Ночью, когда персонал в больнице более-менее расслаблен, кто-то даже засыпает, происходит обычное, по сути, действие, что повторяется из раза в раз пару раз в месяц, если повезет, реже, конечно. В больницу привозят парня, что избит, вот только лицо его не тронули вообще. И он долгое время не приходил в себя, вдобавок, тощий был слишком, что медсестер и врача уже не пугало, не первый раз такое видят.
«Судя по всему, лишь глубокой ночью я пришел в себя буквально на пару секунд, и, как я понял, мой врач хотел спросить, что да как, но вот я снова вырубился.»
— Позовите меня, как только он придет в себя, — говорит медсестрам еще совсем молодой парень, проходящий интернатуру.
«Сквозь сон, словно через толстый слой ваты, я услышал его слова. На утро он снова пришел ко мне, задавая ряд банальных вопросов, на которые я уже отвечал буквально месяца полтора назад, но другому врачу.»
— Ты собираешься писать заявление на того или на тех, кто так избил тебя?
— Нет, я не видел, кто это был, это бессмысленно, — парень мотает головой.
«Больше он не лезет в то, что мне все же нужно написать заявление, и за это я ему благодарен, потому что не хочу огласки своего положения.»
А потом парня начали пилить, что он ничего не ест, что так делает только хуже себе, он-то понимает, но все равно не собирается даже яблоко съесть.
Насильно его есть никто не заставит, и он это прекрасно знает, отворачиваясь от подноса с едой, который принес лично его врач. Пациент просит больше так не делать, на что получает ответ, что сейчас за него отвечают и он должен питаться, съедать хотя бы половину.
— Мне домой нужно, — неуверенно говорит, с трудом унимая дрожь в теле.
— Куда ты пойдешь? Грохнешься же где-нибудь на улице, — он попытался и получил отказ, впрочем, это успокоит на пару дней, может часов. Пока он дальше лежит все время в кровати, изредка что-то пишет в альбоме. Писать было бы удобнее в блокноте или же тетрадке, но ему, кажется, плевать, он предпочитает большой альбом.
Завтрак парень специально пропускает, от обеда опять отказывался. Врач говорит, что он так и откинуться может и что нужно хоть что-нибудь съесть. С горем пополам он запихал в пациента суп, второе тот от себя сразу отпихнул.
— И чего я вожусь с ним, словно с ребенком? Еще немного, и с ложечки кормить начну. Это, наверное, все потому, что у меня всего два пациента, вот и занимаю себя лишними (а лишними ли?) делами.
А на следующий день он выписывает одного и искренне рад, что очередному человеку стало лучше и он сейчас вернется домой, к своей семье.
— Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, — а по нему не скажешь, что хорошо, вот вообще. Лежит никакой, слабый, тощий, мерзнет вечно, поэтому в одеяло кутается, говорит вообще тихо и мало, каждое слово из него вытаскивать приходится.
— Пришли твои снимки, переломов и повреждений у тебя нет.
— Хорошо.
— Ты ел?
— Да.
Он правда ел, в противном случае, его бы сдали и медсестры, и сосед по палате.
А потом у парня был свободный день от какой-никакой опеки своего врача, потому что у того был завал по работе, и теперь он уделял большую часть внимания другим. День бы так и прошел спокойно, если бы к парню не пришел посетитель.
— Позвонили с охранного поста, к тебе впускать посетителя?
Медсестра получает неуверенный кивок, и что-то в этом рядом стоящему врачу не нравится, но решает, что все же дело не его и лезть не надо. Того впустили, сказали, в какой палате находится парень. Вот только он просидел у него буквально пятнадцать минут и потом ушел.
… кто ограничивается пятнадцатью минутами, когда твоего парня избили и он в таком состоянии?
«Пролежал весь вечер под одеялом, никого не хочу видеть, и, надеюсь, он больше не решит сделать вид, что волнуется за меня и снова прийти ко мне.»
Но на утро он снова просил, чтоб его отпустили домой.
— Ты серьезно? Ты правда сам не понимаешь, в каком состоянии? — пациент молчит, опять опуская голову, — я не собираюсь тебя выписывать, пока не пройдешь все обследование, — после этого его оставляют одного, закрывая за собой дверь.
«Я снова попытался, снова отказ, ладно.»
… но если бы он действительно хотел, то написал бы уже отказ.
Потом к нему снова пришел посетитель, но опять сидел недолго.
Всех звали к посту, чтоб таблетки свои взяли, а парень не пришел. Опять же врач сам решил ему принести, а тот сидит и всхлипывает. Не плачет уже, но икает, и щеки мокрые.
— Что произошло?
— Все хорошо.
Но через пару дней его пришлось выписать.
Что врачу не нравилось, так это то, что у парня очень слабый запах. У омег он насыщенный, а у этого блеклый, хоть и довольно приятный, но слишком слабый. Он сказал, что неплохо было бы к врачу сходить, но тот, естественно, не пойдет, хоть и кивнул, якобы соглашаясь.
Через три недели он опять был в больнице. Снова побит, истощен, губа разбита, и в общем целом состояние куда хуже, чем в прошлый раз, когда он сюда попал.
— Вот пока не будешь самым здоровым человеком на свете, больницу не покинешь, ты понял меня? — тот кивает, кашляя, чувствуя, будто температура поднимается, — иди сюда, я тебя послушаю, — врач сам двигается ближе, а тот головой мотает.
— Не надо, — он оттягивает и так растянутую кофту вниз, показывая, что не хочет и поднять кофту не даст.
— Ты стесняешься, или что? Я просто послушаю тебя.
— Нельзя, чтоб другие альфы смотрели на мое тело, — он вздыхает, и становится стыдно.
— Я же не пялиться на тебя собираюсь, — повисает молчание пару секунд, — можешь кофту не поднимать, я под нее руку просуну.
«Я не пошел проверяться по поводу запаха, и врач это понял. Сказал, что запах стал еще слабее и просто перед фактом поставил, что сам завтра же отведет меня к нужному специалисту.»
Напоминание поесть перешло в контроль за тем, чтоб пациент все съел, со временем даже стал соглашаться на полдники.
«Мы чаще разговариваем, не уверен, что он слышит каждое мое слово, потому что и сам понимаю, насколько невнятно и тихо все говорю сам себе под нос.»
— Прости, конечно, что лезу, но твоему альфе нет дела до твоего состояния?
— Честно? Ему плевать.
И резкая смена темы.
Через день пришел снова тот альфа, врач это упустил из внимания, занимаясь другим пациентом, а потом разбирая все бумаги в своем кабинете. Но через час к нему приходит медсестра, отвлекая от дел и просит идти за ней.
Кто-то снова не ест, всю еду от себя отпихнул, лежит на боку, и плачет просто, сам себя обнимает, успокоиться не может. На вопрос, что произошло, он, наконец, решает все рассказать. Во-первых, хоть раз все выпустить и рассказать о своей проблеме, во-вторых, теперь это уже бессмысленно, держать все в себе.
Любил ли он этого альфу, любит ли сейчас - сам не знает. И не мог уйти от него, а парень издевается над ним, как захочет. Он ничего не ест, потому что альфа говорит, что тощие омежки гораздо привлекательнее, так, чтоб ребра видно было, а в один день вообще заявил:
— Ты, блять, слишком необъятный, меня это бесит. Еще немного и ты будешь казаться альфой, а не я, мне это нахуй не надо.
Парень за это извинялся перед ним, хоть это и абсурдно.
— Я уйду от тебя, слышишь? Мне нужен нормальный омега.
— Я могу похудеть, буду легким, правда, меньше все равно не сделаюсь…
В итоге у парня комплекс был, что все омеги миниатюрные и красивые. Даже если и высокие, то хоть телосложение аккуратное. Один раз альфа чуть не придушил парня. И каждый раз, когда он приходил к нему в больницу, он только говорил, чтоб тот поживее возвращался домой, а то «трахать некого, еще день и пойду к соседскому омеге»
В первый раз, когда парень попал в больницу, он был избит за «ты не так посмотрел на того альфу».
Во второй раз омега просто сказал, что не хочет больше худеть, ему плохо от этого, что он болезненный становится и запах пропадает. Альфа ударил его и получил ответ, что пожалуется кому-нибудь.
— Он сказал, что бросает меня, что нашел идеального омегу, — парень оказывается в объятьях своего врача, чуть ли не захлебываясь в слезах, говорит, что ему теперь идти некуда. Родители не примут, они обожали того альфу, друзей нет, денег у него тоже нет, потому что альфа элементарно погулять его не отпускал, не говоря уж о работе и учебе.
— Ты может пожить у меня, пока на ноги не встанешь и все такое.
— Я так не могу, — он засыпает под успокоительными, так и не отпихнув от себя врача.
Но на следующий день все происходит жутко неловко, но омеге действительно некуда идти и он первым заводит эту тему.
Через две недели его выписывают.
— Поедем на такси, или хочешь прогуляться? Сегодня на улице довольно тепло.
____
Вскоре Джинён понимает, что влюбился в Югёма, но самому себе сказал даже не заводить эту тему, потому что очень боялся парня испугать или напомнить о том альфе. Югём же медленно отходит от той жизни, и теперь уже от лечения не отвертишься никак, потому что живешь с врачом.
Одним вечером Джинён возвращается домой и чувствует, как запах его окутывает полностью, приятный такой, мягкий, дурманит даже слегка.
Он мотает головой, чтоб будто отрезветь, а Югём на кухне пытается шарлотку испечь, из-за чего к его запаху еще запах яблок и ванили добавляется, но, возможно, он и сам пахнет яблоками, разобраться сложно. Он стоит в хреновом фартучке, весь в этой чертовой муке и Джинён уверен, что это лучшее, что могло произойти в его жизни.
— Ты рано…
— Не-а, скорее, ты за временем не уследил, — Джинён так сильно хочет поцеловать его и понять все не может, как тот альфа вообще позволял себе руку на Югёма поднять и сказать что-то обидное. Вместо поцелуя он стирает большим пальцем муку с щеки парня.
— Как ты так умудрился? — он улыбается, а Югём пожимает плечами.
____
Через какое-то время Югём встречает БэмБэма, парня, с которым он общался в школе, а потом, из-за переезда и альфы, оборвал все общение с ним. Югём ему все и рассказал. А еще сказал, что ему нравится Джинён.
— Так намекни ему.
— Вряд ли я нравлюсь ему. Я же, ну…
— Что?
— Да как я могу кому-то нравиться? — промывка мозгов альфой давала о себе знать, и неуверенность в себе Югём так и не мог перебороть.
____
БэмБэм, замечая, как Джинён смотрит на его друга, да и как просто обнимает, пока они фильм смотрят, уняться все никак не мог.
— Джинён-а, какие омеги тебе нравятся?
— Ну, я не знаю, — он пожимает плечами, а Югём медленно отстраняется, покидая теплые объятья альфы.
— Тебе двадцать шесть, и ты не определился, какой тип омег тебе нравится?
Югём не хочет слышать ответ, потому что уверен, что там будет что-то типа «чтоб был запах апельсина и чтоб миниатюрные такие».
Но Джинён отвечает другое.
— Мне нравятся омеги, с которыми обниматься приятно, — Ким вспоминает, как Джинён буквально день назад сказал это: «ты большой, это классно, с тобой, наверное, обниматься приятно»
В итоге омега смущается, делает вид, что ему звонят и уходит в другую комнату, а Джинён добавляет:
— А еще омеги, которые мне нравятся, пекут пироги, пахнут ванилью и яблоками и любят притворяться, что им звонят.
