Охотничья лихорадка

Виды города-миллионника, гордости Пенсильвании, стираются в лобовом окне, шины жужжат милями в час, и куда-то укатывается её если не любимое, то родное. Ускользают леса и охота, клонятся деревья прямо по краям гладкой трассы. Остается там и похороненный отец. Кэйси задумчиво перебирает пальцы. После всего произошедшего спустя время они приняли решение уехать из города. Они — это, конечно, громко сказано. Дядя Джон ругается на пыхтящий двигатель, огромной ногой приплясывая по полу. А город продолжает улетать. Ей не грустно. Просто там работали проверенные схемы, одни и те же разговоры с учителями, она знала точное расположение окон и парт по отношению к стенам, дверные замки не раз поддавались её пальцам, а свет в приемной директора освещал террариум в углу и листы с жалобами на Кэйси Кук. Там одиночество было изучено, а её исключение не происходило уже из привычки. Кэйси смотрит в зеркало заднего вида. Она обещает себе, папе и небу, что выживет даже здесь.

***

Кэйси ненавидит жвачки — особенно вот эти, со вкусом малины, с ярко-розовыми вкраплениями внутри, но всё равно жует, чувствуя, как быстро исчезает противно-приторный вкус. Она не обращает внимания и уже сейчас отдаленно слышит шуточки про широко расставленные большие глаза и то, как она похожа на рыбу не только видом, но и поведением. Молчаливая Кэйси Кук. Она выплевывает, когда вязкость уже заполняет весь рот. Липкая, сахарная смесь облепляет пальцы. Кэйси, конечно, может кинуть её вон той девочке в волосы, из-за чего поднимется визг, а её прекрасные локоны придется обстричь по затылок точно, но Кэйси всего-то встает со своего места и демонстративно перелепляет её на стол учителя под свист и оханье остальных. Только потом она узнает, что учитель, как и она, тоже новенький. Она моет пальцы и садится за последнюю парту. Изучает планировку больших окон и измеряет на глаз расстояние от подоконника до асфальта. Не для прыжка, но для угрозы. Новенький? Так даже лучше. Кэйси откидывается на спинку, смотрит по сторонам — дребезжит звонок. Поприветствуйте вашего нового учителя математики! Она не оборачивается на него, раскрыв учебник только послушно. А у этого директора голос писклявый. Наверное, вместо террариума он предпочел бы хомячков с мышами. Он уходит довольно быстро, семенит буквально, это даже забавно, и пропадает за дверью. Сам учитель до крайности немногословен, но всё из-за того, что блистающую на углу стола жвачку он заметил почти сразу. Спрашивает, кто это сделал. Сколько раз она это уже проходила? Чей-то единичный радостный визг КЭЙСИ КУК, как будто только этого и ожидавший, подобен крику толпы на казни. Кто-кто, переспрашивает учитель? И на неё смело тычут пальцами, пожирают глазами, хихикают в ладошку. Они все ждут. Она спокойно поднимает взгляд, готовясь к новому сражению. Сложивший руки на груди Деннис смотрит прямо на неё, прожигает безумно общими воспоминаниями. Кэйси полагает, это — галлюцинации. Парта под ней сотрясается от резких движений, глаза жадно смотрят, рвутся через эту невозможную пелену и так ничего и не пробивают в конце, находя там прежнего последовательного Денниса, нахмуренно смотрящего на неё и наматывающего тряпку на руку. Зрители в предвкушении — Кэйси чувствует их взгляды, но даже из-за тихого смеха над её безумным, распадающимся лицом, она не может перестать смотреть. Он пришел, чтобы убить тебя. Молча, с усилием отрывает жвачку. В следующий раз тряпка будет пахнуть хлороформом, когда он накроет твое лицо. Она скатывается по спинке стула ниже, ноги оказываются парализованы. Покалывание следует по ним в растянувшихся секундах, пока не отмирает насовсем. Они все смеются, особенно девочки, ладонями прикрывающие рты, но все они не знают, не представляют всего масштаба — он ещё заставит их с т а н ц е в а т ь. Пляшет паника у Кэйси в голове, дрожат пальцы на холодном столе. Сколько уже прошло с того момента? Сколько занял приход в себя, переезд и карты нового города? Она точно знала это раньше, с точностью до дня, а теперь... Кэйси не сможет прыгнуть в окно, сломав ноги. Ноги ей ещё дороги. Не ударит его партой и не схватится ни за одну подвернувшуюся руку одноклассника, что отдернется — как от огня. Успеет ли она убежать сквозь толпу, локтями отталкивая всех? Хватит ли ей воздуха? Она опасливо подтягивается на стуле и садится нормально, чувствуя, как затекшие ноги слабеют, трещат, хочется встать и как следует размять их, но она сидит как прикованная, слушает его напряженное молчание на её выходку в ответ. Он сдерживает злость, и это ему дорогого стоит. А через полминуты — почти ничего, когда мышцы лица немного расслабляются, и он, не обращая на неё никакого внимания, начинает говорить об алгебраической теме. Цифры. Они спасают тебя? Его походка около доски плавна, речь — последовательна. Формулы, красивые и правильно выведенные — долгожданная чистота в этом мире. Застыв в напряжении и боли, она ждет, что сейчас должно произойти что-то сумасшедшее, как раньше. На свет выйдет кто-то другой. Ждет то как охотник, планирующий позицию для точного выстрела в упор, то как жертва, плутающая среди лесов, прислушивающаяся к природе и умоляющая её без слов — спаси меня. Окрасом, прирожденными способностями или удачей. Его взгляд периодически срывается на неё, но никто из учеников уже не заметит этого во всепоглощающей скуке. Охотник? Жертва? Она видит в суженных зрачках, снова возвращающихся к сухим страницам, сомнение. Минуты, утекающие в час, длятся как вечность. Они заплутали в этом лесу. Кэйси не слышит, что он говорит — она вычисляет по движениям тактику, улавливает инстинкты и повадки. Кто перед ней теперь? Победа — вот-вот у неё в руках, когда на слуху ещё тает притворство и неправдивость его слов. Но звонок как выстрел сбивает их обоих. Дети поднимаются из-за парт. Ноги непослушно разгибаются, когда Кэйси резко встает и понимает, что не может бежать, несмотря на неуемное желание. Тела мелькают перед ней, лица плывут, она прорывается как сквозь плотный поток, и ей вторят недовольные слова, фырканья, нервное передергивание плечами: они все отталкивают её. Она отлетает назад, но ручка двери уже в ладони. Хрупкая, еле поворачивающаяся. Сердце колотится как ненормальное, как будто нагоняет последними ударами всю оставшуюся неистраченную жизнь. Кэйси Кук обязательно вырастет, получит охотничью лицензию, как обещала папе, купит дробовик и пули — она ничего не будет бояться больше. Ладонь упирается прямо перед ней и захлопывает дверь. Пальцы скатываются скрипом. Кэйси наблюдает за тем, как медленно опускается рука. Она оборачивается и смотрит прямо ему в глаза. Куда смотрят, когда стреляют? Деннис не прикасается к ней. На туловище. Эта тишина над ними — вместо неба, между ними — застывшими, так и не долетевшими до цели пулями. Если до неё дотронуться, то на пальцах останутся красно-желтые корки от ожогов. Если к ней прислушаться — мерный такт дыхания Денниса покроет её, заставив грудь вздыматься и опускаться в том же подстраивающемся ритме. Она дышит вместе с ним. Они совершенно одни в этом обволакивающем всё молчании. Деннис разрезает их бездействие неожиданно, когда грудь опускается всё реже, и он заново учит её не дышать, рукой сильнее врезаясь в дверь и нависая над ней, выставляя преграды. Его вдруг бешено ускорившееся дыхание, теряющееся самообладание щекочет её лицо. Кэйси вжимается в дверь со всей силой, чуть ли не пробивая её спиной. Она хочет, отчаянно хочет, чтобы эта дверь сейчас разлетелась в щепки, и упершимися лопатками тихо прикладывается пару раз, до будущих синяков на коже. В мыслях проносится тысяча неисполнимых планов. Она не успеет крикнуть. Он с трудом поднимает на неё мутные глаза. В тихом омуте — не черти, а стадо демонов пляшет, сгорая от внутренней лихорадки. Кэйси сглатывает твердый ком в горле, сводит взгляд на крепкую шею, затянутую до последней пуговицы. Деннис смотрит, смотрит, смотрит. А затем — выдыхает это прямо в её губы, дробя по словам: — Ты... ты остаешься после уроков, Кэйси Кук.