О звёздном свете

      Под бескрайним ночным небом Нэриену было по-настоящему спокойно. Альтмер знал толк в музыке, был знаком с флейтой, его пальцы каждый день превращали молчаливую лютню в колодец магии — магии самых разных хитросплетений звуков. И всё же сейчас мер самой красивой музыкой считал многоголосье ночи: пение цикад среди бескрайних полей, одинокие крики ночных птиц и сонное посапывание друзей рядом. Миэнмар, полукровка, в которой мешались буйный данмерский нрав и босмерская хитрость, казалось, даже во сне движимая творить безумие и попутно чаровать всех своим хрустальным голосом, уснула прямо на земле недалеко от костра и теперь раз за разом ворочалась. Большой пушистый каджит, напоминающий чем-то снежного барса, уснул, опёршись о ствол дерева. Дж’Таджви спал спокойно. Этот бетмер был полной противоположностью полукровке: если бы перед ним явился сам Шеогорат, Дж’Таджви бы даже не хмыкнул.       Неподалёку спал, свернувшись калачиком, Аурейн. Бретонца не стоило даже и пытаться разбудить, впрочем, зачем, если Нэриену уже было кому составить компанию. Орчанка, сидящая напротив альтмера, так же, как он, любила проводить ночи напролёт, не засыпая. Зачем спать в такое прекрасное время?       — Так красиво, — зачаровано сказала она, неотрывно смотря в небо. — На Саммерсет ночью ещё красивее, мне кажется. Не скучаешь, Нэриен?       — С чего бы мне скучать? Я с самого детства рос здесь, в Хай Роке. Это мой дом, а не далёкие солнечные острова. Здесь я нашёл всех вас. Поэтому Хай Рок мне дороже, — ответил эльф, призадумавшись. И ведь правда же: чуть ли не каждого альтмера, живущего не на исторической родине, тянуло туда. Но только не Нэриена. Иногда ему это казалось странным.       — Знаешь, а мне бы хотелось побывать на Саммерсете. Только орку там придётся нелегко. Представь реакцию твоих утончённых сородичей на нечто с клыками и непроизносимым именем.       — Агрол.       — Что?       — Я произнёс твоё имя. А Миэнмар вообще каждый раз, когда обращается к тебе, повторяет его по три-пять раз. Не такое оно уж и непроизносимое, — весело сказал альтмер, а затем более серьёзно добавил: — Да и мне иногда кажется, что в тебе, имеющей клыки, больше альтмерского, чем во мне, вроде бы даже чистокровном.       — Почему ты так считаешь? — искренне поинтересовалась Агрол, наконец переведя взгляд с безлунного неба на Нэриена.       — Не знаю. Просто нет в тебе настоящей оркской воинственности, что ли. Зато есть мечтательность и возвышенность. Много ли ты встречала своих сородичей, так часто смотрящих в небо без причины, не чтобы воззвать к богам или высмотреть грозовые тучи?       — Я не почитаю богов. Я в них разочарована. Разве это присуще альтмерам?       — Даже разочарована? Ты раньше не говорила на эту тему. Почему ты так к ним относишься? — заинтересованно спросил эльф. Его всё больше увлекала эта орчанка — не молящаяся Малакату, совсем не грубая, загадочная. С истинно эльфийской душой. И если, наверное, некоторых орков можно было звать дикими, неудержимыми зверолюдами, то Агрол — настоящая мерка.       — Почему я так отношусь к божествам? Потому что мне с самого детства навязывали веру и внушали, что надо молиться, и в нужный момент боги помогут. Однажды нужный момент наступил, и что думаешь? Ничего не произошло. Боги, которым так молились мои родители, не помогли моему умирающему брату. Тогда я, пусть и была маленькой, но кое-что решила. Сейчас я только убедилась в правильности своего мнения. — Агрол притихла, а потом добавила: — Не воспринимай это никак на свой счёт. Я знаю, что ты веруешь, но даже не собираюсь тебя осуждать.       Нэриен промолчал. Он долго всматривался в орсимерку, принявшуюся зачем-то срывать и ломать сухие травинки. И только после того, как остатки трав полетели в огонь, альтмер решился сказать:       — Я точно вижу сквозь твоё сильное орочье тело альтмерскую душу. Можно я буду звать тебя Агролиэль?       — Как будет угодно, друг. Только не заставляй меня называть себя этим мудрёным именем, — негромко посмеявшись, ответила она.       В это время по-юношески чувствительное сердце Нэриена стало наливаться приятной теплотой. Спать всё так же не хотелось, потому что это стало бы преступлением — упускать такие чудесные мгновения ради сна. Преступлением против богов, в который Агрол давно не верила, преступлением против неё и против самого себя.