Под одеялом

Юра повертелся в кресле, потискал подлокотники, заправил волосы за уши и снова повернулся к камере. Отабек смотрел с монитора всё так же — прямо и виновато. Гладил чашку по кругу, то по часовой стрелке, то против. Вздохнул. Юра вздох подавил, вытащил из-под клавиатуры резинку, подергал, надев на пальцы, и сказал: — Ну че теперь, нет так нет. Рот у Отабека стал совсем ровный, линией, щетина по краю челюсти отчетливо проступила в свете настольной лампы. Как всегда, ничего лишнего на столе, не то что у Юры: тарелка с сухарями, салфетки, игрушка-антистресс, лазерная указка, Пётя. Пётя запрыгнул на стол, а слезать поленился, тут и лег около колонки. — Прости, — сказал Отабек. — Если бы это зависело только от меня, я был бы уже в аэропорту. Я верю, подумал Юра, я тебе верю, конечно. Отабек не стал бы прикрывать своё нежелание переезжать непреодолимыми обстоятельствами, он не мудак. И тренер его не мудак тоже, потому не может бросить остальных своих подопечных и ехать следом за самым успешным. Хотя со всех точек зрения это было бы правильно: остальные-то кто, ноунеймы, а это Отабек Алтын! — А че у него, много других? — Трое, — сказал Отабек. — В Канаде не было, а здесь он взял. Каток есть, а хороших тренеров не хватает, сам понимаешь. Он делится опытом, он не может уехать сейчас, сходу. Нужно время, завершить начатое. — Сколько? Сколько им ещё вот так — по скайпу и по неделе раз в пару месяцев. Но только не в сезон, и не в самые горячие подготовки, а надо выловить время и вырваться чуть ли не со скандалом: Юра, ты опять, и что ты потом накатаешь?! Нормально я всё скатаю, ворчал Юра, запихивая вещи в чемодан, а если не смотаюсь сейчас, то точно скатаю вам всем ровно ни хуя, не смогу сосредоточиться. Отабек приезжал, вроде бы, без скандалов с тренером, но тоже ненадолго. Надолго никому из них было нельзя. Это как работать на мега-важных работах в мега-важных отраслях, и быть на своих постах незаменимыми. Это и есть, в общем-то, их работа: тренироваться, представлять страну, завоевывать от её лица медали и кубки, стоять с флагом на пьедестале. Они стояли рядом, и Юра думал, что самолет уже послезавтра, и между пресс-конференциями, показательными и банкетом у них будет хорошо, если три часа, и те придется оторвать ото сна. За-е-бись. — Давай, — сказал он, когда Отабек припарковал мотоцикл на очередной живописной обочине, которых они повидали уже несметное множество, — съедемся. Серьезно, переезжай ко мне, я без тебя не могу. Отабек просто прижал его к себе, и они так стояли, пока спины не затекли. Он пытался, Юра верит ему, просто такие обстоятельства. И сколько эти обстоятельства ещё будут длиться? — Год, — сказал Отабек. — Хотя бы год, тренер и без того идет мне на уступки. Мы договаривались, что вернемся домой и будем тренироваться здесь, я не знал тогда, что всё так будет, и не могу теперь ничего требовать у него. Понимаешь, Юр, не могу, это нечестно. Куда уж нечестнее — дергать человека, а тренер, как ни странно, тоже человек. У него тоже, наверное, какая-то личная жизнь имеется, он у Отабека не старый. У Юры, блин, старый зато! И с тяжелым, как чугунный утюг, авторитетом. И что он никуда за Юрой вслед не поедет, это само собой. Это только Никифоров мог взять и свалить, а потом вернуться, Юра так не может. И дергать так дядю Яшу не может тоже. Никифоров-то уже всё, отвалился, постит в инстаграм фотки из своего Хасецу на фоне моря и пуделей (они там совсем шизанулись, завели ещё двоих, один другого кудрявей), а остальные все на месте, даже Гошка. У Гошки возраст уже, стыдно говорить, а как будто второе дыхание открылось. Мила, опять же, и вот эти все новенькие, подрастающие звезды фигурного катания, которые, как Юра в свое время, отовсюду съехались, чтобы тренироваться у Самого! Нельзя взять и переехать без тренера. У Юры и не было никогда другого, если не считать тех первых, в Москве, которые и наладили дедушку показать его Фельцману. Юра то время не очень-то помнил, и поэтому казалось, что с дядей Яшей они были вместе всегда. Частично это и была правда, потому что все свои достижения Юра осилил под его чуткой рукой. — Юр, — сказал Отабек, — мне жаль. Это всего лишь год, он пролетит. Да, покивал Юра, да, время летит пиздец просто, вот он только ходил с дедой за руку на каток, а уже сидит в кресле в своей квартире со своим котом на столе и занавешивается челкой, чтобы Отабек не увидел слез. Всего год, ха, да подумаешь, дни бегут, как в жопу укушенные конькобежцы. Годом больше, годом меньше — у них вся жизнь впереди. И если Отабек обещает, он сделает. Год. Можно отсчитывать дни. Купить отрывной календарь, сейчас, правда, уже не начало года. — Юра. — Я нормально. — Юра втянул носом воздух до боли, скрутил волосы так, что заломило в висках, завязал хвост. — Ты сам как? Отабек покачал головой: — Плохо. Я надеялся, всё как-то решится. Не решилось. Я не могу переехать без тренера, и фигурное катание бросить не могу. Юра вскинул глаза, замахал руками, как на чумного. Ты что! Я б себя потом сгрыз, если б ты ради переезда… Ой, блядь, даже в мыслях такой херни не держи! — Я люблю тебя, — сказал Отабек. Юра лег щекой у клавиатуры, и в маленьком окошке в углу монитора отобразилась только его макушка. Выжидать, когда у Якова Фельцмана выровняется настроение, было дело гиблое. Только он стоял спокойный у бортика, и Юра уже намерился подойти, как его уже раздраконил какой-то пиздюк, и на дяде Яше уже можно было сушить стельки, в минуту просохнут. Юра проводил пиздюка глазами. Говорили, талантливый. У всех талантливых такой сраный характер, что ли? Неизбежный довесок? Эх ты, подумал Юра, у тебя ещё нет проблем, кроме как допереть, наконец, как аксель выпрыгнуть, катайся себе и катайся, а я уже взрослый, и проблемы у меня взрослые, аж самому странно. Но Юра исхитрился, поймал-таки тренера после ухода Лилии Барановской. Они не поцапались в этот раз, а даже наоборот, постояли в уголке на интимнейшем расстоянии в полметра, и у дяди Яши блуждала теперь на лице непонятная, и даже какая-то неприличная для его возраста улыбка. Эх, дядя Яша-дядя Яша, кому понять меня, как ни вам, хотя вы, конечно, для всего этого старый, но помните же, как были молодым, да? Не можете не помнить, иначе не лыбились бы так, что пиздюк вон аж на ровном месте споткнулся. — Дядя Яша. — Что? Да не смотрите на меня так, будто я сейчас начну отпрашиваться домой. Зачем мне домой? Кто меня дома ждет? Пётя? Я ему корма нормально насыпаю, чтобы не умер с голоду, если я однажды внезапно домой не дойду. И Отабек, конечно. Да. Ни поцеловать, ни погладить. Хотя можно закрыть глаза и лечь, а он будет говорить, говорить, рассказывать, как прошел день, и как ему хорошо с Юрой, и тогда можно представить, что они рядом. И тут главное не протягивать руку, чтобы его коснуться. Юра однажды довел себя так до слез. — Дядь Яш, у вас время есть или прям всё-всё забито? — Тебе дополнительные часы нужны? Помереть на катке молодым хочешь? Нормально мы занимаемся, хватает. Если надо — ходи лишние часы к Лилии, подтянешь хореографию. Она спрашивала, кстати, поторопись, пока ещё окна в расписании есть, потом не втиснешься. Ничесе! Это ему прямо тренер говорит, что он достаточно занимается и больше не надо? Юра тихонько ущипнул себя за бедро. Подобрался ближе, сказал тише, дядя Яша вслушался: — Не мне. — А кому? — он огляделся, все кинулись разминаться и отрабатывать элементы. — Юра, что ты мне голову морочишь, что тебе надо, говори уже? Юра вдохнул, как перед нырком. Прямо — так прямо. — Дядь Яш, возьмите Отабека, а? На год всего, а потом его тренер переедет. Ну что вам, у вас вон и так нас сколько, одним больше. Тем более уже готовый спортсмен, тянуть не надо. Вы ж видели, как он катается, да блин, вы и раньше видели, он занимался уже у вас. Он серьезный! Прям серьезно относится, работоспособный, не распиздяй, дядь Яш, честно. Ну возьмите, ну очень надо. Яков отстранился, посмотрел на него внимательно, придвинулся и спросил: — Плисецкий, ты обалдел? — Пожалуйста. — Зачем он мне нужен? Ещё и на год. Это что тебе, в магазин сходить? Взял фигуриста, отдал фигуриста, мне заняться нечем, по-твоему? — Дядь Яш, ну очень надо. Если б не очень, я бы к вам даже не подошел. В смысле, не побеспокоил. — А что у него? С тренером. Конфликт? Ну да, от тренеров уходят или из-за конфликтов, или когда результатов нет или не те результаты, на которые рассчитывал. Вроде и спортсмен нормальный, а не лепится из него, растекается, как необожженная глина, тогда пробуют сменить тренера. Но у Отабека результаты есть, и с тренером отношения отличные. — Нет, нормально у них всё. Просто. Надо переехать в Питер. Прям щас, а не через год. — А в чем дело? Жить этот твой протеже где будет? Юра вытаращился, и Яков вытаращился в ответ и протянул: — Поня-атно. Юра посмотрел на чемодан и показал ему язык. Чемодан не отреагировал. Вот и живи здесь, с моим на пару, всё. Отабек стучал в кухне ножом о доску, резал колбасу. Сейчас поедят хоть нормально, а то Отабек как приехал, они до еды и не добрались. Потому что добрались сначала до ванной, а потом друг до друга, а потом их вырубило. Проснулись оба с урчащими, как коты, животами. — Он согласен, — сказал Юра тем же вечером, уже, получается, почти месяц назад. Отабек в мониторе сузил глаза, переспросил. — Дядя Яша согласен взять тебя на год. Решено. Ты согласен? Это был Юрин косяк — предлагать съехаться и не решить основную проблему. Вот — он решил. Отабек согласен или не согласен? Всё как он любит — всего два варианта: да или нет. На столе уже стояли тарелки с супом, салат, Отабек поставил бутерброды прямо на доске. Сел напротив. В домашнем. Надо привыкать, что он теперь будет тут, вот такой, в майке и спортивных штанах. О-ху-ен-но. Наш дом, подумал Юра. Дом — это не место, дом — это когда я с тобой. Но обустроиться надо. Что-то такое, совместное, чтобы не только моё (хотя всё моё — твоё), а наше. — Надо, — озвучил Юра, — что-то купить. — Продукты? — Отабек, выспавшийся и умытый, был всё равно будто не окончательно в себе. Тоже ещё не привык. Не понял. Не до конца поверил. — Не, посерьезней что-нибудь. Не знаю, кастрюлю? Отабек улыбнулся, отвел ложку ото рта. Задумался, сощурившись. Ну давай, думал Юра, давай, это же твой дом теперь, что ты хочешь? Отабек отправил всё-таки ложку в рот, прожевал, проглотил, покачал ей в задумчивости и внес предложение: — Может быть, одеяло?