Селянин

      Снег напитался водой, стал рыхлым, нога проваливалась в него по щиколотку и, если бы не сапоги с высокими голенищами, а обычные калоши, зачерпнул бы по самое мама не горюй. Кирилл чертыхнулся и вытащил ногу из ледяной каши, переступил на более твёрдый пятачок. Повесил на гараж, из которого вышел, замок — хоть деревня глухая, да внутри ценностей навалом, до которых охочи алкаши-ворюги: трактор МТЗ и второй, помощнее, «Джон Дир», комбайн «Нью-Холанд», куча всяких железяк и прибамбасов к ним.       Ключ Кирилл спрятал в карман фуфайки и оглядел двор, служивший ремонтной мастерской и базой его крестьянско-фермерского хозяйства. Культиваторы, дискаторы, бороны, посевной комплекс, опрыскиватели соскучились по работе и просились в поле, но на земле ещё лежал снег. Зима в этом году никак не хотела сдавать позиций, март близился к середине, а нормального тепла ещё не видали. Солнышко грело да недогревало. Подкормка озимых и сев яровых начнутся не раньше апреля.       По натоптанной тропке, выбирая более-менее сухие и не скользкие участки, Калякин добрался до распахнутых ворот из зелёного металлопрофиля, по одной створке за раз закрыл их и тоже навесил замок. Предосторожность от грабителей не поможет, они, коли приспичит, через забор перемахнут и утащат, что им приглянулось, но… тогда его любимый прокурор всё быстро расследует, ворюг накажет, а имущество вернёт на законное место. Ладно-ладно, Егор не прокурор, а только его старший помощник, а из воровства один раз только сам замок навесной и украли, а может, он сам его потерял. Это он так, рассуждает от скуки.       В сердце сидела нежность.       Кирилл дошёл до покрытой лужами и колеями дороги, повернул голову направо, всматриваясь туда, где начиналась деревня. К марту световой день прибавился порядком, сумерки всё равно опускались рано, к семи вечера будет хоть глаз коли. Сейчас видимость была ещё прекрасной, правда, смотреть было не на что. За восемь лет от деревни ничего не осталось, она превратилась в хутор. Половина бабок повымерла, вторую забрали поимевшие совесть дети или внуки. Бабу Липу тоже забрали. Лариска уехала из Островка сама, не прощаясь, не показывалась сюда года три. Дворец лесной феи зарос бурьяном. В деревне осталось всего пять жителей, что Егора и Кирилла устраивало: меньше народу — меньше надо скрывать чувства.       А чувства горели. Крепли. С каждым годом открывались новые неизведанные грани любви и секса. Кирилл признавал, что боготворит Егора, но и Егор отвечал ему тем же. Егор раскрылся, перестал молчать, доверял полностью и бесповоротно. Кирилл кряхтел, сражаясь с ленью, и из кожи лез вон, чтобы оправдать доверие. Он надеялся, что сегодня Егора не задержат на работе, как часто бывало в первые годы после обучения.       Света фар на дороге не было. Кирилл решил подождать ещё немного: ужин он приготовил, скотины, кроме собаки и двух кошек, не держали.       Кирилл сунул озябшие руки в карман и уставился через дорогу на дом Рахмановых. В прошлом году на нём перекрыли крышу. Сделали красивую, из металлочерепицы красного цвета. Стены обшили сайдингом, вставили пластиковые стеклопакеты. Однако он месяцами стоял пустой: Галина и Андрей перебрались в Грецию к Николаосу — весёлому сухопарому дядьке с австрийскими корнями по материнской линии. Приезжали, когда вдвоём, когда втроём, раз в полгода. Галина расцвела. Ходила с костылём и на маленькие дистанции, периодически подлечивалась, но и этому была благодарна. Андрюха вымахал! После школы поступил в вуз на инженера. Егор скучал по ним, волновался, особенно в первое время, но сам переезжать отказался.       Сами они жили в новом кирпичном доме, который Кирилл с помощью родителей начал строить сразу после армии, новоселье отпраздновали, когда Егор получил диплом. Дом был одноэтажным, четырёхкомнатным, общей площадью сто сорок метров, плюс обитаемая летом мансарда. Формально он принадлежал только Калякину, а Егор был прописан в своём родовом доме, чтобы не возникло вопросов, почему работник районной прокуратуры проживает под одной крышей с посторонним парнем. Если кто и знал о нетрадиционной ориентации — помалкивал, уважая в первую очередь въедливость, неподкупность молодого юриста, его стремление к установлению справедливости.       Новый дом возвели по соседству, купив заброшенный участок вместе с избушкой-развалюшкой. Потом, при оформлении фермерского хозяйства, купили брошеную усадьбу напротив дома Рахмановых. Стоили они дешевле классических «Жигулей», и хоть числились сто лет заброшенными, когда выискался покупатель, хозяева нашлись сразу. Ещё Кирилл, чтобы расширить базу, купил примыкающий к ней дом Пашкиной бабки. Нюрка ещё колтыхалась, давно и надолго поселилась в городе, разводила сплетни. С домом она рассталась легко — семейство нуждалось в деньгах, чтобы выплачивать кредиты, после того, как Пашу замели на торговле спайсами.       Впереди блеснули фары — это могли быть только Егор и его «Лада Икс-Рей». Кирилл вброд перешёл затопленную талыми водами проезжую часть, мимо вишен, отодвигая мешающиеся ветки, зашагал в сторону нового дома. Свет приближался, в деревенской тишине нарастали шелест рассекаемой колёсами воды, хруст снега, скрип шипов.       Сойдя с обочины, Кирилл остановился, дал Егору припарковаться у металлических ворот, заглушить двигатель, выйти.       — Привет, — сказал Рахманов и, быстро чмокнув Кирилла в губы, открыл заднюю левую дверь, залез туда половиной туловища. Пятая точка в синих прокурорских штанах аппетитно выставилась наружу. Калякин пожалел испачкать его форму и светлую куртку своей грязной фуфайкой, а то бы завалил и трахнул прямо здесь и сейчас — одного короткого поцелуя ему не хватило.       Егор вылез с увесистой папкой, потряс ею, демонстрируя.       — Ты не устал? — скептически глядя на принесённую домой работу, которая наверняка отнимет часть совместной ночи, спросил Кирилл. Впрочем, он больше волновался, что Егор не выспится, чем, что придётся одиноко лежать в кровати.       — Разве на моей работе устают? — хмыкнул Егор, засунул папку под мышку.       — А я устал, — не стал прибедняться Калякин. — Устал лазить без дела туда-сюда и ждать тебя, милый. Пойдём, накормлю своего кормильца и поильца. — Он взял Егора за руку и повёл в дом.       Они прошли через двор и холодную веранду, в прихожей молча разулись. Кирилл отправил фуфайку на вешалку для домашней одежды, шапку кинул вниз на полку. Хотел помочь раздеться Егору, но вспомнил, что руки не очень чистые после гаража. Да тот сам прекрасно справился, не дожидаясь заботливого жеста.       — Ну и жара, — протянул Егор, расстёгивая золочёные пуговицы синего прокурорского кителя с одной звёздочкой меж двух полос на погонах.       — Извини, забыл газ убавить, — опомнился Кирилл и ускакал в топочную к котлу. Повернул реле, делая огонь минимальным. Голубое топливо было «свадебным» подарком от отца-депутата. Вернее, от двух отцов: Мамонову, хоть он с бывшей семьей не общался, тоже пришлось поучаствовать, чтобы протолкнуть Островок в государственную программу газификации малых населенных пунктов. Тогда в деревне жило ещё побольше народу, чем сейчас. Скважину тоже пробурили, установили башню Рожновского, проложили от неё водопровод. Только канализация была индивидуальная — обычная яма. Зато и стиральная машинка, и горячая вода из крана, и ванна с унитазом. В таком деревенском доме Кириллу жилось припеваючи.       Он вышел из топочной. Егора в прихожей уже не было, поскрипывание ламината слышалось в спальне. Кирилл заглянул туда.       — Суп разогревать или картошку? — спросил он Егора, который, включив лишь настольную лампу, вешал китель на спинку задвинутого под стол стула. Лампа светила мягким желтоватым светом, который конусом падал на столешницу, не разгоняя темноту в остальном пространстве. Её часто использовали для создания интимной атмосферы во время любовных игр. На эту лампу у Кирилла, как у собаки Павлова, выработался один приятный рефлекс. Вот и сейчас началась эрекция.       — Кир, может, потом поедим? — спросил Егор и повернулся к нему. На его по-прежнему узком тонком теле, кроме форменных брюк, были голубая рубашка, тоже с погонами, и тёмно-синий, до черноты, галстук. Страж закона и правопорядка с длинными патлами. Сексуальный, сволочь.       — О, я… — Кирилл приблизился и обвил его талию, сжал ягодицы, вдохнул дурманящий запах одеколона, наверняка напичканный афродизиаками. Вильнул бёдрами, изображая что-то подобное танцевальному движению и имитации полового акта. — Я согласен, — томно добавил он, наклоняясь вперёд. Егор ушёл от поцелуя и вывернулся из объятий.       — Кирилл, нам надо поговорить. Я хочу тебе кое-что сказать. Важное. — Рахманов отвернулся, сунул руки в карманы. Его что-то заботило, терзало. Это не могли быть профессиональные проблемы, потому что с работы домой Егор плохое настроение не приносил, а дома у них всегда царили тишь да гладь, не считая страстных постельных бурь. Кирилл испугался, посерьёзнел: только бы не беда с мамой Галей! Нет, с ней вчера было всё в порядке. Тогда… нет, не может быть, чтобы Егор полюбил другого!       Калякин отступил на шаг и в полной растерянности сел на кровать.       — Называешь меня Кириллом? Значит, всё действительно серьёзно, — попытался пошутить он. Вышло жалко и неправдоподобно.       — Серьёзно, — кивнул Егор. Он всё ещё не поворачивался к нему, находился весь в своих думах, даже, кажется, плечи опустились под тяжестью мыслей. Фигуру скрывала тень.       — Всё так плохо? — смирился с неизбежным Кирилл. — Ты меня бросаешь? — Он машинально взял с прикроватной тумбочки коробку от презервативов, покрутил в руках.       — Нет, я не хочу тебя бросать, — опять помотал головой Егор и, наконец, повернулся. На нём лица не было. Вот так приехал весёлый, а сейчас… Добрый хороший Егор совестится сообщать об измене. После девяти счастливых лет вместе. Приплыли, блять.       — Не можешь выбрать? — помог ему Кирилл. — Любишь нас двоих?       У Егора расширились глаза.       — Ко… кого — вас двоих? — с запинкой произнёс он. Калякин понял, что где-то сглупил, а Егор вообще не слышал, что он у него спрашивал, а если и слышал, то воспринимал через призму своих мыслей. В обычной семье ещё оставалась вероятность разразиться скандалу, но только не в их — они никогда не цеплялись к словам, не рубили сгоряча и не действовали наперекор.       — Так, — проговорил, успокаиваясь, Калякин, — говори. Говори мне это важное. — Он взял Егора за руку и усадил рядом с собой.       — Мне предложили должность прокурора в соседнем районе, — с совершенно беспомощным видом сообщил Егор.       Кирилл открыл рот от изумления. Мозг уже переварил новость — она была просто потрясающей! — но растерянно-ошеломлённый вид из-за такого пустяка и Егор абсолютно не вязались. Забавно не вязались. Кирилл рассмеялся.       — И поэтому ты такой ошарашенный?       — Ответ нужен завтра.       — Соглашайся, тут нечего думать.       — Но у меня ни стажа, ни опыта. Я всего лишь младший советник юстиции.       — Ты уже младший советник юстиции, — поправил Кирилл, делая акцент на слове «уже». — Ты самый лучший, тебе надо делать карьеру. Сейчас тебя назначат районным прокурором, потом областным, потом генеральным. Ответственные и неподкупные прокуроры нужны везде.       — Как раз такие и не нужны, Кир.       — Продажным чинушам и бандитам не нужны, а народу нужны. У тебя же есть цель — Мишаня, помнишь?       Егор понимающе вздохнул. Его ещё что-то грызло. И он сказал, что:       — Это за восемьдесят километров, Кир. И мне придётся по началу дневать и ночевать на работе. Мне придётся бросить дом и жить в городе. Кир, я не хочу уезжать от тебя.       Теперь Кирилл понял, о каком «бросать» шла речь. Тоже неприятно, но не смертельно и решаемо. Он не позволит Егору жертвовать собой из-за него.       — Я уеду с тобой. Буду приносить тебе пончики на работу.       Егор вяло улыбнулся.       — У тебя скоро сев. Нельзя просто так бросить землю. Ты к своему фермерскому хозяйству долго шёл, семьсот гектаров по гектару скупал.       — Ой, да перестань… Мне ж отец помог. Тогда помог и сейчас поможет — в твоём районе новое организую. Ты мне, как прокурор, посодействуешь… — Кирилл придвинулся к Егору и поцеловал. Мягко, игриво. Член снова стоял и хотел будущего прокурора.       — Кир, — отодвинулся Рахманов, — ну… важный вопрос же…       — Важный, важный, — согласился Кирилл, снова притягивая и целуя. Руки пошли исследовать тело, расстегивать попадающиеся пуговицы рубашки. — И я тебе это говорю: хочу заняться сексом с прокурором…       — Кир… ну… — Словами Егор ещё сопротивлялся, а действиями вовсю ринулся в атаку. Сорвал с себя галстук, расстёгнутую рубашку, откинул их не глядя. Завалил коварно смеющегося Кирилла на кровать, лёг сверху, прижимая его руки к подушке над головой. В брюках, которые всё ещё были на нём, ощущалась каменная твёрдость. Поцелуи сминали губы, языки боролись, не желая отдавать лидерство. Уютная полутьма окутывала комнату. Кирилл смеялся, давая понять, что его взяла: ужин пусть ждёт — у них занятие поважнее.       Егор сел, дал ему приподняться и снять футболку. Они тут же сомкнули объятия и слились в поцелуе. Вспотевшая в жарко натопленном помещении кожа торсов липла друг к другу. Кирилл запустил руку между их животами и ловко расстегнул сначала пуговицу, затем молнию форменных брюк, запустил в трусы ладонь. Член был горячим, Кирилл обхватил его в кулак и, не прекращая поцелуя, стал нежно водить по стволу, массируя большим пальцем головку. Егор застонал ему в рот, задвигал бёдрами в такт тихой дрочке. Тогда Кирилл отпустил член и ухватившись за пояс брюк, потянул их вниз, с бёдер.       — Эй! — притворно недовольно остановил Егор, однако тут же скатился с его ног на край кровати и сам завершил начатое. Дотянувшись до стула, аккуратно повесил брюки на китель, рубашку с галстуком тоже переправил туда. Снял носки и трусы, оставив их на полу, вернулся в кровать. Член стоял, торчал вперёд, на головке возле щели уретры в свете тусклой лампы поблёскивала капля естественной смазки.       Кирилл ждал его, полностью раздетый. Свою одежду он свалил в кучу возле кровати — завтра разберёт.       — Ну что, поиметь вас, господин прокурор? — картинно подняв бровь, спросил Калякин. Яйца гудели так, что шум отдавался в голове. Он неторопливо поглаживал их и член. Рядом с подушкой лежали смазка и презики.       — Попробуйте, гражданин, — в тон ответил Егор и, нависнув, накинулся с поцелуями. Губы перемещались от шеи к ключицам, соскам, возвращались к рту. Головка касалась живота, члена, щекотала, скользя. Кирилл задыхался от нежности и хотел большего — близости. Он просунул руку между их телами, поймал член Егора и направил себе между ног. Промежность смазал сразу после раздевания, пока младший советник юстиции развешивал форму.       — Кир! — Рахманов замер. — Рано ещё, — предостерёг он хриплым от похоти голосом.       — Плевать, — ответил Кирилл. — Хочу, Егорушка. У нас сегодня праздник. — Он действительно изнемогал. Анальным сексом они занимались редко, заменяя его оральными ласками и петтингом, поэтому нормальное проникновение было как вишенка на свадебном торте — самым желанным и вкусным.       Егор тоже не был железным. Он был нормальным двадцатидевятилетним парнем и данного разрешения ему хватило, чтобы не отказывать себе и им обоим в сладком.       — Презерватив, — только и напомнил он. Кирилл бросил его член и, найдя упаковку гандонов, изловчившись, раскатал один по вновь пойманному члену стоявшего на четвереньках Егора и опять направил в себя. Анал был достаточно растянутый, головка в латексе проскользнула внутрь легко, потом и сам твёрдый ствол стал заполнять тесное пространство. Кирилл напрягся и быстро расслабился под успокаивающими поцелуями. Он любил такие моменты — когда они вдвоём, вместе, слиты воедино, когда от их близости по телу расходятся волны удовольствия, когда забываешь обо всём и только шумно дышишь, качаешь бёдрами навстречу, бормочешь что-то счастливо-бессвязное, вцепляешься пальцами, чтобы не отпускать никогда.       Кирилл бормотал… что любит своего селянина, что они два пидора, что не отдаст никому, что счастлив. Вскрикивал при ударах о простату. Член входил в него глубоко. В тишине слышались скрип кровати и шлепки обнажённых тел друг о друга. С лица Егора капали крупные горячие капли пота. Его волосы, свисая, щекотали грудь. Сбивчивое дыхание опаляло кожу. Кирилл получал от этого дополнительное удовольствие — знал, что любимому человеку хорошо. Он дрочил себе, но не настолько яро, чтобы быстро кончить. Когда Рахманов, нарастив темп, практически тараня его членом, вскрикнул и остановился, затем обмяк и лёг на него, прижимаясь взмокшим виском к щеке, Кирилл осторожно перевернул его на спину, поменял местами и, закинув стройные ноги себе на плечи, сначала смазал, немного растянув, потом надев себе резинку, плавно и бережно вошёл в него. Внутри было жарче, чем в комнате, тесно и прекрасно. Всё, о чём он мечтал в своей жизни — чувствовать Егора оголёнными нервами и заставлять его стонать от наслаждения, чувствуя то же самое.       Оргазм подступал. Кирилл, выдерживая рваный ритм, склонил голову. Дотянуться до шумно выдыхающих губ не смог и чмокнул в изогнутую шею.       — Люблю тебя, любимый.       — Ты вся моя жизнь, Кир, — прошептал Рахманов и, обняв, поцеловал так, что Кирилла пронзила сладкая судорога счастья — физического и душевного: они отстояли право любить, они не разменяли свои чувства по мелочам. Они будут вместе всегда. А теперь можно идти ужинать и усаживать любимого за работу над документами, которые он принёс в папке. Пусть хоть в одном районе области появится честный и принципиальный прокурор.