Lusya M. Theory

Малышка Кесси любит слушать сказки. У ее друга много чудесных историй. Но однажды они все закончились. Что делать тогда? Задача ясна — самой отправиться в сказку.

***

***

Жили когда-то в аббатстве Солей Двое возлюбленных. Двое детей. Парень — бастард, королевы наследник, Девушка — ведьма, сожгут что намедни. Девочку с детства удача обставила — Маму убили, в полях гнить оставили. Папа домой не вернулся однажды. Очередь доченьки — было так страшно... Боги ли, ангелы — манна ниспала, В гости к сиротке монашка попала. Блажь Милосердия в черных нарядах Названной матерью стать была рада. Вот и попала малышка в ловушку — В сети религии блеклая мушка. Стала служить, на глазах вырастая, Братьям и Сестрам всегда угождая. Но невзлюбили монахи сиротку, Были готовы прирезать ей глотку. В чем же причина? Зависть, быть может? Предубеждения души им гложут — Девушка рыжей, увы, уродилась. В страхе отныне ей жить приходилось. Но Беатрис паству быстро уняла — Девочку к свите Сестер приравняла. Нежный цветок среди каменных плит В сумраке грешного стада горит. Так и цвела в массе лживых улыбок Ярых молитв и сознательных пыток. Мор и болезнь между тем разгулялись — Люди и из дому выйти боялись. Черни прошла череда, наконец Горе познал королевский венец. Четверо принцев и трое принцесс — Длился недолго прощальный процесс. Семеро деток погибли подряд, Всем уготован пылающий Ад. Выжил единственный, Небом храним, Хоть королевой и не был любим. Сосуд миловидный испорченной крови Наследником стал против собственной воли. И шепчутся слуги, и шепчется люд: Невесту вот-вот для бастарда найдут. Пред свадьбой и будущим славным правлением Пришел в храм наследник за благословением. Ходил он по саду, и вдруг за кустом Увидел горящее алым пятном. Решительно ветви парнишка раздвинул, Да так в изумлении рот и разинул: "Пожаром" коса рыжей девы была, Что горькие слезы тихонько лила. История эта была ей привычна — Прогнали из храма на но́чь, как обычно. Озябла, продрогла, болит ее сердце, Но больше девчонке ведь некуда деться. И так просидела она до утра, Отдаться не смея объятиям сна. Кто знает, быть может, печальный рассказ, А может, и чары пронзительных глаз, Мальчишку пленили. Он чувствам поддался, И все же огонь в его сердце ворвался. Он взял ее руку, целуя так нежно. Любовь распустилась, а с ней и надежда. И в разуме парня иному нет места — Похоже, бастарду сыскалась невеста. Послушница слово не может и молвить, Пытаясь заветы священные вспомнить. Не грешно ли это? Не будет ли Бог Карать ее снова, низвергнув свой рок? Но страхи пропали, тепло ей в груди, На гостя Сестра без сомнений глядит. Пора ей на службу. А души трепещут, И вот, молодыми назначена встреча. Да Дьявол всесущий решил подшутить, Порядка историй запутал он нить. Исчезла девица, очнулась во тьме. Потеряны мысли и чувства не те. Не видно ни капли — сплошь темень кругом, И эта тюрьма заменила мне дом... Не видно ей лиц, не дано очертаний, И тени следят за театром страданий. Когда уж решила, что встретила смерть, Судьба подарила счастливую весть — Не Рай и не Ад распростерлись в округе. Девице был дар за смиренье и муки. Высокая дама с пустыми очами И черным лицом, полным хладной печали, С огромной и старой змеей на плечах Встречала девчонку, внушая лишь страх. Хозяйкой тех мест оказалась она, Похожею силой что наделена. Не внемлет девица, да что говорить — Удачно же Дьявол запутал ей нить! С той странной поры обнаружилось нечто — Бедняжка и впрямь настоящая ведьма! Училась прилежно заветной науке, И не было дела до веры иль скуки. Освоила чары, в зверей обращенье, Да только не видела пользы в уменьях. Ведь как ни старалась, что сделать могла, До слуха ее не дошла похвала. Ни легкой улыбки, ни доброго слова: Что было всегда — повторяется снова. И просит у женщины-тени девчонка Вернуться домой хоть на пару денечков. Стоит, как скала, и лицо — словно камень, Всю душу прожгла восковыми очами. Глядела зловеще печальная дама, И права уйти ученице не да́ла. Досада и ярость в девице взыграли. В театре страданий отлично сыграли. Вокруг — пустота, но как фурия, дева Сорвав кандалы, что опутали тело, Прорваться пыталась, сломать бесконечность Но с каждой попыткой близка неизбежность. Рука, легче пуха, макушки коснулась, И в ту же секунду... Я с криком проснулась. Опять забытье, на душе неспокойно: "Быть нашим творением ты не достойна". Очнулась в чулане, сие не в новинку — Когда ж ей давали почить на перинках? Но слышит — молитвы блаженные звуки. Вдоль ватного тела плетьми висят руки. Господь ли награду за муки вручил, Иль новые пытки терпеть поручил? Родная клетушка, знакомые песни — Для девушки нет ощущений чудесней. Вдруг скрип, сердце в пятки, душа улетела, И снова беззвучие, милое дело, А после девицу за плечи схватили — В объятия с криком ее заключили. Сестра Беатрис за морковью спускалась, Но, дочь лишь завидев, от слез не сдержалась. "О, милая детка!", — она причитала, — "Куда, бросив Бога, на годы пропала? Молилась ли, дочка, заветы блюла?" — Не может ответить младая сестра. Ну, что она скажет? "Училась я сглазам, Забыла про Бога, поддавшись соблазнам?" Но слов и не нужно — как будто янтарь Блестели глаза, излучая печаль. И, словно у кошки, сужались зрачки — Прекрасней награды за труд не найти. Но Беатрис была вовсе не зла — "Ангельский дар — цвета злата глаза. Жаль, прихожане еще не готовы Божию милость узреть за покорность. Слишком уж темный в деревне народ...". С этого дня на замке был мой рот. "Божьи глаза" завязать ей пришлось — О слепоте море слухов прошлось. Косы обрезали, выдали фартук, Да на подмогу прислали кухаркам. В то время в аббатство пришел монсеньор По имени Уильям. И, что за позор! — Все Сестры безумно его возжелали, Как будто Писание и не читали. Сама Беатрис, от стыда молчалива, Короткие взоры кидает тоскливо. Крича о грехах, за красой все погнались, А в душу узреть даже не попытались. Тем временем в замке опять нет порядка — У юного принца болезнь-лихорадка. Не жив и не мертв, молчалив, как Смерть бледен, О девице некой во снах своих бредит. Почти как два года юнец неизлечен, Уже и за здравие ставили свечи, Но лишь Беатрис с нашей девой явилась, Болезнь у бастарда почти испарилась. Он был еще слаб, но жизнь снова вскипела, В горячем и жаждущем нежности теле. Пока Беатрис толковала с врачами, Девица и принц, как и в самом начале, Молчат, восхищенье и тягу смакуя. Как жаль, таких чувств ощутить не смогу я. Увидев повязку, наследник отпрянул: "Когда ты успела ослепнуть, родная?". А девушка шепчет: "Я вижу отлично, Но вид моих глаз для других непривычен". Взяла его руку и тихо подула — "Теперь ты здоров, из лап смерти вернула". И правда — наследник поднялся с кровати. Сестрица стоит, на любимого глядя, И редкие слезы роняет в углу — С другою невестой уйдет он к венцу. Как только прошла весть об выздоровлении, К одной только свадьбе все приготовления. А надо сказать, монсеньор, тот, что Уильям, Чудесный момент исцеления видел. В аббатство пришел он с одной лишь задачей — Убить существо, что судьбу обозначит У многих людей, что еще не родились, Лишь многие годы спустя появились. Похоже, девчонка и есть апория, Что в будущем множество бед породила. И в храме однажды, в безлунную ночь, Приемную встретил монахини дочь. Повязка исчезла со взмахом руки — Два желтых огня засверкали в тиши. Молчанием пастырь ее одарил.

На утро другое схватили девчонку Два клирика, снова забросив в каморку. Но будущей смерти она не боялась — При мыслях о каре надрывно смеялась. Не знали людишки, с чем дело имели, Решив распахнуть эти Адские двери. В назначенный день Беатрис появилась, И что-то в глазах навсегда изменилось. Один только миг, но заметить успела, Как красная искорка в них пролетела. С улыбкою "матушка" дочку связала, А после вести на костер приказала. Обвили веревки запястья и стопы, На казнь еретички глядеть пришли толпы. А спереди всех видно два силуэта: Одна — словно кукла, другой — тетраэдр. Когда прояснел затуманенный взор, Возникли монахиня и монсеньор. Пока приговор Беатрис оглашала, Колдунья из пут себя освобождала. В змеиное тело себя одевает, Да как бы не так — чарам что-то мешает! На паству с отчаяньем гневно взирает, А пламя с охотою плоть пожирает. Как шкура змеи, все же сходит и кожа, Все больше на окорок дева похожа. Глаза закатились, уж кости видать, Камнями решили ее закидать. Удар за ударом, срывается плоть, И вражеских чар больше не побороть. Никто не заметил, как пастырь исчез. Девчонка ж, живая, но злая, как бес, Последний свой взгляд Беатрис подарила, Проклятье шепнула и дух испустила. А что же наследник? Со свадьбы сбежал, Любимую днями в аббатстве искал, От стражи скрывался, одежды порвал, И в час роковой к ней на казнь попал. В ушах перезвон, а душа в нем застыла, Горячая кровь в одночасье остыла. Домой возвратился, да только молчит, У знахаря выпросил в ночь цианид, В покоях в окно свое горько взглянул, Фиал осушил и навеки заснул. Сама же колдунья живет и доныне, Из смертной она обратилась богиней, И с каждым столетием, вновь умирая, Обидчиков жизни своих отравляет. Побыв Божеством, самим Дьяволом стала, Да видно, от жизни ужасно устала. Проклятье ж гласило: "Кто боль причинил Душе или телу, кто был мной любим, Условием судьбы сошьем нерушимым — Умрем мы поро́знь, а родимся единым".

***

Хотите ли дальше послушать, принцесса?

***

Я помню лишь холод и грусть, Да мысль, что жизни боюсь. Вокруг мириады из звезд — Внезапно, дорожка из слез. Повисли, как бусы, в пространстве, Весьма показалось забавным. Мир этот пуст и ужасен. Я — одинок и несчастен. Вдруг кто-то из мрака окликнул — На месте я так и подпрыгнул. Не мог осознать, кто искомый, Но голос какой-то знакомый. И вдруг неизвестная сила Пред мною явиться решила. Принял очертания облик Кудрявой веселой девчонки. Глядит на меня с интересом, А я умираю от стресса. Мы оба нагие, позор!.. На ней был спирали узор. "Какой замечательный глаз!", — И смехом она залилась. Все тычет и тычет мне в грудь. Не девочка прямо, а жуть. Но что-то в ней было печальным, Во взгляде увидел случайно. Решил у нее я спросить, Что делать, как дальше нам быть? Но понял еще кое-что: Мы делим одно с ней лицо. Досадны проделки судьбы. Похоже, мы с ней близнецы. И это — моя родня?! Одним предпочел бы быть я. Но девочки взгляд потускнел, И тельце, белее чем мел, Тихонечко затряслось. Обратно вернуться пришлось. Хрустальные слезы роняя, Она причитала, рыдая: "Тебе я совсем не нужна, Хоть в мраке я тоже одна!". Насилу ее успокоив, Я понял — мы точно знакомы. Голос, повадки и внешность. Замкнутый круг — наша вечность. И стало мне так ее жалко... Я знал, какой сделать подарок. Девчонку покрепче я обнял, И ей прошептал: "Ты запомни — Я буду тебе братом. Я буду всегда рядом". Некто, в точности, как я — Ныне мы одна семья. Жаль, я сразу не нашел, Что оскал ее был... зол.

***

***

2.15 — время смерти.