучить зарвавшегося молокососа.       — Саш, не лезь к нему! — шикнула, выглядывая из ванной, мать. Кирилл заржал. Папаша бросил в него уничтожающий взгляд и во второй раз закрыл за собой дверь. Потом он свалил на работу.       Кирилла не беспокоили ещё час. Он спокойно досмотрел фильм, включил второй — «Бегущий в лабиринте», перемежая просмотр передвижениями по комнате и элементами физзарядки.       Мать заглянула с нахмуренными бровями. Брови были идеально выщипаны и подведены карандашом.       — Почему завтракать не идёшь? — спросила она, одёргивая фартук, и увидела стоявшую на тумбочке грязную тарелку. — Поел уже? Иди кофе пей.       — Вы мне новый телефон должны, — сказал вместо ответа Кирилл. Свой смарт он предварительно разобрал и теперь подвинул запчасти по одеялу ближе к родительнице, чтобы убедилась.       — Не работает?       — А ты как думаешь?       Елена Петровна озадаченно осмотрела ворох деталей, мало в них разбираясь, и, слава богу, не стала требовать проверки. Наверно, у Кирилла было столь злое и недовольное лицо, что она поверила.       — Ладно, посмотрим, — резюмировала мать, разворачиваясь к выходу.       — И чтобы не дешевле этого! Не говно какое-нибудь! — потребовал Кирилл. Мать не повернулась, только запнулась на пороге и ушла, снимая фартук.       Кофе Кирилл не желал. Он полез искать информацию о личной жизни Мишани Мамонова. Про жену нашёл быстро, если не сказать сразу. Звали эту раскрасавицу, любительницу чужих мужей и отцов Ириной Сергеевной, соответственно, Мамоновой. Было ей сейчас тридцать девять лет, значит, она моложе Мишани на семь лет, а когда уводила его из семьи, ей стукнуло только двадцать пять или около того. На фотографиях, в основном, с официальных приёмов, Ирочка запечатлена приличной женщиной, модной и деловой одновременно. Светлые волосы ниже плеч, белозубая улыбка — она отличалась красотой, Кирилл вынужден был это признать. Не жгучая леди Вамп, но около того. В общем, выглядела Ируся превосходно. Лучше, чем мама Галя сейчас.       Она всё равно Кириллу не понравилась.       Найти сведения о детях оказалось намного сложнее. Кирилл потратил около часа, но выяснил только, что дочери Насте одиннадцать лет — получается, родилась сразу после Андрея — а сыну Кириллу — как мило! — шесть. Дочь посещала лучшую гимназию города, а тёзка — частный детский сад. Вот тебе и дети слуг народа.       Интересно, а братья Рахмановы знают о существовании своих брата и сестры Мамоновых? Наверняка знают. А вот Мамоновы о Рахмановых — навряд ли. Одни в нищете, другие в роскоши. Кирилла эта несправедливость порядком бесила. Но ничего, завтра он посмотрит в глаза пидорасу, натравившему на жену отморозков.       Четыре стены и потолок давили на Калякина. Он привык находиться на улице, на свежем воздухе, в тишине. Слышимый даже через тройной стеклопакет шум дорожного движения раздражал. Руки чесались что-нибудь сделать — воды принести или грядки прополоть.       Кое-как проскучав до двух часов, Кирилл надел вчерашние вещи, включая носки, и решил выйти во двор.       — Ты куда? — Из гостиной вышла мать.       — За пивом, — втискиваясь в кроссовки, буркнул он то, что от него ожидали.       — Так рано?       — А что мне ещё делать? Или и до магазина дойти теперь нельзя, под замком сидеть? Странно, а ты что не в каком-нибудь парикмахерском салоне? Меня караулишь? Да приду я сейчас, не волнуйся, проветрюсь только! Кстати, денег мне дай, а то отец вчера карманы обшмонал… И с телефоном что? Мне не позвонить, про институт не узнать…       Уж не волшебная ли фраза про институт подействовала, но стоявшая истуканом мать пошевелилась и пошла в их с отцом спальню. Там скрипнула дверь в гардеробную, а минут через пять мать вернулась с тонкой стопкой пятитысячных купюр.       — Вот, пятьдесят тысяч, больше у меня нет.       — Попробую, чтобы хватило, — буркнул Кирилл и, свернув, сунул деньги в задний карман.       — Смотри, не зли больше отца, второй телефон тебе никто покупать не будет.       — Так никто не заставляет его подслушивать чужие разговоры.       Мать сжала губы. Кирилл собрался выходить, повернул рычажок внутреннего замка, однако услышал вопрос в спину. Он был задан немного растерянно и удивлённо, что несвойственно генеральше.       — Ты действительно ложишься под этого парня?       — Мне это до жути нравится, мам. — Кирилл захотел сильнее её шокировать. — А так у нас нет ограничений: кто кого хочет, тот того и трахает. Но мне больше нравится быть под Егором — хоть какая-то ему радость в жизни.       Мамуля и вправду была поражена. Мигать забыла.       — У тебя будут проблемы со здоровьем, — предупредила она, всё ещё отказываясь верить и принимать.       — Это будут мои проблемы, мам, не твои, — с презрением выдал Кирилл, опять взялся за дверную ручку и опять передумал, повернулся. — Да, мам, ключи от моей квартиры не отдашь? У меня тут шмоток нет, все там. На улице жара, а я в джинсах.       — Ключи у отца.       — Тогда ладно. — Кирилл козырнул ей двумя пальцами, как это делают иностранцы, и покинул квартиру.       Во дворе он походил вокруг своей машины, постоял в тенёчке — солнце палило, пот вырабатывался вёдрами, — посмотрел на по большей части незнакомых соседей и их отпрысков, копающихся в песочнице или гоняющих на роликах, велосипедах и гироскутерах, и пошёл по магазинам цифровой техники. Ходил пешком, деньги были, но от бесцельных трат, например, на такси, Кирилл удерживался. Да и спешить было некуда — не дома же опять тухнуть?       Подходящий смартфон купил в салоне сотовой связи. Не для себя — для Егора. Дешёвый, за двенадцать тысяч. Со средними параметрами, на «андроиде». Конечно, Калякину хотелось взять для него самый лучший из тех, что можно найти за пятьдесят штук, но он боялся… нет, даже знал, что Егор не оценит транжирства и не обрадуется дорогой игрушке, а вот деньгам он обрадуется… И снова нет — Егор у чужих лишней копейки не возьмёт. Прискорбно, но в плане денег они ещё были друг другу чужие. В плане — «брать». Отдавать Егор был готов — кормил своими продуктами, до сих пор рвался заправлять машину бензином и покупать все товары за свои средства. Странный он, этот селянин, добрый, бесхитростный.       Кирилл полазил по городу, съел шаурму и вернулся домой. Мать вышла его встречать. Вид у неё был обеспокоенный — наверно, считала, что сыночка обязательно удерёт. В качестве отчёта Кирилл махнул в воздухе коробкой со смартфоном, но не слишком близко от матушкиного носа, чтобы не смогла разглядеть и сопоставить примерную цену с количеством выданных рублей. Потом он закрылся в спальне, разделся до трусов. Шёл пятый час. Время текло медленно, деть себя было некуда. Кирилл лежал на кровати с фильмом онлайн и двумя смартами, воображал разговор с Мишаней, как загонит его в угол и заставит на коленях, со слезами и соплями, просить прощения у сыновей и Галины.       Мать позвала ужинать. Кирилл сходил на кухню, поел. Руки искали применения, но он осилил только тарелку помыть и снова лёг. Если бы вот так провести каникулы — да красота, кто же отрицает! Но через призму любви виделось иначе: не хватало Егора, а Егор — это деревня, семья, хозяйство, быт, заботы. И пока он не может сбросить с себя этот груз, надо быть с ним и подставлять своё плечо под половину тяжести. Ну, хотя бы её треть или четверть.       В половине седьмого заявился отец.       — Ну как наш труженик? — громко спросил он из прихожей, чтобы Кириллу в спальне было слышно. — На боках мозоли не натёр?       — Гулял днём, — ответила мать. — Телефон купил. Я денег дала.       — А! Ну, пусть попробует ещё позвонить, и этот об стену разобьётся.       Потом они ушли в комнату.       Кирилл злился, сжимал кулаки, стискивал зубы. Не комментировал и не высовывался. Перетерпеть оставалось сутки, а завтра он от Мишани сразу рванёт в деревню, обнимет любимого, и ни одна собака их не разлучит.       Под подушкой завибрировал его покоцанный смарт. Кирилл заблаговременно перевёл его в беззвучный режим во избежание эксцессов, и вот пригодилось. Калякин вынул девайс и несказанно удивился: звонил Пашка. Неожиданно. С чего это вдруг? Не ответишь — помрёшь от любопытства.       — Да? — протянул Кирилл. — Смольный слушает…       — Кончай прикалываться, — фыркнул где-то далеко Пашка. Весело и дружелюбно, как в былые допидористические времена. Калякин прямо видел, как он улыбается, показывая жёлтые зубы, и смешно морщит лоб.       — Я не прикалываюсь. — Кирилл рывком сел. — Вы, козлы ебучие, мне колёса прокололи и гондонов налепили!       — А! Ты про это! А я и забыл! — Машнов заржал в трубку как конь. — Прикольно получилось!       — Нихуя прикольного! Я их потом целый вечер клеил!       — Но ведь заклеил? И Егорка, наверно, помогал? Как он там? Как мамаша его?       — Слушай, ты сам заткнёшься или тебе помочь?       — А, ну не хочешь, не говори, мне по херу, что там у вас. Я вообще вот зачем… Ты же здесь? Я сегодня через ваш двор шёл, твою машину увидел.       — Ну, здесь.       — А чего не звонишь, не пишешь? Пойдём вечером забуримся куда-нибудь, выпьем, потанцуем? Я ж по тебе соскучился, чувак!       Кирилл прикинул. То, что Пашка не стебётся и не клеймит позором, в принципе, закономерно — он всегда такой был. Позлится, возбухнёт, а потом забывает, и как будто не было ничего. Ему общение нужно, у него тысяча идей в голове и шило в заднице. А насчёт сходить протрястись Кирилл не был уверен. Вечер, конечно, как-то коротать надо.       — Ладно. Только вдвоём, — предупредил он.       — Да какие проблемы, братишка? — рассмеялся Пашка. — Давай в девять подгребай к «Мегаполису».       — Окей, замётано.       Кирилл опустил трубку, снова спрятал её под подушку, задумался. На улице светло, до девяти два часа, до торгового центра «Мегаполис» полчаса ходьбы. Это почти центр города, пивнушек там полно, в пяти-шести они завсегдатаи. Можно выбрать на любой вкус, посидеть тихо или оттянуться, с каждой связан вагон воспоминаний — уж и отжигали! Кириллу даже захотелось туда, в мир диско и драйва. Егор глупый, что отрицает полезность клубов, нужно ведь когда-то отдыхать, веселиться. Пока молодые, а потом старость.       Кирилл вышел из спальни. В гостиной работал телевизор, но мать с отцом сидели на кухне, ужинали и смотрели тамошний телик. Стучали вилками. По той части квартиры разносились ароматы котлет и душистого чая.       Кирилл нарисовался на пороге. Ситуация требовала засунуть руки в карманы, но на нём были только трусы, поэтому руки деть оказалось некуда, кроме как почесать голый, загоревший на огороде живот.       — Это… па… ключи-то мои от квартиры отдай. Мне шмотки нужны.       — Я завтра заеду, привезу, — ответил отец. На его тарелке оставались только размазанные остатки картофельного пюре, котлетные крошки и шкурки от копченой горбуши. В руке была пол-литровая кружка с чаем, над поверхностью которого вился прозрачный дымок.       — Мне сейчас надо: я в клуб иду.       — Брешешь, — с ходу сделал вывод отец.       — Я не собака брехать. Правда, в клуб иду. С Пашкой. Хочешь, у него спроси.       — Это с тем, что травку у своей бабки в той деревне выращивает?       — Он не!.. — взвился Кирилл, но вмешалась мать:       — Саш, пусть идёт!       Отец обменялся с ней взглядом и примолк. Похоже, у них уже был разговор, что сынушке надо вернуться к прежней беспечной жизни, почувствовать её вкус, напиться, пошалить, а там и до баб обратно недалеко. В любом случае, отец встал из-за стола, ушёл в спальню и оттуда кинул Кириллу ключи. Тот поймал.       — Смотри, удерёшь, тебе же хуже будет, — предупредил папа.       — Сегодня точно не удеру, не ссы.       Кирилл вернулся в спальню, надел единственные джинсы и футболку. От них изрядно воняло потом, но до другой квартиры добежать ещё годились, а там полно чистой одежды, за исключением той, что осталась в доме Рахмановых. Он предполагал взять в деревню ещё тряпок и какую-нибудь бытовую технику, и то, что удалось заполучить обратно ключи, уже удача. Оставалось только выцыганить у отца ключи от машины.       Спрятав надёжно — за заднюю стенку шкафа — новый смартфон и сунув в карман свой, Кирилл побежал навстречу вечерним приключениям. Время утекало.       66       На встречу Кирилл малость опоздал. Он надел лёгкие белые брюки без стрелок, которые из-за маркости не взял в деревню, рубашку с коротким рукавом в пижонскую черно-белую вертикальную полоску и белые мокасины на босу ногу, напшикался одеколоном, гриву русых волос наскоро уложил гелем, побрился. Паша обалдел, когда его увидел, ехидно хихикнул, особенно лыбясь на причёску.       — Ну ты даёшь, братан! Прямо по-пидорски.       — Эй, Паша! — Кирилл отступил на шаг, оборвал его попытки потрогать волосы. — Ещё раз услышу и уебу. Мы в клуб идём или лясы точим?       — Извини-извини, — Машнов замахал руками. — Сейчас пойдём. Просто смешно, извини. — И он опять заржал. Кирилл закатил глаза и отвернулся, притопывая по тротуарной плитке носком ноги. Уже порядком стемнело, горели фонари, рекламные щиты, фары проносящихся мимо автомобилей. В воздухе клубились и оседали выхлопные газы. Не было комаров, птиц, кроме скачущих по ярко освещённой площадке перед торговым центром голубей и воробьёв. Из людей… в основном, вышедшая покучковаться молодежь, реже — запоздалые работяги и женщины с неподъёмными сумарями.       Пашка отсмеялся:       — Куда потопаем? В «Облака» или «Бухту»?       Кирилл задумался. Оба клуба он когда-то любил — всего лишь месяц назад, подумать только! Они различались только интерьером, как инкубаторские, но в «Облаках» из-за заоблачных цен проще было найти свободный столик, и музыка у них меньше била по ушам, ди-джей был профессиональнее.       — В «Облака».       Клуб находился в половине квартала от «Мегаполиса». Парни перешли дорогу на светофоре и направились к цели. Эту часть улицы сплошь занимали магазины, салоны, заведения общепита и конторы всяких организаций типа почты или банков. Фасады расцвечивали яркие неоновые вывески.       — Давно приехал? — спросил Пашка.       — Вчера.       — У, — Пашка хитро усмехнулся, — если бы на пару дней раньше, на такую тусу бы попал! Водяра — рекой! Травка! Бабы — огонь! У Лёши Соловейчика днюха была…       На секунду в мозгу Кирилла вспыхнул огонёк сожаления, а потом он одумался.       — Тебе двух дней в «обезьяннике» за травку не хватило?       — Так меня ж не за курение упрятали! А покурил, и что? Я ж своё здоровье гроблю, не чьё-то ещё! Хочешь, могу сегодня достать? В «Облаках» кент один есть, приторговывает.       — Да знаю я! Что я, не покупал у него? Посмотрим потом, как пойдёт.       — Замётано, чувак. — Паша посмеивался и, как всегда, беззаботно болтал, пока они не дошли до клуба. Заплатив за вход, они выбрали столик, заказали сет из суши и роллов, взяли бутылку «Джемесона». На танцпол пока не хотелось, да он только и начал заполняться - одними девочками.       — Клёвые чики, — сквозь музыку прокричал Пашка, не аристократически хлебавший виски крупными глотками, и ткнул в сторону девок стаканом. — У тебя хата сегодня свободна?       — Свободна, — кивнул Кирилл, тоже разглядывая в быстром ритме стробоскопов пляшущих телочек. Выискивал красивых, с выставленными напоказ большими сиськами и упругими жопами. Таких было много, все облегчённого поведения, пьяненькие, с накрашенными губищами. Таких пара пустяков развести на минет и обычный секс. Кирилл понимал, куда клонит приятель, но снимать бабу на ночь он не собирался. Пусть даже Егор об этом не узнает.       — Заебись, чувак! Заебись! — загорланил Пашка так, что его услышали на другом конце зала. — Вот за это я тебя люблю! Давай, давай выпьем за понимание!       Кирилл чокнулся с ним и выпил. Крепкий алкоголь обжёг ротовую полость и глотку, на языке осталась горечь. Последний раз он пил у Лариски, почти неделю назад.       — Кирюха! Как мне тебя не хватало! Ёбаный в рот! — Пашка действительно радовался, а про себя Калякин такого сказать не мог: последнее время он жил только Егором и спокойно продолжал бы так жить дальше.       За соседними столиками устраивались компании. Со всех сторон звучали перекрикивающие диджейские композиции маты, визги.       — Кирюх, ну, расскажи, что там у вас с Егоркой вышло?       — А что у нас вышло?       — Ну как что? Ты перед ним на колени бахнулся. Я сам это видел.       — Видел и видел — что из этого?       — Ты с похмелья, что ли, был?       — Да вы все с похмелья были.       — Ну ладно, ладно, — Пашка пошел на попятную, перестал ржать. — Хуй с вами. Я ж давно заметил, что ты к нему неровно дышишь. Ещё с первого дня. Да-да. Веришь мне? У меня чутьё на такого рода вещи.       — Верю, — ответил Кирилл, лишь бы Машнов отстал. Не хотел, чтобы посторонние лезли в их с Егором маленький рай и топтали его своими грязными сапожищами. Но Паша лизал виски и не унимался, хихикал, глазки хмельно блестели.       — Долго ж ты его ебал! Я думал: «Киря хуев экспериментатор, конечно. Пидора увидел, экстрима захотелось, в деревне, пока никто не видит, грех не попробовать»! Но я думал, разок-другой-третий! А ты!.. Две недели его чпокал! Ну ты гигант! — Пашка наклонился через стол и похлопал Кирилла по плечу. — Егорка, наверно, и рад, что его ебут? С Лариской-то ему без кайфа. Или она его страпоном? Не рассказывал?       — Заткнись, Паша, предупреждаю, — процедил Кирилл, он почти не был пьян. Машнов не услышал или не заметил — вот у него уже крыша отъезжала: полбутылки вылакал.       — Да я никому, Кирюха! Я могила! Случай подвернулся чмошника выебать — конечно, надо ебать! Тут базара нет! Я просто думал, он тебе раньше надоест, а ты, ебать, две недели продержался! Дупло ему сделал, а? — Паша ржал, стакан трясся в пальцах.       — Заткнись! — Калякин выкинул руку вперёд и схватил Пашу за ворот трикотажной футболки. — Я Егора не ебал, понял?!       Но тут на Кирилла навалились сзади, стиснули плечи. Стол обступили трое парней и белобрысая девка, пьяные и раскованные. Два самых дебильных были однокурсниками Паши. Голова напавшего, четвертого парня, свесилась вниз, к столу, заглянула Кириллу в лицо прежде, чем у него получилось обернуться и узнать гондона Никиту Жердева.       — Кто кого ебёт? — поинтересовался он, естественно, не слыша всей последней фразы, а только вычленив из неё единственное знакомое слово.       — Съебись, Никитос, тяжело! — психанул Кирилл и резко дёрнул плечами. Пьяный в хлам приятель отстал, сдвинул Пашу и уселся на диванчик. Третьей к ним пристроилась девка. Пацанчики остались стоять, откуда-то взяли стаканы и уже бесцеремонно наливали себе их виски, чокались, пили. Паша участвовал в процессе распития, но всё это время не сводил с Кирилла пристального взгляда, в голове его ворочались шестерёнки. Наконец, у него сошлось два плюс два.       — Это он, что ли, тебя ебал?       Компашка замерла с их роллами в слюнявых ртах, все взгляды приковались к Кириллу. Тот понял, что сболтнул лишнего. Он ещё мог соврать, обратить всё в шутку… но это бы значило снова, как тогда, во время пьянки в деревне, предать любимого человека. Опять сочинять, как шпилил его во все щели, когда сам умолял взять его и вставить поглубже. Только сказать правду — открыто признаться в гомосячестве, обратной дороги не будет.       Кирилл колебался. Смотрел Пашке в глаза. И решился.       — Да, это он меня ебал! Он всегда был сверху, я сам просил его!       Воцарилось молчание. Казалось, и грохочущая музыка исчезла.       — Охуеть, — икнул один из стоявших над столом персов, и сразу посыпалась отборная удивлённая нецензурщина.       — Это ты тоже теперь пидор? — презрительно поднял верхнюю губу Паша. — Нравится в жопу долбиться? А если я тебя трахну, тебе понравится?       Калякин встал, упёрся кулаками в столешницу и приблизил к Паше лицо.       — Если это попытаешься сделать ты, я разобью тебе морду, а Егор трахает меня божественно. И ещё хоть раз обзовёшь его пидором, чмошником, да хоть как-нибудь, я выбью тебе все зубы.       Кирилл пронзил Машнова взглядом, выпрямился. Разворачиваясь к выходу, толкнул одного из загородивших дорогу ушлёпков. Ушёл, проклиная себя за то, что вообще согласился идти в рассадник быдла и разврата. Эти дебильные рожи, эти тупые разговоры! Да с Егором молчать интереснее! Господи, а он ещё на полном серьёзе думал развлечься, нажраться, танцевать под это уёбищное «тыц-тыц-тыц», тратил сэкономленные деньги! Думал принять предложение Пашки, девок взять и в своей квартире продолжить! Без секса, конечно, но кто поручится за пьяное тело? И что, что было бы потом?! Ужас! Кошмар! Пиздец! Нет, нет, больше в клубы ни ногой!       Кирилл ускорил шаг. Он был уже у дверей, толкал тех, кто только входил, слышал в свою сторону солдатскую брань и шипел в ответ. Вдруг на его плечах снова повисла тяжесть.       — Кирюх, ну ты что? — раздался в ухо Пашкин голос, из пасти дохнуло свежим алкоголем. — Ты обиделся, что ли? Ну я ж не знал! Я думал, тебе Егор надоел, поэтому ты вернулся.       Калякин сбросил Пашу с себя, встал с ним лицом к лицу в толпе мокрощелок под пристальными взглядами двоих охранников. Эх, врезать бы сейчас! Аж зубы заскрежетали!       — Иди на хуй!       — Да что ты, правда? Пойдём покурим, перетрём…       — Я не курю, — рявкнул Кирилл и пошёл дальше, до дверей оставалось три метра. Охранники ослабили бдительность, но не контролировали ситуацию. К сожалению. Потому что Пашка не отцепился, семенил следом.       — Как не куришь? Хватит брехать!       — Брешут собаки…       Кирилл миновал охранников, протиснулся в двери через группу входящих мажорчиков с подворотами и очутился на независимой территории. Дальше Паша провожать его не пошёл.       Кирилл прогулялся по улице, отсчитывая минуты до одиннадцати часов. Сердце громко стучало: вечернее приключение вышло реально заебатым, мог время звонка пропустить. Беспечный придурок, исправился он! Нет, до исправления ещё ого-го как далеко.       Ровно в одиннадцать Кирилл набрал номер Егора, приложил трубку к уху. В динамике раздался только один гудок, а дальше усталый, измученный «Привет». У Кирилла защемила совесть.       — Привет, Егор. Ждал, да?       — Ага.       — И я ждал, когда могу позвонить. День такой долгий. — Кирилл шёл вдоль многоэтажной жилой застройки, выбирал ровные участки асфальта. — Всё время вспоминал тебя.       — Чем занимался?       — Да, так… — Кириллу нечего было ответить, его занятия прозвучали бы издёвкой: вчера спал, сегодня развлечься мечтал. Он решил утаить, но вдруг, совсем внезапно, его прорвало: — Егор, прости… Прости меня. Пожалуйста, прости меня!       — За что? — удивился Рахманов с улыбкой, но вдруг замолчал. Кирилл вздрогнул и затараторил:       — Нет! Ты меня не так понял! Я люблю тебя, просто… Егор! Ну!.. Я сегодня в клуб ходил… Это подло, да? Егор!.. — В Кирилле бурлили слёзы, внутри он плакал, потому что его поступок был чудовищен. — Я приеду завтра! И не уеду до сентября! Я не могу без тебя! Не могу без тебя! — эти фразы он кричал на всю улицу. — Я люблю тебя, милый! Я люблю тебя, Егор!       Прохожие оборачивались. Школота тыкала пальцем и орала: «Пидоры!» Егор молчал.       — Знаешь, что я понял, Егор? Ты простишь меня? Я понял, что у меня тоже разный интеллект со всеми этими… — Кирилл скривил рот, напрягся, тужась подобрать мерзкое, отвратительное слово, описывающее, как он ненавидит всех этих людей вокруг, но оно не шло на язык, только эмоции. — Всех этих!.. Быдло!.. Я не хочу быть с ними, Егор! Я хочу к тебе! А… — Кирилл почувствовал, что у него полились слёзы, сопли, слюни. Он остановился и стал вытирать их тыльной стороной ладони, в которой держал трубку, бормоча: — А меня не пускают… не пускают. — Потом он снова прижал смартфон к уху. — Я приеду, Егор, завтра вечером приеду, только прости меня…       — Кир, мне не в чем тебя винить.       — Спасибо, Егор, ты великодушный. Не то что я — дерьмо, дрянь.       — Кир, иди домой, поспи.       — Да… Да, сейчас пойду.       — Тогда — спокойной ночи?       — Да, да… Спи, отдыхай…       Кирилл сунул смартфон в задний карман. Размазал, вытирая, по лицу сопли. И пошёл дальше, рыдая — потому что Егор Рахманов такой хороший, такой чистый, он всё — для других, и ничего для себя.       67       В администрацию области Кирилл ехал на троллейбусе. Ключи от машины отец ему не отдал и, что самое поганое, обшмонал карманы и забрал ключи от квартиры. Никакого доверия к сыночку у папеньки. Правда, деньги — всего тысячи три с копейками — оставил. Остальное, так же, как и свой смарт, Кирилл перед сном спрятал. Значит, голова варила.       А сейчас голова трещала. Каким же долбоёбом он выставил себя вчера! Воображал, что трезвый! Не в лоскуты, конечно, но… звонить Егору, на всю улицу орать о любви и выть белугой? И что теперь Егор подумает? Он же наверняка понял, что исправившийся умник пьян и снова пошёл по кривой дорожке. Возможно, это ранило Егора в самое сердце, да только гордый селянин об этом никогда не скажет, переболеет в себе.       Кириллу было стыдно, хоть и орал он вчера о любви, просил прощения и честно признался про клуб. Но он знал отношение Егора к пьяным и бездельникам. Одним проступком можно перечеркнуть все попытки проявить себя со светлой стороны. А если в него перестанет верить Егор?.. Ведь деревенский гей единственный человек на земле, который верит, что он, Кирилл Калякин, хороший, небезнадёжный человек. Конечно, прежние дружки тоже считают — или считали — его клёвым, суперским, да ведь только это абсолютно разные вещи. А каждый человек хочет, чтобы его воспринимали именно «хорошим», а не «клёвым».       Кирилла жгли стыд и раскаяние.       Желудок был сыт. Маман превратилась в кухарку и кормила его на убой — запеченными грибочками, лазаньей, пловом, мясом с пряными соусами. Её надзор уже в печёнках сидел вместе с её разносолами. Вчера они с отцом, кажется, даже обрадовались, что он пьяным пришёл, к старым привычкам вернулся, только спросили, почему рано, а не посреди ночи припёрся. Сейчас мать повелась на дезу, что надо с пацанами встретиться.       Ага, с пацанами.       Кирилл вошёл в величественное, отделанное понизу серым мрамором здание обладминистрации, с фронтона которого когда-то скинули серп и молот, а место под ними забыли закрасить. Сообщил, что по записи на приём, предъявил паспорт. Его пропустили, указали дорогу.       Поднимаясь на лифте на четвёртый этаж, Кирилл думал, правильно ли поступает, вмешиваясь в личную жизнь Рахмановых. Егор же ясно сказал, что знать об отце ничего не желает, этого человека для них не существует, так же, как их с Андрюхой для Мишани. Запись на прием была импульсивной, в жажде восстановить справедливость. Без сомнения, и Егор мечтал о справедливости, о наказании отца, только не такими методами.       Кирилл был готов повернуть назад, уйти, но в конце-то концов! Егор видит в мстительных грёзах, как становится прокурором, поднимает старое дело, расследует и засаживает виновных за решётку! Молодец, вот тебе звёздочки на погоны! Да только Егор никогда не получит профессию, не сделает карьеру как раз из-за отца, натравившего на его мать уркаганов! Егор погряз в навозе, а бессовестный чинуша купается в золоте! Лифт был современным, бесшумным, в коридорах сделан евроремонт, постелены ковры, в холле подвешены хрустальные люстры — и что от этого перепадает Егору? Большое, смачное нихуя! Пусть Мишаня выгонит неудобного посетителя с порога, но нервы Кирилл решил ему подпортить. Возможно, Егор и не узнает об этом приёме по личным вопросам — не помчится же сразу тщеславный предправ в глухую дыру покаянно обнимать своих кровиночек? Вообще не помчится.       Мягко ступая в мокасинах по красной ковровой дорожке, Кирилл зашагал по широкому коридору, разглядывая таблички на дверях и как живёт-работает правительство области. Богато живёт. Он был несколько раз в администрации их городского округа, там живут беднее. Ну а тут, как блогеры откапывают на сайтах госзакупок, цветочные горшки за десять кусков деревянных каждый и графины — за сотню.       Навстречу попалась только одна девушка — длинноногая, белый верх, черный низ, волосы забраны в пучок. Она окинула незнакомца взглядом и пошла своей дорогой. Даже «чем помочь?» не спросила. Кирилл и без её услуг нашёл нужную дверь с золочёной табличкой. Мамонов Михаил Васильевич. Вон оно как.       Приемной у него не было — табличка «секретарь» висела на соседнем кабинете. Кирилл посмотрел на часы в телефоне — без пяти два. Почти его время, можно заходить. Только поднёс к дорогой массивной двери кулак, чтобы постучать, как она открылась, и оттуда высыпали трое ребятишек мал мала меньше, за ними плелась дородная мамаша лет тридцати. Все были бедно одетые, неухоженные, тётка с красными от волнения ушами и щеками. Видимо, что-то клянчили у власти.       Они ушли, и Кирилл просунул голову в кабинет:       — Можно? Я следующий по записи.       Он увидел средних размеров помещение, затемнённое полуопущенными жалюзи, и мужчину, сидящего за большим угловым столом, почти полностью заваленным папками с бумагами, там же стоял монитор. Мужчина листал одну из папок. Он был черноволосым, некрупным, сухопарым — таким, как на фотографиях. Когда поднял голову и посмотрел на посетителя, Кирилл увидел то же рыбье лицо. Как этот урод мог понравиться маме Гале, и как от него родился такой красивый Егор? Было бы из-за кого Ирочке семью рушить.       — Входите, — сказал Мишаня и опять опустил глаза к распечаткам.       Кирилл и без его команды уже шел по устеленному серым ковром, охлаждённому кондиционером кабинету, сел за приставной стол, выдвинув один из четырех стульев. Разглядывал обстановку — шкафы с папками, сувенирчики за стеклом, книги, Конституция РФ, портрет президента на стене, напольные часы с боем — всё честь по чести, типичный рабочий кабинет высокопоставленного чинуши. Для релакса — тихо журчащий водопадик с мельницей, пёстрые рыбки в аквариуме литров на триста. Класс. Ништяк.       Кирилл вертел головой, пока его не привлёк негромкий звук — Мишаня закрыл папку и постукивал нижним краем о стол, собирая листы воедино. Галстук явно жал ему шею.       — Так, вы… — Мишаня отложил папку и приоткрыл лист другой, справа от монитора, пробежался глазами по строчкам. — Калякин Кирилл Александрович, имущественный вопрос… Слушаю. — И поднял глаза на Кирилла. Был весь из себя внимательный, сосредоточенный, с глубоким скорбным взглядом слуги народа. Не ведал ещё, глупенький, что перед ним человек — плевать, что зелёный ещё, — который знает его настоящую омерзительную, тухлую личину.       Кирилл растянул губы в улыбке, наслаждаясь Мишаниной последней минутой перед моментом истины. Сказал, закидывая ногу за ногу и облокачиваясь на спинку стула:       — Имущественный. Речь пойдёт о вашем имуществе, которым вы упорно не делитесь с вашими детьми.       Мишаня сдвинул брови:       — Так, это шутка? Говорите, какое у вас дело, или не тратьте моё время. — Он поднял ручку и бросил её на стол.       — Это не шутка, Мишаня! Михаил Васильевич, — Кирилл презрительно хмыкнул, — Рахманов. Забыл свою фамилию? Сыновей у тебя, скажешь, тоже нет? Егора и Андрея? Ах, да! Конечно же, нет! Ты же все документы подчистил, чтобы алименты не платить! Но теперь заплатить придётся! За все годы! С процентами!       Мишаня часто моргал. Испуг и недоумение застыли на его лице.       — Вспомнил? — Кирилл подался ближе к нему. — Вижу, что вспомнил!       — Кто ты такой? — Мамонов совладал с эмоциями. — Где ты взял этот бред? Нет у меня никакого Егора и… как его… Андрея! — Но он буквально вцепился взглядом в Кирилла, а потом ещё раз протянул руку ко второй папке, открыл верхний лист и быстро зыркнул туда. Лоб его немного разгладился. Кирилл вдруг понял, что Мишаня искал в нём черты старшего сына, думал, что он — это Егор. Ну да, они же ровесники, а этот кобель двенадцать лет не видел первенца.       — Нет, я не Егор, — злорадно сообщил Кирилл. — Я его друг. Близкий. И тебе, козёл, не удастся отвертеться. Ты на свою жену отморозков натравил, детей не щадил! Но тогда они маленькие были, бесправные, а теперь тебе твои преступления с рук не сойдут, за всё тебе отольётся!       — Что ты несёшь?! Выйди вон отсюда!       — Не выйду! — Кирилл встал, упёрся в стол руками и наклонился, как вчера наклонялся к Паше. — Галина парализованная три года лежит, ты это знаешь, свинья?! Егор и Андрей прозябают, тебя это не волнует? Егор с утра до ночи пашет, на кусок хлеба зарабатывает, за матерью ухаживает, отойти не может, а ты жируешь!       — Выйди отсюда! — багровея, зарычал Мишаня, поднялся и двинулся к двери. — Я охрану вызову!       — Давай вызывай! Поскандалим! Кто посмеет выгнать сына депутата Калякина?! Ага, я его сын. — Кирилл злорадно хихикнул. — Фамилия знакомой не показалась?       Мишаня остолбенел. Лоб заблестел от пота.       — А ещё я в интернет-издания пойду, интересную историю им расскажу. Как думаешь, прокуратура не заинтересуется?       — Нет у меня сыновей. Эта шлюха, — Мишаня с отвращением, будто его вытошнило, произнёс это слово, — нагуляла их. Второго ублюдка точно.       — Да? — вскинул брови Кирилл. — Только этот ублюдок на тебя похож, покрасивее, правда. Тут даже экспертиза ДНК не нужна. Так что готовься делиться и моральную компенсацию выплачивать. И Галине на операцию — её после того нападения парализовало!       Мишаня вернулся за стол, встал позади высокой спинки кожаного офисного кресла, засунул руки в карманы. По рыбьему лицу и шее шли красные пятна.       — Шантажисты… Ничего вы от меня не получите. В полицию отправитесь.       — Никуда ты не заявишь на нас и всё отдашь, как миленький. Чужого не просим, только причитающееся. А не отдашь — Малахову на передачу напишем. Или на НТВ. Мне кажется, они в эту тему вцепятся: чиновник, председатель правительства области — организатор покушения на собственную семью. У-уу, да ты прославишься. В общем, неделя тебе.       Кирилл направился к двери, по пути ему в голову пришла гениальная мысль. Он остановился, почти дойдя до выхода, обернулся.       — И да… Егор учился на прокурора, хотел тебя засадить. И я верю — он это сделает. Но это слишком долго, месть тебе должна быть быстрой и неотвратимой. Короче, я тебя проклял. Я знаю, как. Не будет тебе отныне удачи, всё пойдёт прахом, ты разоришься, от тебя отвернутся, ты будешь болеть и, в конце концов, сдохнешь в канаве. Это лично моя месть лично тебе.       Мишаня побледнел. Поверил или нет, но в мозгу это теперь будет сидеть занозой, а самовнушение великая вещь.       — Убирайся, ублюдок!       — У тебя неделя.       Довольный собой Кирилл покинул кабинет и, насвистывая, направился к лифту.