О звёздном свете

      Он поёт — и голос его переливается блеском перламутра. Альдмерис — красивый язык, но когда на нём поёт Нэриен, он превращается в нечто большее: в шум самых красивых водопадов и перезвон самых тонких золотых колокольчиков. Когда поёт Нэриен, то не слышно ни чужих голосов, ни своих мыслей о затаённой печали, о войне, о тварях из Гавани, которых Аурейн никогда не видел — и пожелает не видеть. Нэриен сливается с песней, и в один момент начинает казаться, что и его русые кудрявые волосы, и острые уши с покрасневшими кончиками, и его пальцы сотканы из золотых нитей света и мелодий.       Аурейн зачарован, он видит, как в тонких ладонях эльфа лютня тоже начинает светиться. Луны кажутся тусклыми, когда бретонец мельком бросает на них взгляд, а Нэриен же смотрит вниз. Это, кажется, даже хорошо — встретившись с его блестящими серыми, серебристыми глазами, Аурейн тотчас бы ослеп.       Альтмер поёт, пряча глаза, ведь почему-то стыдится своего акцента — но такой альдмерис бретонцу ещё больше по душе. Всё такие же красноватые, острые уши, кажется, едва дёргаются, а щёки заливаются румянцем полностью — Аурейн хочет протянуть руку, прикоснуться к этому средоточию света, но вовремя останавливается: пусть доиграет, пусть золотые филаменты песни сплетутся воедино, в одну неразрушимую цепь.       Нэриен почти доигрывает, его голос, подрагивающий на высоких нотах, будто взрезает жилы — Аурейн чувствует, как по коже проходят маленькие электрические разряды. На лице альтмера проступает тщательно скрываемое смущение — но обычно он таким не бывает.       А ещё он обычно не поёт на альдмерисе, стыдясь произношения. И не поёт для одного лишь человека.       Песня заканчивается мягко — словно они оба проваливаются в облако, всё такое же, из света и золота. Аурейн не сдерживается — осторожно кладёт эльфову ладонь в свою, почти не сжимает, сам боится обжечься. Другой рукой, неспокойно дрожащей, он оглаживает его щеку, слегка нездорово впалую и всё ещё красную, очерчивает подбородок, невесомо, лишь на миг прикасается к губам — и улыбается, пытаясь не ослепнуть, глядя в эти серые глаза.       Нэриен смотрит с опаской — но лишь немного. Аурейн берёт эльфа за руку чуть крепче и касается губами его волос, наощупь так похожих на степные травы. Несмелые, короткие поцелуи рассыпаются по лбу, щекам и кончикам ушей мера, но его губы остаются нетронуты: это слишком сокровенное и слишком головокружительное. Ведь и так слишком многое было позволено.       Песня уж давно закончена, но Аурейн всё ещё чувствует, как она дрожит в сердце, и не может вдохнуть. Вдвоём они продолжают эту песню, она плетётся между ними золотыми филаментами и тянется к серебристо-звёздному небу. Это золото их опутывает тугой паутиной, и теперь становится понятно, что эта мелодия для них не закончится.