Селянин

      Егор смотрел на экранчик своего смартфона, смотрел на него. Выражение красивого даже при искажении камеры лица по-прежнему было серьезным.       Кирилл испугался. Испугался, потому что остался с Егором наедине и сейчас всё решится. Ладони снова вспотели, но смелости не хватило даже сделать лишнее движение и вытереть их о джинсы. Глубоко на задворках сознания он только помнил, что никогда ничего не боялся, пёр напролом, и только… только перед Егором робел, как школьник перед милиционером — когда добивался его внимания и взаимности. Атрофия сковала все члены и голосовые связки. Секунды снова замедлились, казалось, что их взгляд друг на друга длится вечность. Глядя в серьёзные глаза Егора, Кирилл уже жалел, что согласился на «скайп», ведь, если селянин пошлёт его извинения на хер, не будет возможности бахнутся перед ним на колени, каяться, стуча головой об пол. Егор просто оборвёт соединение и всё.       Кирилл набрал в лёгкие воздуха и приготовился сказать: «Прости меня, я долбоёб, но я люблю тебя, я бросил тебя не по своей воле, меня заставили».       Блять — жалкое нытьё и история, которую Егор уже знает.       Блять, что тогда сказать? Что? Что сказать?!       — Привет, — сказал Егор и улыбнулся. Улыбка расцвела на его лице, озарила, солнечными зайчиками заиграла в бездонных глазах. Не было больше серьёзности, только благодушие, радость и смущение, присущее влюблённым, между которыми пробежала кошка, но обида давно забыта, а чувства свежи, как никогда.       Из глаз Кирилла брызнули слёзы. Слова полились из него потоком, хоть губы, руки, всё тело дрожали и голос дребезжал.       — Прости меня, пожалуйста, Егор, я долбоёб. Но я люблю тебя! Я с ума сходил без тебя! Я ненавижу себя за то, что тебе пришлось пережить! Я не бросал тебя! Я ни за что на свете не бросил бы тебя и не брошу, если ты меня простишь! Я люблю тебя! Я не могу тебя предать, понимаешь? Пойми меня, пожалуйста, Егор! Я не мог допустить, чтобы тебе и маме Гале навредили! Я вас всех люблю! И меня просто поставили к стенке! Егор, пожалуйста, прости меня, я бы ни за что тебе не наговорил всего того, что наговорил, если бы угроза не была реальной! Я не предавал тебя… Я люблю тебя…       — А я думал, ты не полюбишь меня даже под дулом пистолета, — выслушав пламенную речь, совершенно по-доброму усмехнулся Рахманов. Улыбка не сходила с его лица.       — Что? — обомлел Кирилл. Вера и неверие столкнулись в его мозгу и разбились в лепёшку. Он видел улыбку Егора, он слышал его слова, но никак не мог впустить в себя принятие ниспосланного ему прощения, как не каждый младенец сразу впускает первый воздух в сжатые лёгкие. Наконец ему удалось вдохнуть. — Ты… ты понял?.. — воскликнул Кирилл с нескрываемым изумлением. — Ты понял? Блять, боже всевышний, ты правда понял пароль?       — Понял. А ты разве не знал? Я же сразу тебе об этом сказал. — Егор тоже удивился.       На Кирилла нахлынуло такое облегчение, что он почти завалился лицом на стол, на закинутые туда руки, но быстро выпрямился, засмеялся — нервно, как ненормальный — и размазал по щекам слёзы, которые ещё катились из глаз.       — С тобой всё в порядке, Кир? — встревожился Егор.       — При чём здесь я? — прекращая смеяться, помотал головой Кирилл. — На себя мне вообще по хую. Егор, я о тебе думал. Я думал, что ты меня не понял и возненавидел меня… Хотя, нет, ты не умеешь ненавидеть… Но ты мог считать меня предателем и страдать. Я себя ненавидел за твою боль… ту, которую причинил этим ёбаным последним звонком. А я… на себя мне начхать. Я не слышал, что ты ответил, Егор: у меня вырвали трубку. Прости.       — Андрей рассказал мне, что случилось. Сочувствую тебе, Кир. Спасибо, что поступил… так, как поступил.       Кирилл проникся нежностью: Егор, как всегда, добросердечен, не злится, не обвиняет, а сочувствует и думает в первую очередь о других. Егор сочетает в себе силу и уязвимость. Егор идеален. Он святой.       — Я… я просто хотел… не подвести тебя. Ты простишь меня? — Кирилл протянул руку, чтобы дотронуться до его лица, но потрогал, естественно, только тёплый, чуть пыльный монитор. Убрал руку. Егор его попытки не заметил.       — Я на тебя не обижался, — уверил он.       — Но ты ведь замкнулся в себе?.. Извини, Андрей мне тоже кое-что рассказал.       Рахманов на секунду опустил глаза, но, видимо, сегодня исключил скрытность из своих приоритетов.       — Мне показалось, я понял твой намёк… что на тебя давят. Ты ведь не раз говорил, что твои родители ищут способы… отвадить тебя от… того, во что ты влип, приехав в деревню. Мне показалось, они нашли, чем на тебя надавить, и я почти был уверен, что это деньги, которые они дают нам на операцию. Но я не был на сто процентов уверен в своих выводах. В любом случае, мне понадобилось время, чтобы принять ситуацию, свыкнуться с… — Вот тут Егор замолчал и смущенно улыбнулся.       — С тем, что меня не будет рядом? — догадался Кирилл. Возрадовался такому признанию в любви.       — Да.       — Я не хотел причинять тебе боль и заставлять думать, что бросил тебя. Я бы не променял тебя ни на что на свете. Я думал о тебе каждый день. Нет, неправда — каждую ёбаную секунду считал до дня, когда переведут уже в клинику эти блядские деньги, и ни одна ёбаная тварь не помешает мне больше быть с тобой. Ой, прости… Я, когда волнуюсь, из меня мат на мате сыпется.       — Я помню, — мягко улыбнулся Егор. Его удивительные глаза сияли. — Я знал, что мы встретимся после возвращения домой.       — Знал?! Откуда?!       — Разве я недостаточно изучил твой характер? Ты совсем не такой, как я — не умеешь смиряться. Тот, кто заставил тебя кричать в трубку: «Я не буду любить тебя даже под дулом пистолета», только подтолкнул тебя к действиям. Думаю, он очень пожалел об этом.       Секунду они осмысливали фразы, потом оба рассмеялись. Не громко, а выдыхая последнее напряжение. Кирилл был счастлив. Внутри возникла потребность переплести свои пальцы с Егоровыми, он помнил, что это невозможно, но всё равно протянул руку к монитору, потрогал скачущее изображение. Только сейчас осознал, что сидит в чужом доме, на чужом стуле, за чужим компьютером, вокруг уютная темнота и тишина, а они с любимым путём непонятной научной магии не за тысячи километров друг от друга, а вместе, рядом. И это прекрасно, аж член встаёт.       Перебарывая сексуальное возбуждение, Калякин спросил:       — Как мама Галя? Ей лучше? Извини, что сразу не спросил. Передавай «привет» от меня.       — Она в порядке, — улыбаясь уже совсем другой, сыновьей, улыбкой, ответил Егор. — Идёт на поправку. Правда, иногда ленится упражнения выполнять — они монотонные и тяжёлые.       — Теперь не жалеет, что решилась на операцию?       — Радуется, что мы уговорили. Спасибо тебе, Кир. Ты многое для нас сделал.       — Брось, Егор… Ну что ты?! — Кирилл почувствовал неловкость, покраснел. — У меня это случайно вышло… Слышал, мама Галя друга себе нашла…       — Ага. Николаос зовут. Хороший мужчина, подбадривает мамку. Она его слушается.       — Больше, чем тебя?       — Ага.       Они опять посмеялись, глядя друг на друга на экранах, Кирилл хотел, чтобы эта уютная ночь в натопленной комнате продолжалась… не вечность — вечность по разные стороны монитора ему не была нужна, — а до момента, когда Егору придёт пора выезжать в аэропорт. И ему было, что сейчас сказать и спросить.       — Егор, ты не спешишь? Поговорим ещё? — Он изо всех сил старался быть внимательным и заботливым.       — Давай, — легко согласился Рахманов. Кирилл вдруг спохватился:       — А деньги на связь? Может, тебе на счёт кинуть? Я могу прямо сейчас через мобильный банк, только продиктуй куда. А то вдруг в Израиле другая система оплаты трафика, роуминг… вгоню тебя в долги, а мне этого не надо.       — Кир… Кир… не суетись, всё нормально. У меня есть деньги. На разговор точно хватит. — Под действием его спокойного голоса Кирилл угомонился, уселся на попе ровно. Спросил:       — Расскажи мне о себе. Как ты сам там выжил? Тяжело пришлось?       — Нормально: я же при деле был. Лучше потом расскажу, дома. Расскажи ты о себе. В институт ходишь?       — А то! Я там почти лучший студент! Шучу-шучу, я всё такой же лоботряс! — Кирилл хихикнул и перешел на полусерьёзный тон. — Вот не поверишь: я почти не пропускаю, конспектирую, на семинарах отвечаю, руку поднимаю, а всё равно ни в зуб ногой! Такой тупой от природы. Но я старался, Егор. Для тебя. Чтобы ты посмотрел на меня тупого, но старательного и простил, поверил, что я не предавал. Егор, я не знал, как ты теперь ко мне относишься… Я боялся, что потеряю тебя.       — Я люблю тебя, Кир, — словно жалея неразумного ребёнка, с улыбкой произнёс Рахманов. — Но это хорошо, что ты наладил учёбу.       — Да, можешь меня тоже чем-нибудь пошантажировать, и я вообще отличником стану, ага. Выдрессируй меня, я уже почти ручной. Егор, я тебе ещё кое в чём признаться должен, — перестал смеяться Калякин. — Я месяц назад видимость создал, что с девушкой живу. Только видимость, честно. Так надо было, чтобы от меня отстали. Просто спектакль. Я тебе не изменял. Хотя один раз думал, что изменил, и чуть с ума не сошёл. Говорю сразу, чтобы тебе кто-нибудь другой не исказил. — Кирилл виновато сжал губы и покаянно опустил глаза.       — Я знал, Кир.       — Знал? — не поверил ушам Калякин.       — Да. Андрюшка рассказал в четверг. Он со своим другом заходил к тебе на страницу.       Кирилл пришёл в ужас. Волосы зашевелились.       — И ты… ты со мной после такого разговариваешь? Я поражаюсь тебе, Егор! Я бы на твоём месте себя на хуй послал!       — Андрей сказал, вы там не по-настоящему целуетесь, — усмехнулся Егор. — Просто… Кир, наверно, просто я уже знал, что ты в школу приезжал, и что у тебя случилось тоже знал. А ещё… не в твоём характере писать сопливые цитаты и позволять девушкам вертеть собой.       — Тем более таким, как Машка, — возблагодарив бога за светлую голову и холодный рассудок Егора, согласился Кирилл. — Сначала думал, что она совсем конченая, а потом оказалось, что зачатки разума в ней есть. Хотя она за свою помощь айфон запросила… Кстати! — Он вспомнил! — Тебе Виталик извинения передавал! Сказал, что он урод и не достоин твоего внимания!       — Виталик? — больше испугался, чем удивился Егор.       — Ну да, а что тебя напрягает? Встретил его как-то в городе, постояли, поговорили о тебе, перетёрли. Он слёзно просил извинений перед тобой, даже несколько раз головой о стену ударился и по зубам себе дал. Надеюсь, стоматолог его обдерёт.       Егор, конечно, догадался, что это была за встреча.       — Кирилл, ну зачем?.. — упрекнул он.       — А чтоб знал! Да ладно, я его не сильно. Так, фейс подправил. Чтобы не слишком довольным был.       Кирилл ждал от Егора новых упрёков, качаний головой или довольных смешков, но тот внезапно отвернулся, пропал с экрана, вместо него появились попеременно чернота, кафельная стена, часть помещения, потом в обратном порядке и снова Егор.       — Кир, меня зовут. Мне пора. Увидимся дома.       — Когда ваш рейс? — удержал его Кирилл.       — В среду в пятнадцать тридцать прилетаем в Шереметьево. У Андрея уточни. Пока. — Егор исчез. Кирилл остался смотреть на экран со сменившейся картинкой, сквозь него. Осознавал, что сейчас произошло и насколько реальна его удача. Егор его простил? Даже не пришлось оправдываться? Вот так всё просто?       А почему должно быть иначе? Разве он тоже не изучил его характер? Егор адекватный парень, не завистливый, не злобливый, мыслит всегда широко, видит суть, не рубит сгоряча. Вспомнить, как он повёл себя в ситуации с подставным изнасилованием или разбитым окном — почему он сейчас должен был взбеситься, как истеричная сучка? Он не баба, а настоящий мужчина. Они любят друг друга и должны иметь взаимопонимание. Кирилл не радовался, что легко выкрутился — он вообще не выкручивался, потому что не врал, чтобы было из чего выкручиваться. Кирилл радовался, что беды закончились, а их чувства сохранились. Ему повезло с парнем, и он собирался и дальше не подводить Егора, чтобы отплатить ему тем же.       Как же Кирилл любил его! Душа разрывалась, не в состоянии вместить весь неисчислимый объём чувства.       Обнять бы Егора! Смять до хруста рёбер! Целовать! Ощущать его ласки и ласкать!       Член опять вставал, наливался в полную силу. Сидеть мечтая и грезя, улыбаясь при этом, как шальной придурок, можно было хоть до самого утра, и думать, что Егор точно так же грезит им всю ночь, глядя в потолок израильской больницы, радуется и счастлив. Конечно, мама Галя уловит перемены в настроении сына и не удержится от вопросов — не хмурится же ребёнок, а улыбается до ушей. Наверно, Егор и сам с ней поделится.       Пережить бы последние пять дней. Сегодня не считается, среда тоже, так что осталось всего три дня. Но это всё равно бесконечно долго!       Кирилл нажал на крестик и уставился в ромашковое поле рабочего стола. В глазах зарябило. Он тряхнул головой и встал, наконец осмотрелся. В тусклом мерцании монитора различил маленький диван у стены и узкий книжный шкаф, картину с букетом цветов на ней, под ногами пружинил мягкий палас. Странно он просидел здесь… Кирилл, чуть наклонившись, глянул в правый нижний угол экрана… почти час и только заметил обстановку комнаты. Во время разговора он смотрел только на Егора и совершенно не интересовался, что творится сбоку или за спиной. Да и теперь не интересно.       Кирилл вышел из комнаты. Прошёл по слабо освещённой скрипящей лестнице к кухне, откуда доносились голоса Лариски и Андрея. Те сидели за столом и пили чай. К угощениям прибавилась плошка с густо-янтарным мёдом. Андрей как раз намазывал его на булку, ронял капли на стол и ой-блинкал.       — А вот и наш герой, — скрещивая руки, произнесла банкирша. — Наговорились?       — Егора позвали, — надеясь, что у него не покраснели от слёз глаза, ответил Кирилл. Прошёл к столу, плюхнулся на стул. — Нальёшь ещё чая?       Лариска поднялась и пошла в кухонную зону к плите. Кирилл сразу же наклонился к Андрею.       — Что ты не предупредил, что видел фотки с Машкой? А если бы Егор меня послал?       — Да я сразу сказал ему, что там липа! — шёпотом возмутился пацан. — Вы не по-настоящему целовались, а как в кино — без языка! Что я не отличу, как по-настоящему целуются?       Эксперт, блять! Кирилл усмехнулся, потрепал его по волосам.       — Мы помирились, — сообщил он.       — Я же говорил! — в полный голос воскликнул Андрей, даже подскочил при этом. — Егор тебя любит!       — И я его люблю.       Вернулась Лариса, поставила перед гостем чашку на блюдце, спросила, останется ли он ночевать. Кирилл согласился — терять ему теперь было нечего: счета оплачены, отношения восстановлены. Мир, дружба, жвачка с Лариской.       99       Домой Кирилл вернулся только во вторник утром, до этого гостил у Лариски, но в основном пропадал в доме Рахмановых. Вместе с Андреем навели там порядок перед приездом остального семейства, вычистили пыль, растопили печь — нетопленная с весны, она отсырела и задымила, закоптила полкухни, но потом процесс нормализовался, а кухню они отмыли. Работа шла на пользу, поднимала настроение, вдохновение так и пёрло. Возникали разные идеи, как отпраздновать Новый год, кому что подарить. Андрей показал, куда в их доме ставят ёлку, рассказывал всякие забавно-мистические случаи из их с Егором детства. В понедельник после школы съездили в райцентр, купили продуктов, заполнили холодильник. Кирилл снял с карты все деньги подчистую, включая Машкин гонорар. Свой телефон он выключил, звонил ей с Ларискиного, но в Багдаде всё было спокойно, его не разыскивали с собаками. На этот счёт Кириллу было тревожно, однако пофигу — он жил оставшимися до прилёта Егора днями. Всеми фибрами души устремлялся ему навстречу, его теперь никто не мог бы удержать — смёл бы с пути и не заметил.       Войдя в квартиру, Кирилл первым делом увидел топающую из спальни в туалет растрёпанную, с размазанной тушью Машку. На ней ничего не было, даже трусов.       — Ничего, что я в твоей кровати спала? — выдала она тоном лисы, оккупировавшей заячью лубяную избушку, после того, как её ледяная растаяла. Не спросила, а просто поставила в известность, раз уж застукали на месте преступления, а потом ввалилась в сортир и засела там. Кириллу было похеру, главное, чтобы она туда ебарей не натащила. Не разуваясь и не снимая куртки, он заглянул во все комнаты, ничего подозрительного не заметил. Прошёл к письменному столу, вытащил из-под него институтский рюкзак, провёл ревизию содержимого и, сверившись с расписанием, вытащил одни тетрадки и запихнул другие. Шёл уже девятый час — на первую пару он опоздал, хотя неважно сейчас всё, кроме Егора.       Зажурчал слив в унитазе, бачок с шипением стал наполняться водой. Кирилл повесил рюкзак на плечо и вышел в прихожую.       — Как съездил? — спросила проснувшаяся за время сидения на толчке Машка. Наготы она не стеснялась и собиралась в ванную.       — Охуенно, — сказал Кирилл и полез в задний карман джинсов, вытащил на свет тонкую стопку свёрнутых вдвое пятитысячных и тысячных купюр. — Вот, бери и собирай вещи. Ключ от квартиры в институте заберу. Спасибо, Маш, — помолчав, добавил он.       — Обращайся, если прижмёт, — хихикнула Машка и сцапала заработанные деньги. Остальное её, походу, сразу интересовать перестало. Вместо ванной она поскакала в спальню, где в шкафу хранились её сумка и вещи. Послышался шелест открываемой молнии.       — Меня никто не искал? — вытянув шею в ту сторону, на всякий случай спросил Калякин.       — Не, всё тихо, — крикнула из недр комнаты Машка, и Кирилл, послав всё на хуй, ушёл. На улице из низких серых облаков только что посветлевшего неба шёл моросящий дождь, от заморозков не осталось следа: грязь и лужи покрывали всё вокруг, зато в окнах отдельных умников уже сияли гирлянды — тринадцатое ноября, ёпта!       Лекции сегодня давались тяжко: мысли уносились в Москву. Кирилл раз за разом продумывал, как и когда лучше ехать — сегодня или завтра, ночевать там или одним днём обернуться туда и обратно, на своей машине, с Лариской и Андреем или вообще на поезде, а обратно с Рахмановыми в заказанном микроавтобусе.       Не представлял, что остались какие-то сраные сутки, а потом… От мыслей об этом «потом» бросало в жар, особенно томно становилось в паху.       Надо бы ещё в своей квартире порядок навести, чтобы там женским духом не пахло — вдруг Егор теперь почаще гостить у него сможет? Запасной ключ ему отдаст, на машине ездить научит. Продаст свой «Фольксваген» и купит две попроще.       С этими приятными мыслями Кирилл вышел из институтского корпуса, пожал на прощанье руки нескольким однокурсникам и, продолжая думать о хорошем, сел в машину. Всё испортил последовавший телефонный звонок — мобильный завибрировал в кармане, а, когда Кирилл его вынул, увидел, что звонит мать. Разговаривать с ней было в лом: погода и так херовая, а ещё если она на мозг капать начнёт… Он сбросил, но, вздохнув, перезвонил: иначе не отстанет — это раз, и лучше знать, что у врага на уме — это два.       — Да, мам? Что ты звонила?       — Соскучилась, — притворными лисьими интонациями пропела она. — Ты давно к нам не заезжал. Сейчас не заедешь? У тебя ведь занятия кончились? И отец вот дома… Пообедаешь.       — А что есть пожрать? — осведомился Кирилл, чтобы не выдать себя изменившегося за выходные. К материным речам он отнёсся с опаской, профильтровал сквозь сито её обычной «лжи во благо». По всему выходило, что сегодняшняя приветливость — снова коварная замануха в капкан, но — возможно и скорее всего — мать с отцом всего лишь хотят жёстко обсудить с ним Машкину беременность и настоять на аборте. Ну что ж…       — Кирилл, что ты молчишь? Ты приедешь?       — А? — опомнился Кирилл. Походу, пока рассуждал, пропустил список блюд. Ну да он туда не желудок набивать поедет. — Да, да, приеду. Выезжаю уже.       — Аккуратнее на дороге, — пожелала мама. Ещё бы чмок в щёчку изобразила.       Кирилл кинул смартфон на торпеду и поехал. Настроение скакало от плохого до стёбного. За время дороги более-менее родилась тактика поведения.       Дверь открыл отец, пожал руку, помог повесить пуховик на плечики и в шкаф.       — Садись за стол, — выглянула из кухни мать, — всё готово. Пицца только из духовки.       — Можно, я потом поем? Погреюсь сначала немного: на улице пиздец дубак. — Дыша на потираемые друг о друга ладони, Кирилл прошёл мимо родителей в гостиную, занял ближайшее к выходу кресло, надеясь избежать ловушки, в которую по дурной традиции превращалась для него кухня. Взял пульт, включил телевизор, пощёлкал, оставил на каком-то фильме, где мелькнула рожа Брюса Уиллиса. Родители маячили за его правым плечом.       — Так и будете там стоять? — закидывая ногу на подлокотник, как бы ненароком спросил у них Кирилл. — Идите есть без меня. Или садитесь, ждите меня.       Мать с отцом помялись, но были вынуждены пройти на те места, которые сын им оставил, то есть далеко от двери. Мать села на диван, отец — в другое кресло. В телевизор они не смотрели — повернулись к Кириллу. Позы были напряжены.       — Хорошо, что ты приехал один, без Маши, — переглянувшись с матерью, начал отец.       — А что такое? — пялясь в фильм, удивился Кирилл. — Она, вроде, не много ест. Или пицца маленькая?       Повисла пауза.       — Мы не о том, Кирилл, — вступила в диалог мать. — Мы…       — Вы об аборте? — болтая ногой, перебил Кирилл. — Вообще-то мы решили пожениться и родить этого личинуса.       — Что?! — пришла в ужас мать и отработанным движением схватилась за сердце, а затем, закатив глаза, повалилась на спинку дивана. Но сразу вскочила в обратное положение и притопнула ногой в белом носке. — Хватит! Хватит делать из нас дураков! Мы знаем, где ты был в выходные! Ты купил подростковую куртку на мальчика и отвёз в деревню к этим голодранцам!       — Может, я её Машкиной сестре отвёз, откуда ты знаешь? — абсолютно ровным голосом, что самому было удивительно, с самой мизерной каплей вызова спросил Кирилл. Сел нормально, не глядя отложил пульт на журнальный столик. В груди была какая-то ледяная пустота по отношению к этим людям. Всё пошло не по плану.       — Отпираешься? Ты все деньги снял! Сказать в каком городе находится банкомат? – Мать гремела.       — Не надо. — Кирилл встал. — Больше не буду отпираться. Я люблю Егора. Я его дождался. Он передавал вам спасибо за деньги, которые вы неделю назад перевели. А теперь до свиданья. — Он переместился к двери. — Я ухожу. А слежкой своей подавитесь!       Кирилл вышел в прихожую, распахнул шкаф. Засовывая ногу в ботинок, стащил с вешалки пуховик. Из гостиной неслась ругань на повышенных тонах, правда на этот раз предки грызлись между собой: «Это ты допустил!» — «Это ты избаловала!» — «Поговори с ним: ты отец!» — «А ты мать — ты его воспитывала!» Одеваясь, Кирилл слушал и сожалел, что родился в этой семье у этих бесчувственных сухарей. Бизнес-планы какие-то, а не люди.       Наконец, раскрасневшиеся, встрёпанные, словно подравшиеся петухи, предки вывалились в прихожую. Кирилл уже стоял полностью одетый, поправлял переступанием с пятки на носок неудобно загнувшийся задник ботинка — и он как раз встал на место. Помешать уйти ему не могли. Родители это видели.       — Кирилл, давай поговорим, — выпалил отец.       — Я с вами один раз уже поговорил, спасибо. Я ухожу. — Он взялся за ручку двери, повернул, но дверь не открылась, лишь лязгнул внутри механизм. Отлично, уход займёт на пару секунд дольше.       — Давай поговорим, — жёстче повторил отец. — Зайдём на кухню.       — Не-а, я в вашу ловушку больше не попадусь. — Кирилл повернул фиксатор замка, и дверь открылась.       Отец удержал его за рукав. Он находился в пограничном состоянии между отчаянием и гневом.       — Поговорим здесь, в прихожей.       Кирилл испытал к нему жалость — жалость человека умного к человеку убогому.       — Что тебе надо? — спросил он, кляня себя на чём свет стоит, что медлит и не смывается сразу. Мать уже тащила им из кухни стулья. Женщина в красивом платье и макияже, неуклюже тянущая мебель, будто безродная официантка — она тоже выглядела жалко. Поставила стулья и ушла в гостиную, закрыла за собой дверь. Отец приглашающе указал на стул. Кирилл захлопнул входную дверь и сел, скрестил руки. Папаша устроился напротив него.       — Кирилл, давай поговорим.       — Мы уже сто раз разговаривали.       — Значит, неправильно разговаривали. Забудем, что мы отец с сыном. Поговорим, как мужчина с мужчиной. Согласен?       — Мужской разговор?.. Очень интересно. Попытаешься меня понять?       — Не надо сарказма, Кирилл! — в досаде повёл шеей отец. — Я действительно не понимаю тебя, как мужчина. Мне сорок четыре, и секс для меня пока не потерял привлекательность… А для тебя… Я был молодым и помню, как это — хотеть секса в двадцать лет, перебирать девушек, пробовать новых, красивых… Но парень!..       — А он красивый, — съязвил Кирилл. Мать стояла под дверью и подслушивала, наверно, грызла маникюр.       — Он парень! Кирилл, я не могу понять… вот как мужчина мужчину… гомосексуалисты — это же мерзко. Как мужчина может разрешать… трахать себя в зад? Будем уж называть своими словами. Это не в мужской природе! Мужчине не может это нравиться!       — А ты пробовал, чтобы утверждать?       Отец поёрзал на стуле, вдохнул, словно рабочий перед тем как продолжить долбать отбойным молотком неприступную стену, в которой за час долбления не появилось ни одной трещинки.       — Кирилл, гомосексуализм — это ненормально, это психическое отклонение…       — Ага, давай, запихни меня теперь в психушку.       — Ну объясни тогда мне, почему ты решил дать в жопу. Извини, по-другому я это назвать не могу. Ты рос нормальным ребёнком, встречался с девушками, и внезапно стал петухом. Бежишь к этому парню, как привязанный, в зад себя долбить даёшь. Или ты врёшь насчёт этого?       — Нет, не вру: я петух, самый натуральный, просящий, чтобы его трахнули в жопу, — процедил, впившись в глаза отца взглядом, Кирилл. — Хочешь знать, как так вышло? Давай объясню — мне нравится! А теперь давай объясню ещё кое-что: я люблю Егора! Тебе ведомо это чувство? — Голос его нарастал. И похеру, если соседи стоят на площадке и греют уши. — Ты когда-нибудь любил? Любил когда-нибудь мою мать? Или у вас деловой союз с брачным контрактом? Ты знаешь, что такое тонуть в глазах любимого человека, боготворить его?       Отец сидел красный, как после пощёчины, но не отводил глаз.       — Ты знаешь, что такое не дышать без любимого человека, понимать друг друга без слов, считать минуты до встречи? А что такое — испытывать счастье, зная, что он тоже тебя любит? — продолжил, крича, Кирилл. — Так вот — вы на два месяца превратили мою жизнь в ад! Осознай уже это, чудовище! Я не в жопу даю — я занимаюсь любовью! Я близости с Егором хочу — близости! Ты чувствуешь разницу? Ты знаешь, что такое сходить с ума от счастья в постели с любимым человеком? Я думаю, ты ничего этого не знаешь, потому что ты никогда не любил! Не видел я никогда у вас с матерью любви! А то бы вы и меня любили! Понимали бы меня — как это быть разлучённым с любимым человеком на почти три месяца и гадать, считает ли он тебя предателем! Слава богу, мы с Егором не такие, мы любим друг друга и знаем, что многих вокруг от этого корёжит! Мы будем вместе и лично мне до пизды, что вы с матерью скажете! Вы замечаете только плохое, на ваш узкий взгляд, а хорошее — хер! А то заметили бы, что я больше не пью, не курю, учусь! Каждый раз я представляю Егора: как он не ноет в трудной ситуации, а идёт вперёд!       Отец пытался что-то вставить, но у него не получалось: слова лились из Кирилла потоком. За дверью гостиной чувствовалось нервное мельтешение.       — Теперь я всё сказал. — Кирилл встал, поправил куртку. — Спасибо, что показали мне разницу между нашей семьёй и Рахмановыми. Не захотите помогать — похую. Отучусь как-нибудь, в армии отслужу и сам на жизнь заработаю. — Он развернулся и уж теперь покинул квартиру. Горло заболело от длинного монолога, голос сел до хрипоты.       — Кирилл! — заревел вдогонку отец.       Дверь, закрываясь, хлопнула. Кирилл понёсся вниз по ступенькам, не тратя время на лифт. Только сейчас начал осознавать, что легко отделался, успев уйти с поля боя, где оставил тяжёлую артиллерию противника разбитой, но не уничтоженной. Надеялся, что, вывалив им всё, поступил правильно.       Оглянувшись на окна четвёртого этажа, вспомнив побег по простыням, Кирилл прыгнул в машину и поехал в Москву, пока не догнали и не приковали к батарее. Рюкзак лежал на заднем сиденье, в нём и по карманам куртки были рассованы деньги. В крови бурлил адреналин.       100       Проснулся Кирилл в хостеле на узкой кровати. Сейчас было так же шумно, как и когда он засыпал около двух часов ночи. От батареи шло тепло. Чем-то воняло. Возможно, грязными носками или разложившейся мышью. Бельё было влажным, подушка, в которую он уткнулся носом — тощей, со сбившимся в комки синтепоном, на стене рядом с ним — засаленные обои.       Подавив приступ брезгливой тошноты, Калякин перевернулся на спину, поправил ногой колючее шерстяное одеяло, кинул взгляд на пасмурное окошко и постарался сосредоточиться на главном — сегодня он увидит Егора. Это получилось.       Думал, что будет волноваться всю ночь, ворочаться, не спать, но после долгой дороги в темноте по мокрой трассе храпел, как убитый, без снов.       Пошарив под подушкой, Кирилл нашёл смартфон. Времени было десятый час. Можно было не спешить, но так хотелось спешить!       Прислушиваясь к голосам снаружи, Кирилл полежал ещё с полчаса. За этот период как раз налился и опал утренний стояк. Потом встал, занял очередь в общий туалет и душевую, пока она подходила, сходил в ларёк в холле, купил, чем помыться и побриться. К двенадцати часам привёл себя в порядок. Сомнения вызывали только волосы — длинные и непослушные, бесформенные, как у стиляги семидесятых годов, к таким только брюки-клёш и ботинки со скрипом. Но в парикмахерскую сходит когда-нибудь потом.       Глядя в висевшее на стене номера тусклое зеркало, в котором из-за бокового освещения почти ничего нельзя было нормально разглядеть, Кирилл заправил часть волос под шапку. Надо было собираться, поторапливаться, а он нервничал. Нервничал приятно — в предвкушении. Просто боялся опоздать из-за пробок. Или не найти в толпе, хотя на этот случай есть телефон. Или что рейс задержат. Или вообще отменили. Нет, это всё паника: он звонил Андрюхе, и тот сказал, что всё идёт по плану. Они договорились встретиться в аэропорту.       Кирилл оделся, сложил в рюкзак вещи, проверил, чтобы ничего не забыть, и сдав ключ, покинул номер. Свою машину он решил не трогать из-за вероятности пробок на Ленинградке, о которых часто вещают в столичных новостях. Спустился в метро и доехал до станции «Белорусская», пересел на аэроэкспресс, который, правда, плёлся как дохлая кобыла, вызывая нервозность. Кирилл смотрел на часы в смарте каждую минуту. Время сокращалось и сокращалось, Егор и Галина к этому моменту провели в небе без малого четыре часа и скоро подлетят к Москве, а ему ещё надо добраться до терминала D.       На выходе из вагона случилась заминка: вперёд лезли вездесущие пенсионеры-путешественники с кучей чемоданов на ножках, бабы и мужики с бесконечно орущими детьми и баулами. Кирилл, придерживая рюкзак за лямку, вывалился из вагона где-то ближе к концу потока и сломя голову погнал к терминалу. В нём он был всего два раза, дорогу смутно помнил, ориентировался по указателям. Но натыкался на тех же самых пенсионеров, баб, детей и мужиков, петлял, психовал, злился, кляня блядскую запутанную архитектуру, скользкий пол, отражающий свет верхних люминесцентных ламп и всевозможных электронных табло, и огроменные расстояния. Попав в зону встречающих, нервы сменились истерикой — людей было видимо-невидимо. Они стояли, сидели на стульях и полу, перемещались, прибывали рекой и уходили. Муравейник? Нет — дурдом! Рейс что ли отменили? Или сразу два? Нарочно, чтобы он тут с катушек от волнения съехал? Ещё и эти сводящие с ума приторные голоса по громкой связи… Голова от них кругом.       Табло оповещало, что рейс из Тель-Авива прибыл десять минут назад. Потеснив надменного мужика в строгом костюме с табличкой с надписью на иврите, Кирилл замер напротив выхода из зоны прибытия. Расстегнул пуховик, шапку ткнул в карман, рюкзак держал в опущенной вниз руке. Смотрел. Обзор заслоняли. Кирилл поднялся на цыпочки, завертел головой… Лица, затылки, анфас, профиль. Азиаты, европейцы, евреи. Кучерявые, лысые, бритые, гладковолосые, с пучками, хвостами, пирамидами. Блондины, брюнеты, рыжие, фиолетовые, седые, разноцветные. В куртках, мехах, плащах, пальто, пуховиках, полураздетые. Все шевелятся, мешаются, за детьми не смотрят. Кирилл никогда не обращал внимания, сколько в аэропортах людей, обычно свободно бывало, без суеты, культурно. А теперь… как найти в этом столпотворении Егора и Галину?       И где Андрей и Лариска?       Нет, они не могли уже встретить друг друга и уехать без него — мало времени прошло.       Кирилл завертел головой интенсивнее, выискивая банкиршу и мальчугана, и увидел…       Он едва не попятился назад в желании убежать, спрятаться.       Стукнувшись спиной о что-то мягкое, Калякин понял, что всё-таки попятился.       — Молодой человек! — грозно одёрнул старушечий голос, не дребезжащий, а весьма бодрый. Кирилл повернулся. На него строго смотрела низенькая путешественница с нарисованными бровями и вся её пенсионерская компания.       — Простите, — пробормотал Кирилл и, шагнув в сторону, спрятался за мужика с табличкой и бабу, которая тут же заняла освободившееся место. Он лишь вытянул шею и удостоверился, что ему не приглючилось. Нет — мама и папа, так же нервно озираясь и пристукивая ножками, стояли у информационного стенда. Блять, вот суки! Значит, запирать его дома они не стали, а погнались в Москву! Ну, конечно, им, как одним из спонсоров, чиновники из здравоохранительной конторы без проблем сообщили дату и рейс, на котором вернутся подопечные. Кругом одни мрази.       К счастью, родители не видели его. Тут толкучка действовала на руку.       Загородив лицо рукой, Калякин снова уставился на выходящих из зоны прилёта и вовремя! В потоке людей находились Егор и Галина!       То есть, сначала глаз выхватил среди людей фрагмент инвалидного кресла с крутящимся колесом и понёсся дальше. Потом мозг обработал эту информацию и дал сигнал, что, в общем-то, инвалидная коляска — это, во-первых, что-то не совсем обычное среди шагающих людей, а, во-вторых, инвалидная коляска вполне может оказаться тем, что надо, ведь не думает же он, что Галина выйдет из самолёта на своих двоих?       Кирилл мгновенно вернул взгляд к инвалидному креслу, но увидел в ней румяную миловидную женщину с пышной копной рыжеватых волос, с неброским аккуратным макияжем, подчёркивающим её красоту. На ней было ярко-синее полупальто с большими пуговицами и синие, но на тон светлее брюки, сапоги на плоской подошве, но вполне модные. Шею окутывал элегантный шарфик, который, вероятно, вне помещения заменял шапку. Лежащие на коленях руки сжимали кожаные перчатки, тоже синего цвета.       С разочарованием скользнув по дамочке взглядом, Кирилл без интереса поднял глаза на её спутника…       Егор! Это был самый настоящий Егор! Его глаза, губы, слегка длинноватый нос! Его сильные руки сжимали ручки инвалидного кресла!       Без шапки, в расстёгнутой чёрной тёплой куртке, серых брюках. Он катил кресло и вглядывался в толпу встречающих.       Бог ты мой — Егор…       У Кирилла перехватило дыхание. Он через силу, раздирая лёгкие, вдохнул и рванул к нему навстречу. Слышал только шум в ушах и больше ничего. Видел только Егора. Нет, теперь видел, как к Егору и Галине бежит Андрей — парень раскинул руки, как тогда в школе, и что-то кричит. Сзади него, тактично отставая, шла Лариса. Через секунду Рахмановы обнимались.       Сейчас и он обнимет Егора…       Вдруг Кирилл почувствовал толчок — рывок назад — и покачнулся, вырванный из радостной кутерьмы. Сразу вернулся слух — все шумы аэропорта ударили по ушам и самое близкое из них, скороговоркой:       — Кирилл, одумайся! Не губи себе жизнь! Ты не пидорас!       Калякин резко обернулся. Отец так и сжимал его рукав в кулаке, требовательно буравил взглядом. Поодаль переминалась мать, одетая, как на праздник.       Кирилл одарил их обоих холодным, рассудительным взглядом и ответил совершенно спокойно, чего от себя в горячке недопустимого промедления не ожидал:       — Я люблю Егора. Не хотите любить меня таким — не любите.       И он развернулся и быстрым шагом пошёл к маленькой группе родных людей. Рахмановы уже отделились от основного потока в сторону, заметили его и, разговаривая, наблюдали за его перебранкой с отцом.       Подходя, Кирилл улыбался, показывая, что всё хорошо, что всё позади. И ему улыбались. Андрей и Лариса расступились. Кирилл встал напротив Егора, почти вплотную. Они были практически одинакового роста, и глаза получились на уровне глаз. Приветственных фраз не было, обмен признаниями проходил на уровне телепатии, Кирилл почувствовал, что снова тонет в чёрных улыбающихся омутах и не хочет выплывать, но он моргнул, а затем, мысленно извинившись перед Егором, поставив на пол рюкзак, присел на корточки у ног Галины. Чувствовал, что так будет правильно.       — Рад видеть тебя, мам Галь. — Кирилл взял её ладони в свои. Они были тёплыми, живыми. — У тебя новый имидж? Я сразу тебя не узнал, подумал, что за королева красоты?       — Всё шутишь, Кирюша? — пожурила Галина. Её голос так же окреп, как преобразилась внешность. Перед ним был совсем другой, жизнерадостный человек. Лишь глаза оставались по-прежнему ласковыми. — Спасибо тебе, родной. — И она подняла руки с красивым маникюром — медленно, неуверенно — и обняла Кирилла за шею. Кирилл искренне, с повлажневшими глазами обнял её.       — Это тебе спасибо, мам Галь, что исполнила мою мечту.       — Какую?       — Помнишь, я говорил, что хочу, чтобы ты меня обняла? И вот это случилось.       Калякин обнял её ещё крепче и разжал руки. Чмокнул Галину в щеку и встал. Опять оказался перед Егором и опять между ними потекла телепатическая связь. Они никого вокруг не замечали — ни посторонних, ни своих, ни родителей Кирилла, которые наблюдали издалека, и Елена Петровна с упрёком смотрела на мужа, а тот в ответ беспомощно пожимал плечами.       Телепатия, подкреплённая дерзкими, провокационными, счастливыми улыбками не могла продолжаться долго — притяжение было велико. Егор и Кирилл, одновременно выдохнув и усмехнувшись, заключили друг друга в объятия — крепкие мужские объятия. Не смея поцеловать друг друга на людях, дотронулись щеками.       — Я люблю тебя, Кир, — прошептал на ухо Рахманов.       — Ты вся моя жизнь, — ответил Кирилл.       Два твёрдых члена, соприкасаясь через ткань, подтверждали их слова.