Под одеялом

Юра сразу предупредил: — Я буду кусаться. — Окей, — согласился Отабек, — если тебе так легче. — Не легче, мне ни от чего не легче, но это пиздец. Давай спать на катке. Я серьезно. Заныкаемся в душевой, ночью выберемся и переночуем на лавках. Ну не расстреляют же нас! Отабек переложил ногу так, чтобы кожа как можно меньше соприкасалась с простыней и вздохнул: — Мы это уже обсуждали. Нельзя. Юра хныкнул и дернул рукой. — Значит, я сдохну. Зажарюсь заживо. Отабек вздохнул снова и попытался переложить другую ногу — результат тот же. Да, жарко. Да, вентилятор накрылся, а кондиционера нет. Да, ему самому хочется ныть и хныкать, сам держится еле-еле. Да, ещё пара таких ночей, и он согласится с Юриным диким планом. Невыносимо! Не столько жара, Отабек привычный к жаре, сколько духота. Все окна настежь, а воздух не движется, хотя кровать стоит прямо там, где должен бы проходить поток воздуха, тот самый жизненно необходимый сквозняк. Обычно они спали в обнимку. Не специально, просто так получалось, особенно зимой. Отабек засыпал на боку, подоткнув под себя одеяло, а просыпался под вой будильника либо обнимая Юру, либо в Юриных же объятиях. А на подушке, прямо над головой, кот. В особо холодные дни — или когда было на то настроение — пушистая туша забиралась под одеяло, втискивалась между людьми и там укладывалась, мурча и ворча по-кошачьему: вот же какое уютное место хитрые люди заняли, ну сейчас-то я их подвину. Теперь Пётя спал на полу в ванной. Юра убрал коврик, чтобы освободить побольше холодной плитки, и Пётя растягивался там во весь рост, раскидывал лапы и даже не реагировал, когда кто-нибудь заходил и включал свет. Отабек втайне ему завидовал. С другой стороны, у них с Юрой был каток. Они уходили туда рано, возвращались оттуда поздно. На катке можно было не существовать, а по-настоящему жить. Судя по тому, что на льду в эти дни стало как-то необычайно тесно, кондиционера не было не только у Алтынов-Плисецких. Самым сложным оказалось не сталкиваться на постели. Вроде кровать немаленькая, места хватает, но шевельнешь рукой — наткнешься на Юрину руку, разведешь ноги — ткнешься коленом в колено. — Не трогай меня, — прорычал Юра, садясь и стягивая резинку с растрепанного хвоста. — Я тебя очень люблю, но не трогай меня. — Я случайно. Зажав резинку в зубах, Юра собрал волосы, отодрал налипшие на потную шею волосинки, и затянул хвост повыше. Отабек на днях выстриг себе виски и затылок короче, чем обычно, и всё равно мучился от жары, каково же Юре? У Юры волосы отросли почти до плеч, он планировал прическу для произвольной программы, для неё нужна нормальная длина, и только поэтому терпел. Но уже из последних сил. — Дай машинку, — попросил он вчера, проворочавшись полночи без сна. — Состригу это всё к ебене матери. — Юр. — Не могу, щас сдохну. — Юр, ну потерпи немного. Дольше пары недель это не продлится. Ты же будешь жалеть. Юра всё равно вскочил и убежал в ванную. Возмущенно мявкнул Пётя — по ночам он хоть немного оживал и выбирался в кухню поесть, — зашумела вода. Он не станет, думал Отабек, разводя бедра, в паху всё слиплось от пота. О белье, разумеется, речи не шло, оба ходили и спали в первозданном виде, но дальше кожи всё равно не разденешься. Он не станет, пожалеет волос, хотя трудно даже вообразить, как ему от них жарко, и как достало постоянно затягивать эти хвосты или плести косички, чтобы их заколоть наверх и освободить затылок. Вернулся Юра с мокрой головой, бросил на подушку полотенце и повалился на постель. Сегодня он лег с сухими волосами, зато поставил рядышком пульверизатор и периодически брызгал на себя, на Отабека и удивлялся вслух, почему не додумался до этого раньше. — Придет осень, — сказал он, брызнув в очередной раз, на грудь Отабека осела водяная пыль, он почти застонал, — будем обниматься, а щас не могу. — Да, я тоже. — Тогда заодно и потрахаемся. — Ага. Обязательно. А как же. — А то мне даже от стояка херово. Кровь приливает и вообще пиздец. А если ещё и двигаться!.. Нет-нет, только не двигаться в этом вязком воздухе. Велика опасность склеиться кожей намертво. — Это не наша стихия, — продолжал настаивать Юра. — Нет, не наша. — Наша стихия — лед, холод, мороз, блядь! — Ага, то-то ты так рвешься под одеяло зимой. Нарушив все пакты о ненападении и несоприкасании, Юра пнул его ступней в голень. — А сам-то! — Ты прав, ты прав. В ноябре, когда шалило отопление, Отабек из-под одеяла практически не вылезал. Юра перебежками пробирался в кухню за чаем и возвращался. Пётя сидел с ними, крутился в ногах и щекотал хвостом. — Между жарой и холодом, короче, я выбираю холод. В холод можно одеться, в жару можно только сдохнуть. — Терпеть. — Тебе не понять, — отмахнулся Юра. — Ну да, это же не я тут плавлюсь рядом с тобой. — Прости, — шепнул Юра, с влажным шорохом отлепляя бок от простыни и переворачиваясь на другой. — Это предсмертный бред. До сезона, думаю, не доживу. Начались упаднические настроения. Когда Юра не мог уснуть от жары, он начинал капризничать, озвучивал предсмертную волю, завещал Отабеку кота. — Ты куда? — спохватился Юра. — Сейчас вернусь. Отабек поднялся, ему в спину брызнуло нагретой водой. Хорошо. И идти босиком по холодному линолеуму хорошо тоже. Он не стал зажигать в кухне свет, щелкнул рычажком подсветки на вытяжке. От света, кажется, ещё жарче, потому они с Юрой его сейчас почти не зажигали, максимум ночник, и тот старались скорее погасить. Снизу муркнуло, Отабек автоматически присел, но удержал руку. Обычно Пётя терся об ноги, в эти же дни оповещал о себе голосом. Весь в хозяина: не касайтесь меня лишний раз, укушу. — Что? — спросил Отабек. — Воды? Помимо обычной миски в кухне, Юра сейчас оставлял полный таз на полу ванной, Пётя мочил там лапы и оттуда пил. Отабек не сильно бы удивился, обнаружив там однажды кота полностью. Он всё равно долил в миску свежей воды, досыпал корма, и Пётя сразу же захрустел сухими подушечками. Да, действительно, днем поесть невозможно. Они с Юрой обедали на катке, а сидя дома, наверное, только пили бы и пили, какая уж тут еда! Холодная? Хм. Кубики льда с хрустом упали в кружку, зашипела, обволакивая их, минералка. Добавить сироп? Нет, лишнее, наверное. В комнате Юра уже ждал его сидя. Принял стакан, застонав от примораживающего руку холода, и сразу сделал большой глоток. — Осторожнее, горло. — Знаю, — ответил Юра, сглотнув. — Знаю. Спасибо! Господи, как же хотелось пить. — Так почему молчал? — Сам не понимал, чего хочется. — Я тут подумал, — поделился мыслью Отабек, — нам нужно что-то холодное. — А что, лед кончился? — Не в этом смысле. Еда. — Окрошка? — Это первое что приходит в голову. Но, думаю, есть много холодных блюд. Подумаем? Юра выудил кубик льда в рот и задумчиво замолчал. Отабек сходил выключить забытую подсветку, зашел отлить, едва не наступив в темноте на вернувшегося в ванную Пётю, а когда вернулся в комнату, Юра уже лежал, подсвеченный экраном телефона. Над губой и на лбу у него густо собрались бисеринки пота, Отабек, снова нарушая все пакты, быстро стер их пальцами. Юра не возмущался, вместо этого сунул ему под нос телефон. — Вот это хочу. Давно хотел. Смотрел когда-то ролик с рецептом, название смешное, поэтому запомнил. — Кукси, — прочитал Отабек. — Корейская кухня? — Она самая. Мороки много, но бля, хуже этой жары уже ничего не будет, так что можно и заморочиться напоследок. И снова нарушая договоренности, Отабек отложил телефон, склонился и поцеловал Юру в лоб. Тот только вздохнул. — Спи, Юр. Нам подниматься рано. — Я знаю, — ответил Юра, прилипая щекой к подушке. — Я тут подумал. — Да, Юр. — Не хочу ждать зимы, я завтра на катке тебя обниму. Простыня встретила спину жаром, Отабек сразу перевернулся на бок. Осторожно нашел кончики Юриных пальцев, коснулся их самыми кончиками своих. — Договорились.