***
Остров Олух. Несколько лет назад. Иккинг Хеддок не викинг, он — изгой. Конечно, он сын вождя. Но это не отменяет того факта, что он очень слаб. Ведь викинги измеряют мужчину как мужчину лишь физической силой. Сила духа не играет в данном случае никакой роли. Жизнь протекала в деревне слаборазвито, все было однообразно и серо. Вечерние набеги, утренние потери, дневные заботы. И так по кругу в течении многих лет. Однажды в деревне появился странник, имени он не назвал, но предсказал, что деревня будет расти, а остров Олух станет самым великим. И все благодаря Иккингу. Но люди лишь посмеялись над этим, все так же продолжая возлагать все свои надежды на племянника вождя, Сморкалу Йоргенсона. Ни народ, ни сам Стоик Обширный, предводитель племени хулиганов, не верили в то, что когда-то на плечи Иккинга Хеддока будет возложенна власть. Ведь он хил, «нездоров», отличается от других. За это его ненавидит и высмеивает вся Скандинавия. И плевал «его народ» на то, что он помогает людям, куя мечи, булавы, строя арбалеты и мастеря для них предметы быта. Ведь когда его сверстники обучались военному делу, их основной отраслью, он рисовал чертежи, когда они принимали оборону деревни, рискуя жизнями, он ковал, ремонтировал и проектировал свои машины. Олух был обычным островом, как и многие другие. Страдал от нападения драконов, занимался рыболовством, овцеводством и военным делом. Однако, совсем недавно кое-что изменилось. Начали пропадать люди. Однажды ночью, во время сильнейшего за всю историю деревни шторма, молния ударила в скалу, за который находился дом старого отшельника. Скала обвалилась и разрушила несколько домов. Именно той ночью и начались пропажи людей. Сначала двое, потом трое, четверо. Потери дошли до дюжины человек. Но это было не самое странное. Самое ужасное было в том, что многие люди стали… «другими». Ещё более угрюмые, молчаливые, временами вздорные и яростные. Эти люди совершенно ничего не ели, пили лишь эль, целыми бочками. Они были неестественно сутулы, а глаза их были полностью чёрными. Объяснить это народ не мог. Но никаких «сжечь ведьму!» не последовало. Этих людей опасались и обходили стороной, только и всего. Они все так же продолжали «жить». Занимались своими прежними делами, и рутина их была в той же степени обычной, сколько и «традиционной» на этом острове. В один из таких безудержно весёлых дней все и началось. На закате дня, за несколько часов до «расписания», неожиданно напали драконы. Но викинги на то и викинги. Вооружившись, они пошли в бой. Вокруг был привычный хаос. Огненные стрелы, камни, катапульты. Звон клинков, крики воинов и рычание драконов заполнили тишину. Треск пожаров, устроенных огнём драконов, дошёл и до нашего юного героя. Он стоял в своей кузне, раздавал оружие, принимал сломанное и по мере времени озадаченно поглядывал на небо. Чего-то не хватало. И это что-то появилось спустя мгновенье. Свист Ночной Фурии ни с чем нельзя перепутать. Вот и люди, завидев в небе стриметельную стрелу, закричали об этом на всю деревню. Иккинг этого ждал. Очень и очень долго. Он хотел переубедить народ, так хотел чтобы отец не стыдился его больше, а гордо произносил: «Это мой сын!» Игнорируя прибежавших к нему викингов, Хеддок убежал на задний двор кузницы. С огромным трудом выкатив оттуда своё произведение искусства, он направился на ближайшее возвышение. Вытирая пот со лба, он поставил у колёс своей катапульты камень. Люди начали изумленно поглядывать в его сторону. Одна женщина даже закричала: «Стоик, твой сын мужает!» Иккингу понравилась эта реплика. Сосредоточено, трясущимися руками, он стал искать в ночном небе цель. Ту цель, которая прославит его героем. Возле него собралось несколько его сверстников, уливленно вытаращив глаза на чудо машину. Среди них нашлась и девушка, которая так сильно его привлекала. — Вот это да! Кто бы мог подумать! Дай угадаю, ищешь Ночную Фурию? — воскликнула она. — Д-да, ищу! — запинаясь, ответил парень, не смея поверить в искренность её слов и отсутствие язвительных реплик. — Да вон же она, смотри! — наперебой закричали остальные ребята, указывая на маленькую точку в небе, стремительно приближающуюся к земле. Иккинг стал целиться. Вот он, тот самый переломный момент. Сегодня в Большом Зале поднимут за него бокалы! Ведь он поймает её, долгожданную панацею для своей жизни. Дракон совсем близко, вот он выстрелил в одного из викингов, приближается ниже. Давай, Иккинг, давай! Стреляй же! Трясущейся рукой он держался за спусковой крючок. У него будет всего секунда. Жертва уже выверена, она на прицеле, ну же! Но хватит ли Иккингу этой секунды? На то, чтобы выстрелить — да. А подумать? Нужно ли ему это? Вот дракон поворачивает свою морду в его сторону, он готовит залп, самое время! Но что-то во взгляде этого существа переубедило Хеддока. Он убрал руку и пустился бежать. Вниз, подальше от дракона, подальше от людей, от этого хаоса. За его спиной послышался взрыв. И крики. Крики людей, которые на мгновенье поверили в него и его силы. Зря. В лесу было опасно, даже опаснее, чем на прицеле у стража ночи. Но он направился именно туда. Бежал во весь опор. Спрятался за одним из огромных величественных деревьев, с которых опадала вечно жёлтая листва, и спиной сполз по его стволу. Притянул колени к себе и обхватил их. — Неудачник… — шептал он. — Все же было под контролем… Там он и уснул, боясь идти в деревню. Всю оставшуюся ночь во снах его преследовали огромные глаза хищника, свист прорезавших ночь крыльев и крики его «друзей». А ведь что его остановило? Лишь один взгляд? В тех глазах он видел страх, отчаяние и ярость. Не знаю, как все это умещалось лишь в одном взоре, но Иккинг запомнит его навечно. Утром его разбудил гогот какой-то птицы. Он протер глаза и вытянул ноги, затекшие во время сна. Он только начал тереть онемевшие от ночного холода руки, когда услышал треск веток слева от себя. Он тут же подскочил на ноги, огромными глазами взирая на этого человека. Он был очень стар. И безобразен до ужаса. Длинные седые сальные волосы спутались в комки на его голове. В жидкой мерзкой бородке запутался комок засохшей грязи. Он был невысок, сутул до непреличия, а из-под коротких рваных брюк выглядывали тонкие грязные лодыжки. Своими длинными изогнутыми ручонками он опирался на длинную трость, на которую был насажен огромный гнилой зуб дракона, по которому струйкой стекала тёмная густая кровь, начиная зепекаться и засыхать на деревянной палке. А его взгляд… Глаза его обволакивала чёрная пелена, и не выражали они совершенно ничего. Безразличие, какое-то дикое, неестественное. Оно манило его, как магнитом. Отвращение на секунду пропало из спектра эмоций, он силой поборол в себе порыв подойти к нему, взять за руки и позволить отвести себя туда, куда захочет он. — Что ты здесь делаешь, мальчишка? — тихим, скрежетущим голосом спросил он. Иккинг был напуган, он ничего не ответил, лишь пустился бежать. И плевать, что в деревне его ждут подколки и издевки. Уж лучше так, чем остаться хоть на секунду рядом с Гнильцом наедине на окраине Жёлтого леса. За спиной послышался животный, нет, даже какой-то демонический рык. Он припустил ещё пуще, уже выбегая из леса на нетронутую людьми опушку, ведущую к деревне. Как же он тогда был прав в своих размышлениях. Весь день, как он и предсказывал, его преследовали издевки, смешки, а то и откровенный гогот в его сторону. Ближе к вечеру, готовясь к очередной обороне, к нему подошла «банда Сморкалы», чтобы взять оружие. Они были молчаливы, но их хитрые, насмешливые лица выдавали их с потрохами. — Хей, задохлик, что это у тебя на штанах, а? — обойдя его сзади, протянул Сморкала, прерывая подступающий приступ хохота. Хеддок на эту провокацию ничего не ответил, продолжая делать зарисовку новой модели охотничьего арбалета. Остальные так же обошли наковальню и с максимально умными лицами смотрели на его зад. — Да что вам надо?! — не выдержал он, вскочив с жёсткого табурета. Ребята зашлись громким хохотом. Через пару минут смеха Иккинг все же обратил внимание на свои брюки. Вся их задняя часть была гораздо темнее, чем ткань спереди. Они весь день держали эту шутку при себе. — «О, Один, я же всю ночь провёл на влажной листве и земле!» — Я, конечно, не доктор… — задумчиво протянул Задирака, так подросший за прошлое лето, что теперь был способен шутить «соло». — Но, по-моему, будущий вождь, у вас диарея! Приступы боли в заднице не беспокоят? — еле выговорил блондин, в очередной раз залившись гоготом. Его смех подхватили остальные, только Астрид тихо усмехалась в углу кузьни, облокотившись об угол каменной стены. Когда послышались первые крики с улицы, они вышли из маленького дома Иккинга, окончательно осквернив своего рода Вифлеем для парня. Снаружи все ещё слышался громкий бас Сморкалы, кричавшего во все горло о его трусости. Иккинг облокотился руками о стол. Смахивая подступающие слёзы, он успокаивал своё сбившееся дыхание, умоляя Тора пустить молнию в него прямо здесь и сейчас. Из-за его спины послышалось движение. — Что? Есть ещё остроумные фразы? Вы забыли о чем-то поведать мне? — не оборачиваясь, дрожащим от гнева и обиды голосом, бросил он за спину. — Нет, что ты, Хе… то есть, Иккинг, — ему ответил невозможно мягкий голос. Он резко обернулся, не веря своим органам чувств. — Я хотела поговорить с тобой, Иккинг, о том, что произошло вчера… — начала она, медленно подходя ближе к парню, заставляя его упереться поясницей в деревянный стол. Мысли в его голове плыли так быстро, как никогда раньше. Будто вышедший из-под контроля водный змий. — То, что ты сделал… Это поистине… Она подошла ещё ближе, поманила его пальцем к себе. Он, на ватных ногах, шагнул к ней. Она взялась своими тёплыми ладонями за загрубевшие ледяные руки Хеддока, и приблизилась к его уху. Парень изо всей силы пытался не дышать, чтобы не выдать своего волнения, даже не подозревая, что все написано на его лице. — Ты трус, Хеддок. Мягкосердечный, невыносимо уродливый предатель. Ты пустился наутек, бросив нас под обстрелом. Ты не выстрелил в него, ты предпочел остаться тем же обиженным жизнью… неудачником! — «выплюнула» девушка. Она отпустила его руки и с силой толкнула его назад, на стол. С него тут же полетели листки и наполовину стертые угольки. Шелест пергамента смешался со взрывом снаружи. Сердце Иккинга, некогда бившееся так сильно, пропустило несколько ударов, и, казалось, расплавилось, стремительно перетекая к кончикам его пальцев, которые так притворно ласково мгновение назад держала Астрид. Боль сухими лапками подкрадывалась к его сердцу, обволакивая за тем и все тело, не давая парню сдвинуться с места или произнести хоть слово. — Ты не викинг, Хеддок. Хм, да и не Хеддок ты тоже. Все люди из твоего рода были воинами, бесстрашными и отчаянными. Ты же, скелетик, ни рыба, ни мясо. Из крайности в крайность… — протянула она. — То ты бегаешь по улицам с мечом наперевес, то «спасаешь» тонущую лодку. А то… Бежишь, поджав хвост, тонешь сам, захлебываясь в собственной ненужности, в своём же море трусости и беспомощности. Ты не викинг! Трусость отнимает разум, и в душах трусливых нет места для счастья! Поэтому ты изгой, никому не нужный мнительный и боязливый моральный урод! Скрестив руки на груди, Астрид наслаждалась каждой эмоцией, каждой судорогой его тела. Последний раз взглянув в его глаза, она прошла мимо, остановившись в дверях. — Именно поэтому меня выдают замуж за Сморкалу, а не за тебя. А ведь тебе так хочется… Или хотелось до этого момента, по крайней мере, — бросила она через плечо, удовлетворенно услышав судорожный вдох парня. Она ушла, тихо прикрыв за собой дверь. А он снова ушёл в лес, в этот раз захватив с собой свой старый добрый арбалет, залатанное маминой рукой одеяло, немного еды и свой набор юного художника. В этот раз он прошёл дальше в лес, старательно огибая то место, где встретил Гнильца. Он дошёл до своего любимого места, которое, все же, пару недель назад нашла шайка идиотов, разгромив его уютный маленький домик. Он устроился у ледяного, влажного камня и обернулся в одеяло, словно в кокон. Взору его открывался резкий обрыв в глубокий овраг, посреди которого расположилось тёмное озеро. Вдыхая, как ему всегда казалось, мамин запах, пропитавший одеяло, так заботливо сшитое и починенное много раз её рукой, он уснул. Утро наступало медленно, озорные лучики солнца, пробиваясь сквозь плотную листву деревьев, теплыми прикосновениями вытаскивали его из царства великого Оле Лукойе**. Он не планировал сегодня возвращаться в деревню. Может, завтра. Или ещё чуть позже. По крайней мере, он может питаться рыбой из оврага, ведь она там имеется в изобили для такого малого водоема. Иккинг присел. Бережно свернул своё одеяло, положил его на листву подле себя и с силой потёр глаза. То, что вчера произошло, казалось, за ночь совсем стерлось из его головы. Здесь, сейчас, в лучах восходящего солнца, под мелодичное пение птиц, под звуки пробуждающейся ото сна природы… он чувствовал себя дома. Чувствовал себя частью чего-то, ощущал себя живым. Он поел, выпил воды из кожаной фляжки своего деда. И взял завернутый в холщёвую ткань кулек, в котором находились его чертежи, рисунки, его мысли, мечты… Вот план его небольшого, но очень шустрого, как он считает, кораблика, на котором он когда-то мечтал уплыть подальше от этого неспокойного и враждебного мира. Вот несколько зарисовок драконов с их описанием, его попытка создать путеводитель. Вот его отец. В руках — щит, за поясом — двуручный топор. Как всегда в своём излюбленном шлеме, с вечной уверенностью в глазах, как думал парень, в позе воина, готового защищать свои владения и свой народ. Вот его мама. Он нарисовал её такой, какой её описывал когда-то отец. Когда-то, когда ещё разговаривал с ним. А вот Астрид. Он рисовал её тайком, украдкой подсматривая за ней по утрам. Улыбается. Ему ли? Улыбается так искренне… или лживо? Он уже не знал, что видит на этом рисунке. Он смял его, пару минут крепко держал в ладони, а потом выбросил в овраг. — Как будто это что-то изменит, — сказал он себе под нос. — Да, да… Да! КАК БУДТО ЭТО ЧТО-ТО ИЗМЕНИТ! — во все горло закричал он, швырнув все свои скромные владения в овраг. Листы пергамента, подхватываемые слабыми порывами утреннего ветерка, пикировали вниз, прямо с помоста его грёз в тёмные воды оврага. — Нет, нет… Что…? Что я наделал… Он рванул с места, смахивая слёзы. Найдя спуск вниз, он шустро начал прыгать к заветным бумагам. Оступившись, он кубарем полетел вниз, зацепился за ветку рубахой, пролетел мимо острой череды камней и чудом преземлился на сырой песок. Правда, лицом. Пару секунд обдумав произошедшее, парень как мог вскочил на ноги, чуть не свалился, и заковылял к своим творениям. Зайдя по пояс в воду, он начал собирать листки. А выйдя на берег, он понял, что все было зря. Все надписи, все его рисунки и мысли… Просто стерлись водой, смылись как и остатки его самообладания. Он присел на песок рядом с водой, отшвырнул листки в сторону и вгляделся в своё отражение, подернутое рябью. Мешки под глазами, свернувшиеся колтунами космы волос, треснувшая губа, наливающийся кровью синяк на скуле, струйка крови, стекающая откуда-то с головы. Он не чувствовал боли, не ощущал своего тела больше. Слёзы застыли в его глазах, не смея двинуться дальше. Голова пошла кругом, живот резко скрутило. Иккинг, приоткрыв рот в немом крике, прилег на песок. Пару минут он смотрел на плывущие в небе облака, мечтая оказаться среди них. А потом его тело вернулось в его владение. Но он потерял сознание раньше, чем пришла боль. Очнулся он на закате. — «Вот так и проходит типичный день неудачника.» — подумал про себя он. Он попытался встать, не вышло. Затем он просто присел. Дотянулся рукой до воды и зачерпнул немного в ладони. Голод нестерпимо скручивал его желудок, перекрывая даже тупую боль в теле и нестерпимый гул в голове. Он вздохнул, прикрыв глаза. А когда открыл их, застыл в тихом ужасе. Прямо напротив него, с другой стороны оврага, свернув крылья и обернувшись хвостом, сидела Ночная Фурия. Та самая Фурия, которую он не смог сбить. На место страха пришла ярость. — Ну? И что сидишь там? — как мог громко сказал он. — Иди же сюда, давай! Истерзай меня на куски, как это делают каждый день эти люди! Хотя, зачем? Можешь поджарить меня и оттуда своим плазменным залпом! Убей меня! — до хрипоты кричал он. — Пожалуйста, убей меня… Фурия же, запрокинув свою огромную морду набок, подняла свои уши вверх, как гончая, идущая по следу, выслеживающая свою жертву. Но снова эти глаза… Они выражали крайне необычный спектр эмоций. Удивление, настороженность, любопытство, страх. Фурия, поджав левое крыло, засеменила за огромный валун. С этого и началась их дружба. Иккинг, немного прозревший с того момента, вернулся в деревню. Он пропускал мимо ушей все разговоры о нем или о чем бы то ни было другом. Единственное, что он внимательно слушал — вести о том, что кто-то якобы убил Ночную Фурию. Ведь она куда-то пропала, а куда — никто не знал. Он уходил в тот овраг каждый вечер. Какая бы ни была погода, он ночевал там, как истинный изгой. Но сейчас он был не один. Он был с драконом. За глаза он назвал её, а это была самка, Феликс. На Языке Древних это означало «удачливый».*** Он приносил ей рыбу, драконью мяту. С огромными усилиями, потеряв кусочек своего плеча, он зашил её левое крыло, пробитое, скорее всего, кем-то в бою. Она не могла взлететь. То или она была ещё слаба, то ли вообще никогда этого не сможет, то ли ещё чёрт знает что препятствовало этому. И ведь ничто не предвещало беды, совершенно. Пока в один прекрасный, солнечный день в деревню не ступила нога Гнильца. Он не начал собирать толпу, как это было всегда, когда он спускался со своих гор вниз, нет. Толпа сама собралась вокруг него. Они ждали хлеба и зрелищ. И очередной бред старого сумасшедшего, в который они все уверуют. — Где Стоик? Где Стоик Обширный? — гудела толпа. Ведь Гнилец пришёл по его душу. И вот он появился. Как всегда он тяжело вздохнул и выдал стандартную реплику: — Что случилось на этот раз, Гнилец? — О-о-о! — протянул он. — Много чего, Стоик! Сегодня глаза его были прежними, подслеповато-серыми, с вкрапинками зелёного. — Твой сын, Стоик… Я пришёл поговорить о нем. Поговорить о нем, как о предателе! — уверенно начал он свою речь. — Недавно, прогуливаясь со стадом овец вдоль леса, я заметил подле него шевеление. Это была моя непоседа Бетси, овца, которая постоянно теряется из-за своего преклонного возраста. Когда-то очень давно Бетси была так умна, что сама собирала стадо на прогулку и выводила их… — ГНИЛЕЦ! — гневно воскликнул викинг. — Ты обвиняешь моего… обвиняешь моего сына в предательстве, а потом заводишь разговор об овцах! ОВЦАХ, ГНИЛЕЦ! Голос его громыхал по всей главной площади. По толпе людей прошлась волна смешков и гул одобрения. — Да, Стоик, прости меня… — он поклонился, положив руку на сердце. — Так вот… Я пошёл за овцой, а она — в лес! Я так долго по нему бродил, что уже и потерялся малость, когда… Стоик грозно засопел. — У меня очень много важных дел, ты отнимаешь моё время! Стоик было развернулся, даже сделал шаг, в ту же секунду замерев на месте. — Твой сын держит в овраге дракона! Ночную Фурию! По толпе пронеслась волна «охов и ахов». Кто-то даже закричал, что давно это знал. Стоик не мог поверить своим ушам. Да, он не любил своего сына, стыдился его… Но как же это получается? Он вырастил предателя, взрастил змею у себя под боком?! — Я не верю тебе! Веди нас к тому оврагу! ЖИВО! — закричал Вождь. Гнилец сплюнул на землю и развернулся в сторону леса, тут же вернувшись взглядом к Стоику. — Что…? Глаза его снова были чёрными, пустыми. Его поза стала более открытой, и в тоже время сдержанной. Он подошёл к Вождю, забыв о всех тех людях, что окружали его. Он схватил викинга за руку. Тот открыл рот, пытаясь что-то сказать, но не смог выговорить и слова. Глаза его начали темнеть, а взгляд потупился, в небе грянул гром. Это и растормошило Стоика. Он выдернул свою руку и воскликнул как ни в чем не бывало: — Почему мы ещё стоим?! Сам Тор гневается! Люди вокруг тоже сбросили с себя оцепенение и зашагали к лесу. Всей этой вооруженной толпой они шли по лесу двадцать минут, пока не добрались до того самого оврага. — Да, это его место! — прозвучал с задних рядов голос Забияки. — Мы видели его здесь и раньше! Викинги осмотрели все вокруг. Нашли флягу Иккинга, потерянные им угольки. Но никаких следов дракона… Ни маленького, ни большого. Этот день запомнился Иккингу триумфом. Он обхитрил всех, в том числе и этого скользкого старого типа. Да, ему с Феликс придётся найти другое место для проживания, ничего страшного, это даже лучше. — Смена обстановки, все дела… Ты же понимаешь, а? — улыбнулся Иккинг. Дракон недовольно фыркнул. — Ну, что ты. Я все так же буду приносить тебе рыбу, не переживай об этом! Это ведь ненадолго, а до того момента, как твоё крыло заживет, и мы сможем улететь отсюда! Или ты, одна. Кто знает. Парень пожал плечами. В ответ на это Феликс повалила его на землю, уткнувшись мордой в его плечо. — Хей, осторожнее! Я ранен, забыла? — он засмеялся. — Ну, что ты урчишь? Тобой ведь ранен был, в честной схватке! Так проходили дни, недели. Иккинг нашёл превосходную пещеру у подножья горы Хеймдаль. Там Феликс и жила все это время. Пока… Он как обычно шёл к ней с рыбой. Даже не подумав о том, что за ним кто-то может следить. Ведь викинги такие большие и громкие! Он точно почует неладное! Но не тут то было, ни в этот раз. Это был последний его спокойный вечер с Феликс. С его первым другом. Когда он, удивляясь тому, что сегодня все так просто и в деревне ни души, шёл к ней, он даже не думал о будущем исходе. О том, что викинги устроили ему засаду. Он не понял этого даже тогда, когда проходил мимо дерева, на котором обычно сидели маленькие Злобные Змеевички. Они всегда встречали его, выпрашивая пару самых крупных рыбин для всей своей «злобной семьи». А ведь сегодня на этом дереве, наполовину обгоревшем, никто его не ждал. — Феликс, я пришёл! — подходя к пещере, крикнул он. Но ответ последовал не сразу, отчаянный глухой рык Фурии заставил Иккинга бросить корзину с рыбой и побежать. То, что он увидел там, описать простыми словами невозможно. Практически вся армия Олуха собралась там. Они стояли полукругом вокруг Стоика, Гнильца и Астрид. В первых рядах стояли люди с чёрными глазами, буравя Иккинга взглядами. Кажется, их стало вдвое больше. Но не они привлекали в данный момент внимание нашего юного героя. Он упал на колени, вглядывась в её глаза, в которых он больше не видел страха. Лишь принятие того, что происходит, да собственное отражение. Она была связана огромной сетью с грузиками. На ней стояло с полдюжины здоровенных викингов, а морда её была стянута кожанным ремнем с металлическими усилителями. Горесно вздохнув, он узнал свою работу. Он делал этот намордник три дня, чтобы надеть его во время сшития раны на крыле. Но он так им и не воспользовался. Ну, в быту это пригодилось другим людям. — Иккинг… кхм! — начал было свою речь вождь, но поперхнулся. — Отныне ты не будешь носить эти имена, данные тебе мной и твоей матерью! Ты предал нас. Я больше ничего не могу сказать тебе. Он замолчал и отвернулся от него, о чем-то заговорив со своим младшим братом****. Иккинга подхватили на руки двое мужчин, заткнули рот тряпкой, и приволокли ближе к ногам вождя, бросив его на землю, как вещь. — Поднимем троекратное «Ура!» в честь Астрид Хофферсон, вычислившую предателя и его ручную Фурию, которую мы долгое время пытались убить! — УРА! УРА! УРА!!! — эхо повторило это слово ещё множество раз, дав Иккингу время подумать. Он не знал, что и делать. Он знал, что сейчас произойдёт, знал, чего ожидать. Но поделать ничего не мог, он был беспомощен. Он даже не мог говорить. Да и не хотел. Знал, был уверен, что ничего не выйдет. Словами этим упрямым ослам ничего не докажешь. Иккинг установил зрительный контакт со своей подругой, мысленно они прощались друг с другом. — Теперь ты не смеешь считать себя викингом, предатель! А чтобы ты помнил это оставшуюся тебе вечность, мы поставим на тебе клеймо позора! — громко и уверенно твердил Стоик. Толпа одобряюще заулюлюкала, когда один из викингов вынес на середину круга длинный стержень с клеймом на конце. Он держал его перчаткой, ведь металл был раскален добела и готов к своей миссии. Вождь подал тому викингу одобряющий жест и, играя желваками, повернулся к человеку, который был когда-то его сыном. Долгожданным и таким любимым до смерти жены. Все люди замерли в ожидании. Грузные викинги снова схватили его за плечи и прижали к земле, он вскрикнул, ощутив боль в раненом плече. Но он продолжал смотреть в глаза Феликс, не взирая на то, что его голову повернули набок, и на то, что он чувствует приближающийся жар металла. Феликс начала вырываться, рычать, но люди, прижимавшие её ногами к земле, коснулись её чешуи руками. Дракон утих, глаза его стали пустыми и мертвыми. Иккинг испугался. Что они сделали с ней?! Кляп вырвали из его рта. Но не успел он хоть что-то сделать или подумать, как все его мысли затмила безумная боль. Он закричал так громко, что некоторые люди стали прикрывать уши, усиленный эхом крик агонии им не понравился. Но только не черноглазым. И точно не его «отцу». Боль длилась всего пару секунд, растянувшись за это время на миллиарды лет. Жжение продолжалось, но это уже не волновало его. — Я отдаю великую честь убить Ночную Фурию человек, который её поймал! Астрид, возьми этот меч, — заключил Хеддок. Астрид гордо взялась за рукоять двуручного меча, подняла его двумя руками над головой, чтобы видели все. Лезвие блеснуло так скоро, что Иккинг этот момент просто потерял. Вот он смотрит в её пустые огромные глаза, так полюбившиеся ему, а вот… Её величественная голова падает к ногам Стоика Обширного. По щекам его градом полились слезы. Он молчал, не вырывался, смиренно стоял на коленях, слушая, как радостно беснуется толпа, восхваляя подвиг Астрид Хофферсон. — А теперь… Окропи же кровью предателя моего рода эту землю! Смешай её с кровью этого дракона, которого он променял по своей трусости на нас! ДА БУДЕТ ТАК! — загремел его голос в стенах пещеры. Астрид озадаченно осмотрела толпу, но приказ выполнять не отказалась. Она поймала полный боли взгляд и дала знак викингам, державшим парня, отойти. Она встала позади него, надавила ногой на его спину, заставляя нагнуться к земле. — Прости, Феликс… — надрывно прошептал он. Хофферсон встала по левую руку от него и занесла над ним окропленный кровью меч. — Хорошего пути в ад! — закричал кто-то из толпы. Сущность в теле Гнильца нетерпеливо зарычала. Приговор был исполнен немедленно. Иккингу больше не нужно было терпеть весь этот ужас, страх, унижения… и великое множество ужасных вещей, которые он принимал на свою долю каждый день.***
Очнулся он в холодном, тёмном и туманном месте. Не чувствуя более ничего, Иккинг встал на ноги. Над головой его была сама бесконнечность, подернутая пеленой зеленоватого тумана. То же обстояло и со всеми другими сторонами этого мрачного места. — Где я? — тихо спросил он, не надеясь на ответ. — Ты в Хельхейме*****, изгнанник! Добро пожаловать! Ответило ему само небо.