Селянин

      Из здания обладминистрации Калякин вышел, насвистывая. Сбежал по порожкам, пересёк центральную площадь города, к которой примыкал «Серый дом», помахал рукой памятнику Ленина. Эйфория не проходила. Как он его, как! Идея с проклятием вообще шедевральна! Теперь-то у Мишани очко заиграет! Потеха, да и только!       Но приколов над Мишаней Кириллу было мало, он почувствовал в себе тягу к мщению. За Егора, Андрюху и маму Галю дерьмом должны быть закиданы все! Все должны пройти через унижения и боль, которые достались Егору. Хватит жировать, сытые свиньи, возмездие идёт к вам, трепещите!       Кирилл достал из кармана смартфон и вошёл в интернет. Вот уж великое изобретение человечества — там найдётся всё, в том числе и адрес семейства Мамоновых. Причём на официальных сайтах, в ими же заполненных декларациях, в графе — ха-ха-ха — «Имущество». Кирилл уже встречал эту информацию, поэтому сейчас действовал по проверенной схеме и добрался до неё в считанные секунды. Стрелецкая, дом двадцать, триста четырнадцать квадратных метров. Новый район, особняк — неплохо для слуги народа, находящегося на государственном обеспечении.       Указанный адрес находился на тихой чистой окраине, сплошь застроенной скромными дворцами. Кирилл бывал там всего раза три, проездом, но мать несколько лет пилила отцу мозг, что надо выбить там участок и возвести дом, не для себя, так для сына. Но у отца шатко шла предвыборная кампания, лишний раз мозолить глаза народу он не желал. А потом все участки раскупили. Сейчас Кирилл об этом жалел — вот бы поселить Егора по соседству с Мишаней — хуила-папаша на говно изошёлся бы.       Общественный транспорт в тот район не ходил — естественно, ведь его обитатели ездили не на трамваях, а на личных «Мерседесах» и «Рэндж Роверах». Можно было добраться на маршрутке до ближайших улиц, а потом прогуляться пешочком, но из-за удушающей жары Кирилл предпочёл потратиться на такси. Машины с оранжевыми шашечками стояли тут же, с краю от площади, поджидали выдохшихся отдыхающих. Кирилл направился к белому «Логану», где наверняка был кондиционер. Через полчаса он расплатился по счётчику и снова вышел в жару на улице Лескова, соседней со Стрелецкой. Здесь тоже были особняки и высокие заборы, за которыми барыги прятали награбленное. Обычно Кирилл не обращал на высоту этих заборов внимания, считал само собой разумеющимся, но теперь его мировоззрение поменялось, половым путём передалась ненависть ко всему богатому. Теперь он смеялся над излишествами, видел абсурд. Заборы? Кого боятся буржуины? Простого люда, сюда даже случайно не забредающего? Или друг друга?       Впрочем, Кирилл не учитывал себя и цель, с которой приехал сюда.       Дома были разными. Некоторые самыми обычными, безвкусными, из белого силикатного кирпича. Другие использовали цветной — зеленый, оранжевый, коричневый и даже розовый облицовочный кирпич, часто комбинируя его с белым, в тон подбирали цвет оконных рам, крыши, ворот. Были и совсем вычурные дома - со сказочными башенками, с неимоверным изгибом крыш. Да и не везде заборы делали глухими, украшая их коваными или бетонно-ажурными секциями. Можно было разглядеть лужайки, цветущие клумбы с фонтанчиками автоматических оросительных систем, какие-то качели под тентами, прудики. Всё это выглядело неумелым подражанием западным традициям. Кирилл смотрел на этот фальшивый лоск и не понимал, зачем он хотел здесь жить? Разве он почувствовал бы здесь настоящий вкус жизни, как в деревне? Разве Егор менее достоин этих удобств?       Не замечая, что противоречит сам себе, Кирилл шёл по идеально заасфальтированной, хотя и узкой дороге, потому что общего тротуара не было, и искал проулок к Стрелецкой. Вслед ему громким басом из-за заборов лаяли собаки. Не дворняжки, конечно, а породистые сторожевые псы. Найдя проулок, вдоль высоких заборов из красного и белого кирпича вышел на параллельную улицу. К углу забора был привинчен аншлаг с нужным названием. Наполовину квест был пройден, оставалось узнать, где двадцатый дом.       Калякин повернул направо, высматривая таблички с номерами, чтобы для начала хотя бы понять, какая сторона чётная, какая нечётная. Стрелецкая была такой же тихой, уютной зелёной улочкой, как и все её соседи. И в асфальте здесь ям не наблюдалось, и мусор на обочинах не валялся, и бурьян не рос. Умеют же делать, когда захотят. Для себя — не для народа.       Кирилл не задумывался, с каких пор стал причислять себя к народу. Просто вертел головой и с бурлящим в крови адреналином негодовал. Буржуи за чужой счёт построили себе красивый посёлочек. Народ бомжеватого вида тут не лазил, у каждых ворот имелось достаточно места для парковки трех автомобилей. Ну и автомобили стояли не кредитные и не дешевле пары миллионов.       Пройдя три длинных забора, Кирилл увидел на калитке первую табличку — номер шестнадцать. Значит, где-то рядом. Либо угловая усадьба, которую он обогнул, либо дальше через одну. Кирилл снова повертел головой и зашагал дальше, потому что там, у дома напротив и немного наискосок, играли дети, а больше спросить было не у кого: если кто-то и перемещался по этой улице, то только в личном автомобиле.       Детей было с полдюжины. Самые мелкие возились с совочками, ведёрками и формочками в песочнице под навесом, галдели и спорили. Девочка постарше меланхолично раскачивалась на качелях и облизывала мороженое в большом вафельном рожке, её рот был испачкан растаявшим шоколадом. Ещё одна девочка в красной бейсболке, тоже школьница, сидела в одном из сидений слабо крутящейся карусели, уткнувшись в телефон, когда карусель замедляла ход, она спускала ногу в тапочке и подталкивала. В распоряжении этих деток были и другие развлечения — горки, лабиринты, лесенки, брусья, стилизованный корабль. У Кирилла самого глаза загорелись, когда он увидел этот мини-городок развлечений, хотя и у него в детстве было не хуже, да и сейчас во дворе их дома для элитных отпрысков устроена крутая детская площадка. Но он вспомнил про Андрея, который в свои двенадцать вынужден работать даже со сломанной рукой, а из развлечений у него только старый хрипящий кассетный магнитофон. Вот за Андрея Кириллу стало обидно, ведь его младшие брат с сестрой купались в роскоши.       Кстати… У Кирилла мелькнула мысль, а нет ли их среди этой детворы? По возрасту вроде подходят.       Минуя предположительный дом номер двадцать — двухэтажный с жилой мансардой, из жёлто-коричневого облицовочного кирпича, из того же материала забором и гаражом на две машины — Кирилл направился сразу к детям. Попутно высматривал таблички с номерами, но их не было. Видимо, тут в них не нуждались.       Когда Кирилл свернул с асфальта за отделявшее площадку от дороги, выкрашенное в зелёный цвет сетчатое заграждение, ступив на прорезиненное искусственное покрытие, ребятки так или иначе обратили на него внимание. Один малыш лет трёх даже выскочил из песочницы и побежал к нему с полным песка синим пластмассовым ведёрком.       — Смотри! Смотри, что я сделал! — восторженно лепетал он, поднимая ведёрко вверх.       Девочка тут же сорвалась с качелей и бросилась на перехват:       — Лука! Нельзя! Это чужой дядя!       Мальчика она удержала за руку перед самыми ногами Кирилла, но при этом почти целое мороженое выскользнуло из обгрызенного рожка и упало ей на сандалик.       — Блять, Лука! Это из-за тебя! — Девочка шлёпнула мальчика, возможно, брата, по попе, тот заревел и убежал за горку. Сестра грозно посмотрела ему вслед и принялась чуть не плача стряхивать мороженое с сандалии прямо на покрытие. Пустой рожок с остатками мороженого и шоколада она запихивала в рот. Девочка в бейсболке всё ещё крутилась на карусели, но медленнее и опустив телефон. В песочнице ещё четверо мелких занимались своими делами, строили город с тоннелями. Получивший шлепок мальчик выл и обещал пожаловаться маме.       Кирилл, польщённый «дядей» и ничуть не смущенный произошедшим из-за него инцидентом, решил, наконец, спросить то, зачем пришёл, пока про него окончательно не забыли. Нацелился на девочку в бейсболке, потому как девочка с мороженым точно не была Настей Мамоновой.       — Скажите, где тут двадцатый дом?       Тут же Кирилл понял, что угадал с девочкой. Настя резко опустила ногу и затормозила карусель, оказавшись лицом к нему. В глазах мелькнули тревога и любопытство, свойственные одиннадцатилетним дурочкам, когда к ним обращаются взрослые незнакомцы. Дожевавшая рожок девочка, не вытирая крошек с подбородка, обернулась к ней, как бы говоря: «Про твой дом спрашивают».       — А зачем вам? — принялась играть в детектива Настенька. Была она хоть и симпатичненькая, с темными волосиками, худенькая, но ничем не походила на Егора или Андрея. Скорее пошла в маменькину породу, чем в папенькину.       — Надо. Я Ирину Мамонову ищу. Вы её знаете?       — Это Настина мамка, — выпалила сестрица переставшего хныкать, но еще не вышедшего из-за горки Луки. И указала рукой на подругу.       — Да, моя мама, — подтвердила Настя, слезая с карусели. — А зачем она вам?       — Нужна, — ответил Кирилл. — Можешь её позвать?       Из песочницы вылез мальчуган, подтянул бриджи, пачкая их песком. Вот у него был курносый, как у Мишани, нос.       — Я могу маму позвать, — радостно сообщил он незнакомцу и сестре.       — Не надо, — оборвала Настя. — У мамы сейчас маникюр и педикюр, она занята. К ней мастер пришёл.       — Надолго? — спросил Кирилл. Он почти разочаровался в затее, пожалел, что потратил время и деньги на прогулку сюда. Хотя, конечно, можно было ворваться в дом и пообщаться с Ирочкой при её маникюрше. Пусть все знают, что она заставила мужа бросить двух сыновей на произвол судьбы. Но пройти в дом за забором будет сложно… Кирилл думал.       — Часа два-три обычно, — сказала, разблокируя телефон, чтобы посмотреть на часы, Настя. Кирилл и так знал, что сейчас начало пятого. Некогда ему ждать, ещё домой надо заскочить, а потом мчаться к Егору.       И тут ему в голову пришла мысль.       — Ты Настя? А это Кирилл?       Дети удивлённо кивнули.       — А вы откуда знаете? — спросила Настя. Уже все дети на площадке слушали их.       — Я друг ваших братьев.       — Каких братьев? — ещё больше удивилась Настя. — Сашки с Тарасом? Но они троюродные братья… почти и не братья.       — Нет, — протянул Кирилл. — Родных братьев. Ну, почти родных. По отцу.       Мамоновы переглянулись и звонко засмеялись. Девочка без мороженого тоже заулыбалась. Лука выглянул из-за горки и бочком проследовал к песочнице.       — Вы лоханулись, — сказал мелкий Кирилл. — У нас нет братьев.       — Даже двоюродных, — подтвердила Настя.       Калякин этого и ожидал.       — Нет, есть. Их зовут Егор и Андрей. Егору двадцать один год, Андрюхе двенадцать. Только вы о них не знаете, потому что ваш отец их бросил в детстве, чтобы жениться на вашей мамке. Слышали сказки про злую мачеху-ведьму? Так вот, это ваша мамка.       Дети стояли ошарашенные, перестали смеяться, в глазах появился ещё не страх, но уже сомнения. Кирилл продолжил нагнетать атмосферу.       — А папка ваш скоро и вас бросит. Выгонит из дома и отправит в глухую деревню в лесу. Будете там жить, коров пасти и навоз чистить. А есть будете чёрный хлеб и картошку с огурцами. И никаких компьютеров и телефонов, потому что там интернета нет и электричества. И печку надо топить, хворост собирать.       — Папка так не сделает! — перебил тёзка. Он по малолетству был более впечатлительным, поэтому проникся рисуемыми ужасами больше сестры.       — Ты уверен? — Кирилл расширил глаза, поднял брови. — Папка хороший? А почему он тогда вам про Егора с Андреем не рассказывал? Почему их бросил и не помогает? Хороший папка разве бросит своих детей? А ваша мамка ему пособничала. Их даже из документов стерли, считай, с лица земли. И с вами так будет!       — Я не верю! — закричала Настя. Её чумазая подружка притихла и внимательно слушала, чтобы потом пересказать родителям и другим подружкам.       — Хочешь, Егора покажу? — Кирилл достал смарт и нашёл фото, где они с Егором плечом к плечу, протянул девочке. — Вот видишь? Это твой старший брат. Он в деревне живёт, сто пятьдесят километров отсюда. Он хороший, а твои родители мрази. Не будь такой, как они.       Маленький Мамонов, да и остальные дети, тоже заглянул в экран. Его более-менее старшие друзья отошли и пересказывали друг другу новость. Настя заплакала, подруга обняла её и утешала.       Кирилл спрятал смартфон в карман. Больше ему здесь делать было нечего, месть он совершил: теперь о поступке Мишани узнает вся округа, а у Мишани дома, возможно, случится фееричненький скандальчик.       — Спросите у папани, когда он познакомит вас с Егором и Андреем, — напутствовал Кирилл и ушёл в обратном направлении. На душе разливалась благодать. Эйфория понемногу утихала.       68       Дома Калякин решил вести себя нормально, с матерью не цапаться, а снова выклянчить у неё ключи от квартиры и машины, соврать, что и сегодня договорился с Пашкой в клуб, в компании будут девчонки, надо их куда-то вести, чтобы потрахать, всё такое. Он надеялся, что мать поведётся, возрадуется его исправлению, до утра искать не будет, а он за это время спокойно свалит в деревню и проведёт там бесподобную ночь, ну а потом выйдет на сбор картошки.       В квартиру Кирилл вошёл бодро, стараясь не выдавать своего эмоционального перевозбуждения. Как-никак он с пацанами встречался, а не Мишаню баламутить ходил. Остановился в прихожей, снимая мокасины, пошарил взглядом по полкам — отцовских туфель не увидел. Отлично, сейчас ровно пять часов, и раз папенька не пришёл, то его ещё часа два не будет.       Мать высунулась из гостиной:       — А, это ты… Пришёл уже?       — Как видишь. Чего там по жаре делать? — Кирилл носком ноги подвинул мокасины к стене и пошёл вслед за скрывшейся в комнате матерью. Та уселась на диван с глянцевым журналом. — Мы на вечер ещё договорились в клуб. С Пашкой. И девушками. — Привычнее было сказать «тёлками» или «шкурами», но не для этого случая. — Пятница же.       — Так идите, кто не даёт? — мать заинтересовалась, лицо стало благодушным.       Кирилл подумал, что его затея может выгореть, и продолжил:       — Ну так мне квартира нужна. Чтобы девушку где-то спать уложить. И машина ещё. Девушкам нынче парней только с машинами подавай. — Он старался подбирать более ясные намёки, и мать их понимала, расцветала на глазах. На её лице так и читалось: «Вот! Я же говорила! Тебе надоест пидоросня и снова потянет к сиськам! Мать всегда права!» Да-да, пусть будет всегда права, Кирилл не возражал, только бы ключи отдала. Он так соскучился по Егору!       — Хорошо, отец придёт, попросишь у него ключи.       — Но мне они нужны сейчас! Я… — Кирилл искал причину. — Я порядок навести хочу! У меня там срач! И машину на мойку отогнать надо! И салон пропылесосить! Я на ней по полям гонял, представляешь, сколько там пыли?       Мать шевельнула накрашенными губами, оценивая доводы. Приняла их, но ответ последовал не такой, какой ему был нужен.       — Я понимаю, Кирилл, но ключи и от квартиры, и от машины у отца.       — Он же их не с собой таскает? Спрятал куда-нибудь. Где-нибудь в твоих платьях. Не посмотришь? Видишь, я тебя прошу, а не сам втихомолку копаюсь. А отец… чего он опять бесится? Я же вчера доказал, что в деревню не собираюсь… не сбежал. Всё, я вас понял, я туда больше не поеду. Буду с Пашкой тусить, только денег мне на клубы и ключи…       Мать поднялась с дивана ещё в процессе монолога, прошла мимо него и скрылась в спальне. Полдела было сделано, теперь бы она нашла требуемое, и всё в ажуре. Кирилл присел на подлокотник кресла, взял со столика пульт, щёлкнул кнопкой, перелистывая канал.       Волнение не отпускало. Прошло уже десять минут, мать рыскала в вещах слишком долго. Неужели отец забрал две увесистые связки с собой?       Кирилл сходил в туалет и, выйдя оттуда, заправляя штаны, крикнул:       — Ма! Ну что там? Нашла?       Послышались шаги по паркету. Кирилл, закончив с одеждой, замер с гулко бьющимся сердцем. К счастью, мать, через секунду загородившая дверной проём, протягивала ему руку, из собранных щепотью пальцев свисали его вожделенные ключи вместе с брелоком от машины. Кирилл выхватил их, будто кольцо всевластия.       — О, спасибо, мам! Ну, я поехал? А то на мойке такие очереди!..       Кинув ключи в мгновенно отвисший карман, он стремглав кинулся к полке для обуви, схватил кроссовок, но вдруг вспомнил про подарок для Егора, новый телефон, который спрятал за шкаф. Забирать его при матери было палевно, только выхода не оставалось. Как-нибудь выкрутится.       — Сейчас, одну вещь надо взять… коробку от телефона.       Кирилл метнулся в свою спальню, сунул руку за шкаф, с трудом двигая из стороны в сторону, вытащил плотно застрявшую там коробку. И услышал, как с металлическим лязгом открывается входная дверь. Отец! Блять, отец! Как не вовремя! Сука! Что делать? Кирилл заколебался, глядя на коробку.       — Где он? — с порога спросил отец, и у Кирилла отпали сомнения, он втиснул коробку обратно за шкаф.       — В спальне у себя, — ответила мать. — А ты на ипподром не пойдёшь, что ли? Шестой час уже.       Но отец ей даже не ответил — он летел к сыну в комнату, с силой распахнул дверь. Подслушивавший Кирилл едва успел отпрыгнуть, чтобы ему не досталось по лбу. Глаза отца сверкали, лицо было перекошено, кулаки сжимались. Кирилл не гадал о причине такого настроения, и дураку было ясно.       Отец схватил его за футболку, притянул к себе.       — Ты, долбоящер херов! Ты к кому ходил?! Ты что ему наговорил, гнида?!       У Кирилла сердце упало к коленкам, он почувствовал, как побледнел, но о своём поступке не пожалел. Наоборот, произведённый в верхах эффект плюс не иссякший адреналин толкнули его к яростной защите своих прав и свобод.       — А не твоё дело! — Кирилл оттолкнул отца, чуть не разодрав на себе футболку.       — Не моё?! Ты сейчас узнаешь, моё или не моё!       Отец попытался снова схватить его. Кирилл отступил к кровати, намереваясь отбиваться хоть с дракой, если понадобится, но в их возню вмешалась мать, поймала мужа за руку и оттащила.       — Саш! Совсем с ума сошёл? Да что случилось, объясни!       — Что-что! — отец бешено зыркнул на Кирилла и, верно, решив повременить с расправой, в досаде взмахнул рукой, отошёл в угол комнаты. Но не стоял там столбом, а метался, как зверь по клетке. — Что, Лен, что?! Вот кого мы воспитали, а?! Пошёл сегодня к Мамонову и… Нет, убить его за это мало!..       — Кого, Мамонова? — вставил Кирилл. — Я «за».       — Тебя, недоносок, тебя! Поговори мне ещё!       Опять вмешалась мать. Она замерла у двери насторожённая, не зная, чью сторону принимать, переводила взгляд то на одного, то на другого.       — Так, Саш, успокойся. Рассказывай по порядку. Мамонов — это тот, из правительства?       — Да, Михаил Васильевич, председатель… ты его видела. Наш дурень… ой… — Отец испустил тяжкий вздох и провёл ладонями по лицу. — Наш дурень пошёл сегодня к нему на приём и… и требовал денег.       — Денег? — удивилась мать и внимательно, осуждающе посмотрела на сына. Кирилл скрестил руки на груди.       — Денег, — повторил отец. — Он вбил себе в голову, что Мамонов отец его любовника, требовал алиментов и денег на операцию для инвалидки. Угрожал прокуратурой! Блюститель справедливости недоделанный! Ещё и фамилией нашей прикрывался! Ты хоть знаешь, чем этот скандал мне может вылиться?       — Да мне пофигу! — заявил Кирилл. — Я правду сказал! Сила — в правде!       — В какой, индюк, правде? С чего ты хоть этот бред взял, что Мамонов отец тех оборванцев деревенских?       — Не называй их так! — взревел Кирилл и пошёл на отца.       — Тихо! — следом за ним взревела мать. — Кирилл, сядь на кровать! И за языком следи!       — Сам пусть следит, — огрызнулся Кирилл, но развернулся и сел на кровать, снова скрестил руки.       — Так почему ты к Мамонову пошёл? — спросила мать.       — А к кому ещё идти? Он их отец: я фото видел, детские, с ним. Пусть алименты платит и на операцию денег даёт… козёл… — Кирилл заткнулся, уставился в потолок.       — Вот как с ним разговаривать, Лен? — Папаша прижал ладонь ко лбу, лицо покраснело. — Он с гомосеком своим совсем свихнулся. Ладно бы только с ним, но… это уже за рамки выходит! На весь город нас опозорил! Мамонов спрашивал, не состоит ли сын у нас в сатанинской секте! Позорище! Позорище! А если он эту байку уже блогерам раззвонил? Под своей фамилией? Да меня же больше не переизберут! Меня сожрёт оппозиция!       — А ты говори, что твой сын защищает права обездоленных против буржуинов, — буркнул Кирилл.       — Заткнись! — рявкнул отец и опять зашагал по комнате, не отрывая руку ото лба. — Вот что с ним делать, Лен? Так это оставлять нельзя. Зачем ты его из дома отпустила?       — Он сказал, что к друзьям пошёл. И сейчас к ним собирался. Машину на мойку и ночью в клуб к девочкам. Я ему все ключи отдала.       — Вот зачем? — прикрикнул отец, что в отношении матери было редкостью, и остановился перед сыном, протянул руку. — Давай сюда.       — Не отдам! — Кирилла зло взяло. Он заупрямился, планы уехать в деревню трещали по швам. — Это моя собственность! По документам моя! Вы не имеете права мне указывать!       — Ах ты гад! — отец со всего маха отвесил ему затрещину и, пока сынок хватался за припечатанное к черепу ухо, завалил его на кровать, перевернул и вытащил из карманов вообще всё — ключи, деньги, смартфон. Вытащил и пихнул его ещё раз, для острастки.       — Не имеешь права! — завопил вырвавшийся Кирилл. — Это всё моё! Я и квартиру продам, и машину продам, чтобы на операцию деньги найти! Вы мне не помешаете! И с Егором не разлучите! А разлучите, сами об этом пожалеете! Мне, кроме Егора, никто не нужен! И мама Галя мне дороже, чем вы! Она мне роднее! Поняли?!       Мать сжала накрашенные губы, хранила молчание и даже по обыкновению не хваталась за сердце. Отец его вопли вниманием вообще не удостоил — он рассматривал оказавшийся в руках покоцанный смартфон. И складывал два плюс два. И сложил, после чего быстро поднял голову.       — Телефон!.. Ты сказал, он не работает! Ты деньги на новый брал!       — Я и купил! — Кирилл почуял, что дело пахнет керосином. Так по-детски спалился! — А этот потом починил. Что, его выкидывать теперь?       — Где новый? Сюда его дай!       Кирилл медлил. Не хотел отдавать. Знал, что отберут, а это подарок для Егора. Хотя… не видать ему теперь Егора. Блять, ну что за хуйня?!       Отец не убирал руку. Он и мать коршунами смотрели на него, готовые выдать новую порцию головомойки. Кирилл, ненавидя всех, подошёл к шкафу и с меньшим трудом, чем в прошлый раз, вытащил коробку. Отец тут же выхватил её, нервно раскрыл, выронив инструкцию и шнур от зарядки, повертел выключенный смартфон и явно вознамерился унести его с собой.       — Оставь! — Кирилл потянул девайс и коробку на себя. — Там симки нет, я и так никому позвонить не смогу. Что тебе, жалко? Пусть у меня будет.       Отец заколебался, но разжал пальцы.       — Не дай бог я узнаю, что ты общаешься с этим парнем! — прошипел он. — Из комнаты ни ногой! Только в туалет. Лен, поняла? Никуда его не пускать! Ни к каким друзьям — он врёт! Денег не давать! Хватит, шутки кончились! Хорошо ещё Мамонов человек нормальный, с юмором… Кирилл, ты меня понял?       Кирилл демонстративно отвернулся к окну. Отец наклонился над кроватью, захлопнул его ноутбук и сунул под мышку. Родители вышли, дверь за ними закрылась, наступила тишина. Кирилла злила она, и всё вокруг. Он судорожно упаковывал смартфон и бесился от происходящего. Размышлял, как поступить. Конечно, уйти! Взять сэкономленные деньги и уехать! Назло, блять, всем.       Шум в замочной скважине отправил его планы к чертям — закрыли как арестанта! Суки!       Кирилл отложил на тумбочку коробку и лёг на кровать. Некоторое время лежал в прострации, не замечая ни как солнце смещается к западу, покидая его комнату, ни как со лба скатывается пот, уже пропитавший футболку на груди и спине, ни как, подбираясь к нему, летает муха. Вообще ничего не замечал и ни о чём не думал. Но скоро сознание начало возвращаться к нему, а с ним и щемящая боль на душе — он не увидит сегодня Егора! Блять, утром даже не отправил ему эсэмэску: элементарно проспал его шестичасовую побудку, а потом не сразу сообразил и ещё устыдился вчерашних пьяных бредней. И вообще надеялся его к вечеру увидеть, обнять и не разлучаться. А Егор теперь ждёт, занимается какими-нибудь домашними делами, например, траву перед домом косит и на дорогу посматривает — не едет ли там в клубах пыли серебристый «Фольксваген»?       Нет, не едет.       Блять!       Кирилл стукнул кулаком по матрацу и резко сел. Но его злоба была беззубой, и он снова лёг, подложил руки под голову. Нашёл глазами муху, чёрной точкой бегающую по натяжному потолку.       Когда Егор не дождётся и ляжет спать в одиночестве на сдвинутых кроватях, он же не поймёт, что его любимого заперли на замок в собственной комнате. Он же решит, что его обманули, бросили. Опираясь на вчерашнюю пьянку, он подумает, что Кир загулял, запил, променял его на быдло-друзей и шлюх. Какой кошмар будет твориться в голове Егора!       Кириллу было страшно это представить. Бедный-бедный Егор, ещё не до конца отогревшийся после суки Виталика, и вот опять такая травма! Ложная, ненужная травма! Его низкая самооценка упадёт ниже некуда. Егор будет лежать в холодной кровати, терзаться и крепиться, повторять себе, что так и должно было быть, что ничего иного он не ждал и готовился к тому, что он не ровня клубам и богатой разгульной жизни.       Душевная боль стала невыносимой. Кирилл скорчился в позе эмбриона, подмял под себя одеяло и плед, впился в них ногтями. Господи, чему он послужил виной? Как всё исправить? Почему не ушёл из дома сразу, как только получил ключи, без телефона? А теперь Егор будет мучиться чувством неполноценности и окончательно потеряет веру в людей.       Кирилл бы полжизни отдал, чтобы оградить Егора от страданий, но он даже не мог связаться с ним. Смарт и ноут отобрали, не позвонишь. Полностью отрезан от мира. Не в окно же кричать? Хотя…       Он, путаясь в ногах, вскочил с кровати, отдёрнул тюлевую штору, повернул ручку пластиковой рамы и настежь распахнул среднюю створку. Из окна пахнуло сухим жаром и выхлопами, зазвенели детские голоса и фиговенькая музычка. Окно выходило во двор, четвёртый этаж — докричаться было реально. Кирилл сдвинул цветочные горшки и высунулся по пояс. Внизу у подъезда на лавочке сидели подростки и, наклонившись друг к другу, слушали в телефоне тот самый дребезжащий рэп. Но то, что они с телефоном — хорошо.       — Эй, пацаны! — крикнул Кирилл. — Пацаны! На лавке! Эй!       Пацаны подняли головы, нашли глазами его.       — Пацаны, сделайте доброе дело! Меня в квартире закрыли без мобилы, а мне позвонить срочно надо. Наберите…       Пацаны опустили головы и снова склонились над источником ужасного звука. Вот уроды!       — Пацаны, я вам сотку дам.       Головы поднялись.       — Пятьсот, — заявил один, остальные ждали реакцию странного парня в окне.       — Ладно, пятьсот, — легко согласился Кирилл. — Звоните скорее. — Он продиктовал номер, который давно знал наизусть. Пацан с телефоном в руках выключил музыку и стал водить пальцем по экрану, набирая номер.       — А что сказать-то? — спросил он, прикладывая девайс к уху.       — И это, деньги вперёд гони, — вспомнил о главном его приятель. — Кидай, а мы поймаем.       Кирилл его не принял в расчет.       — Скажи, что Кирилл сам не может говорить и просил передать, что задержится, приедет, как только сможет, на днях. И потом объяснит.       — Тут только гудки, — уже отнял трубку от уха и чуть поднял её к Кириллу, будто тот мог услышать эти гудки. — Никто не отвечает.       — Попробуй ещё раз!       — Э! Второй раз это ещё пятихатка! — вмешался приятель, явно обладающий деловой жилкой. — Ты нам ещё те деньги не отдал! Теперь штука с тебя!       — Хорошо! — психанул Кирилл. — Только звони, блять!       Увлечённый и разнервничавшийся, он не услышал, как провернулся запорный механизм двери, и в спальне возник отец. Но от его голоса за спиной подпрыгнул и мгновенно слетел с подоконника.       — Ты меня не понял, сучок?! Тебе окно заколотить?! Замуровать тебя здесь?! Ещё хоть писк раздастся!       Кирилл отошёл от испуга. Слова проносились мимо него, всё, что он воспринимал — это открытая дверь. Если поднапрячься, призвать на помощь всю удачу, можно оттолкнуть с дороги отца и попытаться прорваться на улицу. Слабо осуществимо, конечно, но шанс есть. А вот что потом? Деньги спрятаны, входная дверь, скорее всего, заперта на два замка, и бежать придётся босиком, не теряя времени на обувь. Хер с ними, с кроссовками, но ни один таксист не повезёт бесплатно.       И этот план провалился.       Кирилл демонстративно молча лёг на кровать, скрестил ноги, руки подсунул под голову и уставился в потолок. Это была и своеобразная акция протеста, и возможность, не отвлекаясь на ругань, ещё раз обдумать положение. Хотя на ум, кроме матерщины, ничего не приходило. Всё плохо, очень плохо, хоть вой. Ещё никогда не было так ужасно, пусть даже раньше он считал, что было и хуже. Нет. Раньше он эгоистично видел только свои интересы, а теперь пресс недовольства его родителей раздавит и Егора. Кирилл отдал бы вторые полжизни, чтобы оказаться под этим молотом одному, но, увы, предупредить Егора он никак не мог. Оставалась надежда, что Рахманов заметит пропущенный вызов и перезвонит тому пацану у подъезда, а пацан перескажет ему странную историю с чокнутым парнем в окошке.       Из открытого окна всё ещё доносились крики детей и заезжающих во двор машин, какие-то другие звуки, белый шум. Отец уже ушёл и запер за собой дверь. В туалет хоть выпустят или придётся ссать в цветочный горшок?       Вечерело. В комнате постепенно сгущались сумерки. Кирилл продолжал лежать, не чувствуя дискомфорта без мобильника и интернета, но чувствуя его без двигательной активности. Думал о Егоре, по биоритмам организма и густоте сумерек отсчитывая часы и минуты: вот Егор натаскал воды в дом, вот собрал яйца в курятнике, вот убрал сухую ботву с картофельных грядок, вот пошёл за коровой, вот подоил её, вот искупался, вымыл волосы, вот поужинал, вот дал лекарства матери, вот собрался спать. Вот перестал ждать его… Ни звонка сегодня, ни эсэмэски, ни обещанного возвращения. Блять, а назавтра Егор собирается копать картошку. С каким сердцем он будет это делать? Кто ему поможет?       Ещё Кирилл думал о том, что раньше подобные вопросы не лезли ему в голову. До этого лета, если кто-то рядом заговаривал о работе, он старался быстрее исчезнуть. Даже помощь Пашке в сборе конопли представлялась обременительной и нудной. Да что там — он и сейчас любого, кто заикнётся о работе, на хуй пошлёт. Но только не Егора. Тут Кирилл готов был на себя взвалить всю тяжесть хлопот, пахать через силу, надрываться, лишь бы облегчить Егору жизнь и не выглядеть в его красивых глазах тунеядцем. Почему так случилось, Кирилл не знал. Любовь — единственное объяснение этим переменам. Любовь, которая сделала из него человека. И так сложно быть вдалеке от любимого, знать, что в эту минуту он в тебе справедливо разочаровался, пожалел, что впустил в своё сердце и дом.       Совсем стемнело. Поднялся ветер, раздувал и раскачивал штору. Детские голоса сменились на вопли бухой молодежи. Муха куда-то делась, наверно, её поймал паук. Родители о нём даже не вспомнили и в сортир под конвоем не проводили. Кирилл и не хотел. С едой была другая ситуация — он с часа дня ничего не ел, и желудок не отказался бы от котлет или запечённых в сметане грибов, но ему и корочки хлеба не предложили. Мать наверняка более мягко отнеслась бы к арестанту, но отец был непреклонен. Видимо, ему нехило досталось от Мамонова. В этом надо искать свои плюсы — значит, Мишаню проняло, не зря он его посетил. И проклятья, козёл, испугался — иначе б не спрашивал про сатанинские секты. Хоть одна хорошая новость в этот ужасный вечер.       Кирилл усмехнулся, снял с себя вещи и кинул их на пол, в одних трусах залез под одеяло, перевернулся на бок и постарался уснуть. В возбуждённом мозгу ещё роились мысли о Егоре и Мишане. Похоже, чиновничек не намерен ничего предпринимать против сыновей — это тоже радует. Но и алименты отдавать не собирается — уже плохо. А квартиру и машину реально можно продать, миллионов шесть-семь за них выручить, а то и восемь, ещё сбережения Егора, на сайтах можно акцию какую-нибудь замутить, в благотворительные фонды покланяться, глядишь, и на операцию наскрести удастся. Будет мама Галя на своих двоих передвигаться, и Егор станет свободнее.       Кира, ты всё-таки эгоист — с этой мыслью он уснул.       69       За ночь в спальню через открытое окно налетели комары. Именно они и разбудили Кирилла. Жужжали над выставленным вверх правым ухом — левое прижималось к подушке — и норовили впиться хоботками в нежную кожу и выпить по пинте крови. Калякин взмахнул рукой, отгоняя их, широко зевнул и разморённо перевалился на живот. И тут вспомнил — Егор! Это имя калёным железом впилось в мозг, Кирилл вскочил — сначала на колени на матрасе, комкая под себя одеяло, потом с кровати на пол, на ноги. Ещё спал, ещё был растерян и дезориентирован, но уже понимал — случилось что-то страшное!       Яркое солнечное утро шумело под окном моторами машин, пиликаньем домофона, разномастными голосами. Кто-то выбивал ковёр, а кто-то посадил ребёнка на скрипучие блядские качели! За дверью по прихожей ходили — от ванной к кухне, от кухни к спальне.       Егор пережил эту ночь без него — вот что случилось. Ночь, в которую они должны были заниматься любовью, а вместо этого снова ни звонка, ни сообщения. Егор, естественно, не будет плакать, не будет распускать сопли и раскисать — он не такой, он гордый, ему просто некогда страдать ерундой. Он приклеит на сердце новый пластырь, отведет корову на луг и займётся картошкой. Сорок соток в одиночку, с одноруким Андреем, потому что иного выхода нет. Как к нему уехать?!       Кирилл метнулся к окну. Путаясь в шторе, пролез внутрь, высунулся, осмотрел стену, будто собираясь спускаться по ней вниз. Только ни карниза, ни пожарной лестницы, и до ближайшего балкона, и то соседского, метра три.       Природа постепенно брала своё. Утреннего стояка не устроила, но отлить захотелось невтерпёж. Он второпях закрыл окно, вылез из-под сбившейся к середине карниза шторы и побежал к двери, заколотил в неё.       — Эй! Выпустите! Я в туалет хочу! Не могу терпеть уже! Ма! Откройте, блять! Заебали! — последние маты Кирилл ворчал себе под нос и перестал бить по двери кулаками, потому что услышал материно «иду», предположительно раздавшееся с кухни. Когда дверь открылась, он хотел закричать: «Вы что, совсем охуели?» и со злости стукнуть кулаком по стене, качать права, но мочевой пузырь прихватило так, что и на злобный взгляд сил не осталось. Пулей прошмыгнул в туалет и засел там, а в это время охрана удвоилась, к матери присоединился отец. Он стоял спиной к зеркалу, ещё в не застёгнутой рубашке, и изображал инквизитора.       Кирилл отвернулся и гордо прошествовал в служившую темницей спальню.       — Кирилл! — окликнул не потерпевший его игнора отец.       — Что? — огрызнулся тот, остановился, перешагнув порог, но не повернул головы.       — Позвонишь и извинишься перед Мамоновым.       На ум сразу пришло съязвить, что телефона нет, однако это означало бы начало диалога, а вести переговоры с инквизиторами Кирилл не собирался. Он взял пример с Егора и просто оставил рот закрытым, тем более разговор явно одним условием освобождения не ограничивался.       — Обещай, что забудешь об этом мальчике раз и навсегда, — закончил отец. Зашипеть бы ему сейчас в рожу! Высказать всё, что о нём думает! Но в своей последовавшей реакции Кирилл не узнал себя.       — Нет, — сказал он коротко и ясно, самым твёрдым голосом, на который был способен в рассерженно-расстроенном состоянии, и, развернувшись, закрыл дверь. Не сомневался, что до родителей дойдёт его посыл — Егор для него дороже освобождения из-под домашнего ареста и всех денег, которые могли посыпаться в случае согласия и покаяния.       Кирилл больше часа лежал на кровати, лелеял свою гордость и терпел голод. Кондиционер не включал, хотя в комнате с каждой минутой становилось жарче и жарче — так он наказывал себя за страдания, которые сейчас, несомненно, испытывал Егор. Ругал себя, что не притворился согласным на все условия, ведь потом можно было легко сбежать под самым безобидным предлогом - сходить в магазин за сигаретами. Нет, всё-таки влияние Егора с его небывалой правильностью оказывало пагубное влияние. Врать ведь удобно. Соврал — и едешь с ветерком в деревню на своей тачке. Заупрямился и правду сказал — лежи теперь на кровати под замком и кусай локти. Даже часов нет. Даже книжек! Заняться нечем, только думать, думать и думать.       Время Кирилл определил по уходу отца — примерно девять часов. Интересно, Егор сегодня поедет молоко продавать или сразу на картошку? Во сколько приедет трактор, и как вспашка будет происходить? Управятся ли братья за день?       Мысли нервировали Кирилла: он обещал приехать, помочь!       Он вскочил с кровати, зашагал, запустив пальцы в волосы, вокруг неё. Надо что-то делать! Надо! Нельзя подвести Егора!       Кирилл метался, натыкаясь на углы кровати. Валявшуюся на полу одежду ногой подбросил в воздух и пнул, она разлетелась ещё большим радиусом. Всё раздражало. Он рванул штору, срывая её с крючков, заглянул, прислонив нос к стеклу, в окно — вчерашних пацанов не было, лавку, на которой они вчера тусовались, облюбовали коты. Невезуха. Непруха. Мозг взрывался. Кирилл чуть не драл на себе кожу, чтобы заглушить щемящий зуд беспокойства.       Он сел на кровать и раскрыл коробку с новым смартфоном, воткнул зарядку в сеть, включил. Пока шла загрузка, молился, чтобы свершилось чудо и можно было позвонить. Чудо свершилось, позвонить было можно, только на номера экстренных служб. Пожарных, что ли, вызвать, пусть подкатят лестницу и вытащат его отсюда.       Кирилл сходил с ума. Несмотря на это, он аккуратно выключил смартфон и бережно упаковал, как было. Подарок — всё, что связывало сейчас с Егором. Фотографии достались отцу.       Кирилл отложил коробку на тумбочку и подошёл к двери, готовый выгрызать свободу зубами. Постучал кулаком, чтобы точно услышали.       — Ма! Ма!       Через несколько секунд она спросила с другой стороны:       — Что? Есть хочешь? Пять минут подожди.       Есть он хотел, очень. Желудок скручивало. Это был повод выйти.       — Да, мам, хочу.       — Сейчас принесу.       — А может, выпустишь меня? Я на кухне поем, как человек? — спросил, хотя обычно он предпочитал есть на кровати перед ноутом. — Может, хватит уже надо мной издеваться? Открой дверь.       — Кирилл… — мать замялась. — Отец не хочет тебя выпускать. Боится, ты опять что-нибудь выкинешь. Ему очень стыдно за тебя вчера было перед Мамоновым.       — Ну, мам… — Кирилл притворялся. — Ну, сколько мне это припоминать будете? Ну, хочешь, я поем, в сортир схожу и опять в спальне засяду? Телефон только отдай и ноутбук, а то скучно.       — Нет, не отдам. Я с отцом согласна — ты опять начнёшь звонить тому парню. Нет, Кирилл.       Кирилл, оскалив сжатые зубы, состроил свирепую рожу. Ненавидел всех.       — Хорошо, не отдавай. Просто выпусти поесть. Я не сбегу. Просто скучно, на стенку уже лезу. И жрать хочу.       Он уже придумал, как выбраться из дома. Плевать, что опасно, зато какое-то время его не хватятся. Но сначала нужно было незаметно пробраться в кладовку.       — Ладно, — после раздумий ответила мать и исчезла. Скоро, правда, в замочной скважине зашуршало, и дверь приоткрылась градусов на сорок. Мать заглянула в широкую щель. Кирилл показал на себя:       — Я, по-твоему, в трусах к Егору побегу?       Мать не ответила на его саркастическую реплику, распахнула дверь до конца. На её лице отражалось мнение, что сынок как раз способен убежать к любовнику в трусах — чтобы быстрее раздеваться перед развратом было.       — Иди, — сказала она, пропустив сына в прихожую, — на столе накрыто.       Кирилл побежал туда. Всё-таки проголодался он как волк в морозную зиму. На столе на его любимом месте дымилась большая тарелка плова, рис получился рассыпчатым, мясо щедро лежало большими кусками. В придачу шли соленые корнишоны и свежие помидоры. Отличный завтрак перед дальней дорогой. Кирилл упал на стул и накинулся на еду.       Почти не жевал, торопился. До тех пор пока мать не встала у него над душой. Она облокотилась о стену рядом со столом и смотрела. Назидательно смотрела, с укором. Как бы говоря: «Мы для тебя из кожи вон лезем, а ты?» Кириллу было насрать, но бдящая мать мешала. Он заставлял себя притворяться, быть обычным.       — Ма, что смотришь? Садись тоже ешь.       — Сейчас.       Это «сейчас» тянулось очень долго, а Кириллу была дорога каждая минута. Ему и так пришлось есть медленнее, чтобы не заподозрили. Наконец, мать взяла из шкафа тарелку, насыпала в неё горку плова и села за стол. Кирилл быстро умял последнее, вылизал отдельные рисинки и кинул вилку на стол. Она приземлилась с громким металлическим звоном.       — Наелся! Спасибо, мам! Теперь в туалет схожу, посижу, можно?       На его «можно?» она сжала губы, взглядом упрекая в клоунских выходках. Кириллу того и требовалось. Он выскочил из-за стола и нарочито расслабленно, да живот и вправду был набит под завязку, направился в прихожую. В туалет он вошёл, громко хлопнув дверью, помочился, не утруждая себя присесть, а вышел оттуда на цыпочках, контролируя угол открывания двери, чтобы она не скрипнула и даже не вздохнула. Затем осторожно, на носочках, вдоль стены прошёл до кладовки, благо, она находилась рядом с туалетом. Это была маленькая, тёмная комната площадью в два квадратных метра. В ней хранилось всякое барахло, в том числе толстая веревка или тонкий канат. Года три назад отец что-то перевозил на дачу в прицепе, покупал, чтобы закрепить, а потом рачительно смотал и притащил домой.       Кирилл нечасто заглядывал в кладовку, но моток крученого, толщиной в большой палец каната увидел сразу. Он висел справа на крючке. Калякин снял его, удивляясь тяжести, и быстро сунул под футболку, как будто мог этим скрыть. Моток выпирал со всех сторон, топорщил ткань.       Закрыв кладовку, Кирилл совсем впопыхах, но осторожно, добрался до полки с обувью перед входной дверью, схватил кроссовки и ринулся к спальне. Казалось, топот его босых пяток слышен за три квартала, но это было не так — он ступал мягко, на цыпочках. Пробегая мимо туалета, он вспомнил, что должен хлопнуть дверью, типа только вылез оттуда, отсидев задницу до кровавых волдырей. Однако он сначала забежал в спальню, сбросил груз в платяной шкаф, прикрыл, а потом вернулся и проделал обещанный фокус. Пот катился градом. Подмышки взмокли, подбородок из-за отросшей щетины чесался.       — Мам, я всё! Закрывай! — вытягивая шею, закричал он.       — Не буду, наверно, — крикнула в ответ мать. — Передумала. Просто пообещай вести себя хорошо и никуда не уходить, даже к друзьям.       Ого! Это всё меняло. Нет, не меняло — надо выиграть время, через которое его начнут искать.       — Нет уж, закрывай. Наказан так наказан. Закрывай, не надо делать мне одолжений.       По полу заскрежетали ножки отодвигаемого стула, и скоро мать вышла из кухни. Кирилл сам прикрыл дверь спальни, облегчая ей задачу. Спустя короткое время ключ повернулся в замке. Просто отлично. Кирилл выдохнул, но ему предстояло самое трудное. Подвиг во имя любви. Да, он сумасшедший — свихнулся от безумной страсти к деревенскому пидору. О да.       Кирилл усмехнулся и начал приготовления. Руки тряслись, он делал всё судорожно. Вытащил из шкафа моток, развязал, разложил по полу и кровати, прикидывая длину — метров семь. А до земли, если брать в среднем три метра на этаж, девять метров, да ещё половина. Итого десять-одиннадцать. Блять.       Но думать особо долго не приходилось. Кирилл скинул с кровати одеяло и плед, вытянул, сдвигая подушки, простыню, скатал её по диагонали в жгут, завязал на одном конце узел — вот ещё почти три метра, а там спрыгнуть можно. Рисково, зато какой адреналин! Егор оценит, на что ради него люди идут!       Связав канат и простыню, Кирилл поискал, на чём проверить прочность узла, но не нашёл. Поэтому отложил и приступил к следующему этапу. Надел носки, джинсы — в них было много карманов — и футболку, тщательно заправив её под ремень. Потом запихал за пазуху коробку с мобильным и, прикинув, как будет спускаться, передвинул за спину. Коробка мешалась, втыкалась острыми углами, но по сравнению с настоящими сложностями, эти неудобства были ерундой. Дальше Кирилл вынул из тайника деньги, пересчитал и рассовал по карманам: в один — три тысячи на мелкие расходы, в другой — оставшиеся двадцать восемь тысяч.       Последним этапом он обул кроссовки и закрепил конец каната на радиаторе отопления. Узлы выглядели крепкими и надёжными, но мандраж всё же бил. Труба, например, могла оторваться или вся батарея из биметалла. Вылететь за ним в окно, догнать и стукнуть по дурной макушке. Ещё до того, как он превратится в мясную лепёшку на асфальте. Всякое может случиться, но он хотя бы умрёт с честью, не посрамив свои чувства.       Кирилл перекрестился, вспоминая крестик на шее Егора, открыл окно и перекинул в него канат с простынёй. Глянул вниз — хватало до окна первого этажа. Теперь бы кто из соседей не обрезал веревку, как в мультике «Ну, погоди!» Или кто-нибудь из гуляющих во дворе жильцов не вызвал копов, а заодно и «дурку».       Кирилл ещё раз перекрестился, проверил засунутую под футболку коробочку и влез коленями на нагретый солнцем подоконник, снова глянул вниз, сглотнул — высоко, страшно, надо было сто граммов махануть или упаковку валерьянки. И тут завопил не проявлявший себя три дня внутренний голос: «Идиот, расшибёшься нахуй! Одумайся, выйди через дверь! Приключения? Ради любви? Ты ненормальный! Не делай этого! Ты трус! Будь трусом, не геройствуй!»       Вопли в голове придали решимости. Кирилл, высунув язык, подполз коленями к краю подоконника, свесил ступни и голени наружу. Тонкий выступ рамы больно впечатывался в мышцы. Голова кружилась, руки дрожали, всё тело дрожало от страха. Господи, помоги!       Кирилл обтёр взмокшие ладони о джинсы на бёдрах, ухватился за канат и осторожно спустил правую ногу, потом лёг на подоконник животом и спустил левую, захватил ими канат, как в школьном спортзале. Верёвка натянулась, но держала. Работая локтями, перехватывая канат, Кирилл соскользнул вниз.