Unluminous, formless and void

Stoop not down to the dark infested world

Where lies a faithless depth fall and rise

And Hades wrapped in clouds, inviting, unwinding

A black ever rolling abyss, unluminous, formless and void

The Nefilim – Pazuzu (Black Rain)

Unluminous, formless and void.

Звонок в 911: 4-е мая 1994-го года; 2 часа 24 минуты. Д: диспетчер З: звонивший Д: Девять один один, что у вас случилось? З: Э-э-э-э, я хочу сообщить об убийстве. Д: Минуту, ожидайте. Д: LAPD, я вас слушаю. З: Слушайте, тут по-моему убивают кого-то... Д: Где вы находитесь? Опишите, что происходит. З: Макартур парк. Я увидел свет в служебных помещениях, ну, и подумал, может, там кто-то из наших, и у них найдется чего для меня или хотя бы переночую в тепле. Ну, я зашел, а там эти люди, все расписано, свечи и кого-то режут... Д: Оставайтесь на месте, я высылаю машину. Как вас зовут? З: Что? А? Не-е-е-е-е... Продолжительность звонка: 39.7 секунд. *** – Да. – Малкольм? – Бля, капитан, вы знаете который час? – Поднимайся и дуй в Макартур парк. Тебя там встретят. – А дежурные что? Я же где-то в середине очер... – Быстро, я сказал. – Понял. *** Минут за десять я привёл себя в порядок и ещё через пятнадцать подъезжал к Макартур парку со стороны Уилшира. Я заметил на другой стороне улицы краун-вик, возле которого, прогуливаясь, курил мой коллега Фил, его напарница сидела на капоте и пила кофе. Улицы в это время ещё были пусты, я включил мигалку чисто для галочки и, развернувшись через сплошную, припарковался напротив его машины. – Привет, Фил, – первым делом я направился к нему, Фил протянул руку для пожатия. – Привет, Ева. Какого черта вы тут делаете? Ева приветственно подняла стаканчик с кофе и осталась сидеть. – Мне тоже интересно, – ответил Фил. – Нас вызвал дежурный, хотя у нас уже есть дело, я звонил Мартину, но он не ответил. А ты что тут забыл? – Мне позвонил лично капитан. – Ну ясно. Позвонил после того, как вставил дежурному. – Да, бывает. Я отмечу в рапорте? – спросил я, закуривая. – Мартин будет не в восторге. Если он сам разобрался, чего уже бумагу марать? – Тоже верно. Тебя из-за ниггера не сильно прессуют? – Могло быть и хуже. – Попробовали б они хоть год тут поработать, в следующий раз сами вручили бы тебе пушку. Фил скривился, явно не желая продолжать разговор. – Ладно, удачи тогда. Затоптав окурок, он пошёл обратно к машине. Я заметил приближающуюся фигуру патрульного в форме. Судя по силуэту, это мог быть только Пат – другого такого тощего у нас нет. – А ведь когда-то парк был красивым местом, а? – Фил обернулся ко мне. – Я этого не застал. – Я тоже, но мне рассказывал отец. Когда-то тут не было всех этих банд, да и сам Рампарт был поприличнее. – Чертовы мексиканцы. – Мексиканцы, – негромко повторил он, садясь в машину. Фил был моложе меня лет на пять, но перспективы у него уже были хуже. Позавчера он пристрелил серийного насильника-убийцу, который очень некстати оказался негром. А их не волнует, кем он был – их волнует, что он был чёрным, и его застрелили копы. Я щелчком отправил окурок в заросли у обочины и пошёл навстречу Патрику. – Привет, Мал, – он уже подошёл достаточно близко. – Захвати фонарик, там темно. – Ладно. Вытащив из бардачка фонарик, я убедился, что он даёт достаточно света, и Пат сделал жест следовать за ним, сказав, что "святой отец" уже на месте. – Слушай, это не здесь нашли Джейн Доу, которой сейчас занимается Фил? – Да, тут, – ответил Пат, не оборачиваясь. – Вон там, слева от входа. – Да что ж, блядь, не так с этим местом? Лица Пата я не видел, но, похоже, он отреагировал соответственно. – Сраные мексы, – долетело до меня, и уже громче он добавил: – Но такого, как сейчас, ты точно ещё не видел. Мы направились к техническим помещениям, в которых раньше было оборудование для обслуживания водной системы парка и фонтана в центре озера. Коммуникации обновили, старые свинтили и вывезли, а сами будки стали ночлежкой для бомжей. – Осторожно, здесь ступеньки, – предупредил патрульный. Я включил фонарик и уставился себе под ноги, чтобы не поскользнуться на каком-нибудь дерьме. Из глубины до меня долетали голоса работающих там внизу криминалистов. В какой-то момент к ним добавилось что-то ещё – низкий монотонный звук, паузы – это явно слова, но это не похоже ни на один человеческий язык. У меня появилось странное ощущение, как будто то, что я слышу, не укладывается у меня в голове, хотя я не мог разобрать ни слова. Прислушаться было хорошей идеей, но стоило мне напрячь слух, как всё прекратилось. Мы продолжали спускаться, в нос тут же ударила вонь: моча, фекалии, гниющие остатки продуктов, всё это смешивалось с застарелыми запахами сырости и плесени. Вдоль старых труб мы прошли дальше к помещению, где наверное раньше стоял какой-нибудь насос. Пату приходилось сильно сутулиться – для него потолки были низки, но ещё хуже было "святому отцу" – Чарльзу Ланкастеру, главе криминалистов. Низко наклонив голову, он наблюдал за работой своих подопечных. Он сделал непонятный жест головой, который я расценил как кивок, и, кивнув в ответ, я решил заглянуть в комнату. Пат был прав, такого я ещё не видел. В нишах горели свечи, каждый дюйм стен был расписан какими-то символами. В центре стояло что-то вроде чёрной каменной плиты, похожей на алтари древних храмов из исторических передач. И, что хуже всего, вонь снаружи не шла ни в какое сравнение со смрадом внутри. На алтаре лежали кисти рук, ступни и какая-то тряпка. Я стал возле Чарльза, справедливо полагая, что это место он выбрал не только потому что здесь ему было удобно, и закурил, чтобы забить запахи. – Ты нас взорвешь своей сигаретой, – сказал Чарльз. Я давно уже заметил, что криминалисты, проработав некоторое время, перестают обращать внимание на окружение на местах преступлений. Они могут легко обсуждать вчерашний ужин, когда все вокруг залито кровью, или обсуждать степень прожаренности стейка, который они съедят сразу, как освободятся, в квартире с передознувшимся две недели назад торчком. – Что-то я не вижу тела, – сказал я ему. – А его и нет. Только фрагменты. – И что я тогда здесь делаю? Он вздохнул. – Экипаж прибыл через четыре минуты, поэтому я подозреваю, что тело в Вестлейке, я уже вызвал водолазов. Молодой криминалист внутри комнаты недовольно уставился на меня. – Вы засоряете место преступления, – сказал он. Я сделал непонимающий вид. Он указал на сигарету. – Малыш, – пророкотал Ланкастер, – если ты хочешь попытаться найти здесь что-то относящееся к данному преступлению – это твое право, но я бы на твоём месте на это не надеялся. К тому же, кто будет собирать и перебирать весь мусор? Я точно не буду. Ты? Тот, которого он назвал малышом, смутился, и пока он подыскивал слова, чтобы ответить, позади него вскрикнула Кейси. То, что я принял за скомканную красную тряпку на алтаре, вовсе ей не оказалось. Кейси подняла это и развернула. Это была кожа – человеческое лицо. – Срань Господня! – вырвалось у меня. – Чертовы ниггеры! – воскликнул один из патрульных. Я быстро нашёл его взглядом. Мне повезло – это был не очередной полудурок-реднек, у которых чернокожие были виноваты во всех бедах Америки. – К чему ты это сказал? – спросил я. – Простите, сэр, я не имел в виду ничего такого... – Мне без разницы. Что тебя заставило это сказать? Он глубоко вздохнул и выпалил: – Я работал в Южном Централе. – О, отлично. Иди сюда и расскажи мне всё. – Давайте лучше наверху, меня что-то мутит. – Пошли. Когда он проходил под лампами криминалистов, я обратил внимание на то, как посерело его лицо. – Я так понимаю, ты видел что-то подобное? – спросил я его на лестнице. – Да. Выведя его наверх, я зажег следующую сигарету от окурка предыдущей и потребовал, чтобы он рассказал мне, что видел. Патрульный, сняв фуражку, вытер рукавом лоб. – Это случилось года три или четыре назад... – начал он. – Можно мне тоже одну? Я протянул ему пачку. – Да, почти четыре года назад, – продолжил коп, затянувшись. – Я тогда только выпустился из академии и меня сразу же забросили в Южный Централ. Вытащив блокнот, я внимательнее присмотрелся к мимике полицейского – что-то было не так. – К тому времени я работал от силы пару месяцев, в принципе мне всё нравилось, ведь я знал, на что иду, но то, что там произошло... Он странно икнул, и, резко развернувшись, выплеснул в траву содержимое желудка. Тем временем я понял, что меня насторожило – он жутко боялся. Видимо, тот случай в Южном Централе оставил свой отпечаток, а парень постеснялся или побоялся признаться в своем страхе и пойти к психологу, и теперь эти куски здесь напомнили ему тот кошмар. Бедняга. – Черт, простите, – пробормотал он проблевавшись. – Я старался не вспоминать про тот случай, забыть его, как страшный сон. Я по-отечески похлопал его по плечу. – Ничего, такое бывает со всеми. Давай, соберись. Не торопись – мы никуда не торопимся. На лице у него застыла маска ужаса. Для него пересказать тот случай оказалось тяжелее, чем я ожидал. Я набрался терпения и начал потихоньку его подталкивать в нужную сторону. – Что там случилось? Вы приехали с напарником на вызов, так? Что было дальше? Он уставился куда-то вглубь парка и наконец продолжил. – Нас вызвали местные, пожаловались на какой-то странный шум в заброшенных хибарах. – И вы поехали туда? – Да. Мы сразу растерялись, потому что изнутри доносились голоса, много голосов. У нас вышел спор вызывать ли подмогу, и я решил пойти заглянуть, что там происходит, и дать сигнал напарнику. Но когда я подошёл ближе и заглянул... Господи Иисусе... – он закрыл лицо руками. – Меня ведь именно из-за этого перевели, я-то думал тут такого не будет. Я сжал его плечо. – Что ты там увидел? – твёрдо спросил я. Его речь стала путанной и прерывистой. – Комната с какими-то символами на стенах, чёрные свечи, негры... Один старый в центре, вокруг него остальные... Прыгают, извиваются – танцуют. Все что-то хором поют, тот, что в центре, завывает низким голосом, а потом ему приносят свёрток. И я слышу плач. Детский плач. А в руке у негра нож. И я уже не могу отвести взгляд и всё смотрю. А он режет этого малыша, брызгает кровь в толпу. А они радуются... Пацан всхлипнул, сразу же стало ясно, что за этим последует. Я схватил его сзади за шею и уткнул себе в плечо. – Скажись больным, пойди в бар и нажрись в дерьмище. После того, как кому-то рассказал становится легче – тебя отпустит. Ты долбоеб, ты должен был пойти к полицейскому психологу. Я тебе не мать, чтобы вытирать сопли. Успокойся. Успокойся! Всё? Успокоился? Он закивал. Сраный бойскаут побоялся, что его засмеют коллеги. А потом они глотают дуло служебного револьвера года за два до пенсии. Потому что, видите ли, больше не могут. – Кто из наших занимался этим делом? Он вытер рукавом лицо. – Спасибо, сэр... – Иди нахер со своим спасибо. Кто? – требовательно повторил я. – Вроде бы ваш напарник. – Что? Джексон? – Да, он. – Класс. Всё, вали. Свяжись с вашим дежурным, скажи, что я сказал, что ты мне понадобишься, если будет возникать, то пусть обсуждает с Мартином. Мне нужна помощь с этим делом. И не от забулдыги Джексона. Интересно, где он сейчас? Наверное, как обычно – спит где-нибудь на барной стойке. Хорошо, если к полудню проснётся. Видите ли, у капитана сердце ёкнуло, что Джексона хотят выкинуть из полиции, видите ли, они учились вместе в академии – пусть дослужит и спокойно себе уйдёт. Хрена с два! Так посадили бы его за бумаги, какого чёрта он числится у меня в напарниках? Мне нужна помощь, я ничего в этом ниггерском мумба-юмба не понимаю. Я не могу расследовать дело, когда не имею ни малейшего представления о смысле происходивших событий. Мало ли они его на какие-то свои небеса отправили, а он только и рад был? Я покачал головой. Надо найти кого-то, кто объяснит мне что к чему. На берегу уже собиралась команда водолазов, Ланкастер стоял рядом и давал указания. Я направился к нему. – Тот бомж вспугнул этих сектантов, так что вряд ли они забрали тело с собой, – сказал он, когда я подошёл. – Скорее всего, они торопились от него избавиться, интуиция подсказывает, что мы его найдём. – Даже не сомневаюсь. И это было правдой, "святому отцу" давно уже пора было на пенсию, но никто не хотел отпускать такого опытного работника, и пока у него оставалось желание и позволяло здоровье – он работал. Не знаю, что бы мы без него делали. Он мог подготовить тебе солидную базу для дела так, что тебе оставалось её только прикладывать к подозреваемым, как трафарет, пока не найдёшь нужного. – Я буду в участке, – сказал я. – Звоните, если что. По пути в участок мне пришла в голову мысль, что стоит проверить базу. Если есть похожие случаи, то будет намного проще. И что я введу в поиск? "Непонятные символы на стенах"? О, да, это очень чёткий критерий поиска. Наплевав на правила безопасного вождения, я пристроил на колене блокнот и принялся выписывать разные варианты: "ритуальное убийство", "отрезанные/отделённые от тела кисти/ступни", "кожа лица", "символы/надписи" и прочее в таком духе. Если какие-то записи есть, то я их найду, вопрос только в том, сколько у меня на это уйдёт времени и насколько они окажутся полезны. Я оставил машину на стоянке сбоку и выглянул из-за угла. Причина, по которой мы временно не пользовались главным входом, была на месте. Негры расходиться не собирались, и, несмотря на ранний час, некоторые продолжали стоять с плакатами, периодически выкрикивая свои лозунги. Кое-кто спал, прислонившись к ограде и накрывшись транспарантом. И, по-моему, их даже стало больше. Значит, сегодня всё продолжится. Интересно, у кого терпение закончится раньше – у них или у городских властей? Я вошёл через дверцу сбоку, в которую обычно заводили арестованных, и направился к столу. Первым делом я написал Джексону записку, чтобы тот проверил заявления о пропаже, это он ещё может сделать. Затем пришло время общения с компьютером. На моё счастье, мне хватало знаний, чтобы искать оцифрованные и занесённые в базу дела, не прося никого о помощи. Поэтому, пока никого ещё нет на месте, я могу сделать все, что мне нужно, без ругани, очередей и "испорченного телефона". Главное, чтобы мне повезло. Но мне не повезло, через пару часов у меня нашлась парочка похожих дел. Все до сих пор числились нераскрытыми, но я не мог с уверенностью сказать, что они как-то связаны с моим, хотя самое свежее было двухлетней давности. Шестьдесят пятый, семидесятый, девяносто второй. Если с шестьдесят пятым и девяносто вторым все ясно, то при чем тут семидесятый? С другой стороны, это пока что плюс в пользу теории о неграх. В этих годах произошли негритянские бунты. Я как-то видел по ТВ передачу про то, как перед сражением древние люди приносили жертвы, чтобы задобрить богов и таким образом решить исход битвы в свою пользу. Может, именно такое значение имели эти убийства? И что это получается, будет ещё один бунт? Возможно. И как мне об этом сообщить? Господи, бред-то какой. Какой нахрен бунт после девяносто второго? О.Джей. Бляяя, как я мог про него забыть? На поясе заверещал пейджер, патологоанатом что-то от меня хотел. Его голос в телефоне звучал возбуждённо на грани паники: – Вы должны приехать сюда и сами это увидеть! И что могло так напугать человека, который каждый день имеет дело со смертью в самых уродливых её проявлениях? Меньше чем через полчаса я узнал об этом сам. Фергюсон нервно курил у входа в морг, старое разваливающееся здание. – Быстрее, вы должны на это посмотреть! Он затоптал окурок и поспешил внутрь. В прозекторской на столе лежало тело, хотя я бы на первый взгляд его так не назвал. Серое и усохшее, как мумия из древнего ужастика. Проблемой было только, что она лежала передо мной, освещённая мощной лампой. Кистей нет, кости черепа на лице оголены, ступни тоже отсутствуют. Ко всему прочему добавилась ещё одна деталь – тело было оскоплено. Тела не мумифицируются за час-два в озере. – Когда я сделал надрез, полилась кровь! Вы представляете? У мумий не может быть крови! – Фергюсон буквально орал. – А органы в полном порядке! Мозг пульсировал, когда я вскрыл черепную коробку! – Давайте-ка отойдем. Я направился в его кабинет, он проследовал за мной. – А теперь объясните мне, что это за чертовщина! – потребовал я. – Это вы мне расскажите! – взвился Фергюсон. – Мне сказали, что это тело из Вестлейка, и привезли вот это вместе с кожей лица, ступнями и кистями. Отделённые части свежие, а это что? Это шутка такая? – Вы уверены, что нигде не напутали? – А теперь вы обвиняете меня? Я угрожающе двинулся на него. – Слушай сюда, мне не доставляет никакого удовольствия болтать со сраным некрофилом, так что просто отвечай на вопросы или я тебе врежу. Он сразу же сник. Весь его гонор, с которым он минуту назад обвинял всех в разгильдяйстве, мигом улетучился. – Ты точно ничего не напутал? – Нет, это невозможно, сегодня никого больше не привозили. – Кисти и ступни отрезаны от этого тела? – Да, срез характерный. Это точно. – Сколько времени уходит на мумификацию тела до такого состояния? – Черт, я не знаю. Несколько месяцев наверное, но мумификация проводится без органов, и, ясное дело, без крови в теле, а тут все на месте! – А так, как тут, возможно? – Нет, тело сгниет. Только если не перекрыть приток воздуха и доступ бактериям, тогда возможно, но кровь свернется, а органы не будут выглядеть настолько свежими. Я задумался. Ситуация была невозможная, если верить Фергюсону, но он в этом разбирался лучше меня, и если он был в такой панике, то значит было от чего. – Нужно было спихнуть это ФБР, сраные "Секретные материалы". Фергюсон хмыкнул. – Так что делать-то? – осторожно спросил он. – Черт, я не знаю. Хотя... Напиши липовый отчёт, причина смерти – потеря крови, добавь туда все данные, какие сможешь извлечь из того, что есть, остальное подгони или придумай. Про тело забудь, закрой в холодильнике и больше не открывай. Выдавать будем в закрытом ящике. И никому про него ни слова. Ты понял? Он кивнул. – Хорошо. До скорого. Уму непостижимо, думал я, выходя из кабинета. – Мал, подожди, – окликнул меня Фергюсон. – Кто тебе сказал, что я... Ну это... Я усмехнулся. Мало кто знал, и уж тем более мало кто мог рассказать. – Никто, я сам догадался. Тебя легко прочитать. Я оставил его гадать, где же он прокололся, и направился к машине. Кто мне может объяснить, что за чертовщина тут творится? Первое, что приходит в голову, – церковь. У них есть специальные люди, которые работают с попавшими под влияние деструктивных сект, но так ли хорошо они разбираются в них? Знают ли они тонкости ритуалов, суть культа, что он из себя представляет и какое значение имеют их действия. Секта, культ – какая вообще между ними разница? Да чтоб я знал! Нет, тут нужны чисто академические знания. Именно! Намного лучше будет обратиться в один из университетов, может, там кого порекомендуют на крайний случай. К тому же я вроде бы знаю, что спрашивать. Культы чернокожих. Я заехал в участок, чтобы забрать фотографии с места. Джексон ещё не появлялся – записка лежала там, где я её оставил. Затем я направился в Калифорнийский Университет, который располагался в Вествуде, просматривая на ходу одним глазом заключения криминалистов. Импровизированный алтарь оказался вмурованной в цемент медицинской каталкой с фиксационными ремнями. Странный тёмный цвет цемента они объясняли тем, что для замешивания раствора использовалась кровь вместо воды. Час от часу не легче. Может и правда надо было скинуть это дело на кого-нибудь другого? Я включил радио. По новостям рассказывали о послезавтрашнем солнечном затмении и предупреждали, что смотреть на него без защиты для глаз может быть опасно для зрения. Упомянули о каком-то острове, который поднялся недалеко от побережья. Учёные в недоумении – в недавнее время не было такой сильной сейсмической активности. Я покрутил ручку настройки и нашёл трансляцию с лёгкой незапоминаюшейся музыкой. Пусть сами разбираются, у меня сейчас проблемы поважнее. В университете я узнал, кто может помочь мне с религиозной белибердой, мне сказали, что это называется теология, и назвали имя человека, к которому нужно обратиться. Его звали Теодор Рассел, это был невысокий полноватый мужчина средних лет с небольшой сверкающей лысиной. В помещении, где я его нашёл, сидел ещё один преподаватель со стереотипной внешностью профессора – чуть всклокоченные волосы и густая седая борода. – Мистер Рассел? – я протянул ему руку. Рассел перегнулся через стол и пожал её. – Да, что вы хотели? – Меня зовут Малкольм Росс, я детектив полиции. Я расследую дело, которое, похоже, связано с культами чернокожих. Не могли бы вы меня как-то по быстрому ввести в курс дела и кое-что пояснить? – О-о-о, тут вы обратились по адресу. Вот только я не знаю, как можно быстро про них рассказать – я посвятил изучению верований чернокожих всю свою жизнь. Кстати, я недавно издал книгу на эту тематику. В любом случае, человека, который разбирается в этом лучше меня, вы не найдёте. Я собирался утвердительно ответить, но он продолжил, и я ограничился кивком. – Вы хотите услышать про культы чернокожих? И хотите, чтобы я помог вам отличить гаитяское вуду от луизианского? – он довольно откинулся в кресле и сложил на животике руки. – Хотя вы наверное никогда даже не слышали словосочетание "синкретические культы". Ну ладно, слушайте. Название происходит от греческого synkresis – объединение. История подобных верований восходит аж к Древнему Риму, но я не буду на них останавливаться. Для этих культов характерно смешение традиционных верований чернокожих и христианства в той или иной пропорции. Видите ли, во время колонизации Африки и Южной Америки вторым оружием завоевателей была религия. Ведь разрушив чужую культуру и насадив свою, ты получаешь покорных рабов, которые никогда не будут бунтовать или пытаться освободиться – им просто не за что будет сражаться, у них не будет идеи, воли или истории. Но черные не понимали всей сущности религии, не понимали языка, на котором велись службы. Для них это было чуждо. Всю свою жизнь они жили с культурой, которая в корне отличалась от европейской, и они не представляли, почему всё должно быть именно так, как говорят эти белые люди... Его лекция длилась больше часа. Мне буквально негде было вставить слово, чтобы прервать его и наконец перевести разговор в нужное мне русло. После первых пяти минут "профессор", глубоко вздохнув, сложил свои бумаги и вышел из кабинета. Во мне медленно начинало нарастать раздражение. Рассел больше нахваливал себя и свою книгу, чем говорил по делу. То же, что он говорил, было наполнено предвзятыми суждениями и его сугубо личным мнением, а никак не академически точной информацией, причём это понимал даже я. В конце концов мне как-то удалось подсунуть ему одну из фотографий расписанной символами стены и спросить, что он думает. – Ха, профанация, дешёвая подделка, – бросил он, едва взглянув на неё, и продолжил свою лекцию. В конце концов моё терпение лопнуло, и я закрыл дверь ногой с обратной стороны даже не попрощавшись. Снаружи я снова почувствовал себя свободным белым человеком, а не злобным угнетателем чёрных, и воздух показался свежим и особенно приятным. Ко мне подошёл тот самый "профессор" и протянул маленький кусочек бумаги. – Я понимаю, возможно, я должен был вас предупредить, но у меня не было возможности, простите меня за это, – тихо произнёс он. – У вас воистину безграничное терпение, раз вы смогли так долго выносить бахвальство Рассела. Я вот больше не мог. Я невольно слышал суть ваших изысканий – позвоните по этому номеру и спросите этого человека. Не волнуйтесь, я понимаю, что вам нужен заслуживающий доверия источник – это преподаватель, но в Университете Южной Калифорнии. – Спасибо, – негромко выдавил я. Старичок говорил тихо и неторопливо, но в отличие от Рассела в этот момент не возникало желание заткнуть ему глотку кулаком и потребовать ответов на чётко поставленные вопросы. Я добрался до таксофона на улице и набрал указанный номер. У профессора был сложный витееватый почерк, поэтому я не мог разобрать, как мне следует обращаться к человеку, которому звоню. Но фамилию я всё же прочитать смог. В трубке раздался весёлый голос молодой девушки: – Университет Южной Калифорнии. – Здравствуйте, я бы хотел услышать мистера Кроули. Я из полиции, и мне нужно с ним поговорить. Девушка хихикнула. – Здесь нет мистера Кроули, возможно, вы имели в виду мисс? – Да, скорее всего. – Одну минуту... Она сейчас на лекции, но минут через пятнадцать должна освободиться, куда вам перезвонить? – Я звоню из автомата, я перезвоню сам, спасибо, до свидания. Она снова хихикнула и перед тем, как положить трубку, спросила: – Вам не кажется, что Кроули самая подходящая фамилия для теолога? Я ответил нет, потому что не знаю, кто это, и положил трубку. За пятнадцать минут я успел выкурить две сигареты, разложить немногочисленные факты по полочкам, и заречься задавать себе вопросы о происходящем. Не задавать вопросы – действовать дальше, и, возможно, всё само станет на свои места. Когда я снова набрал номер, мне ответила та же хихикающая секретарша, сказала, что мисс Кроули уже ждёт и передала ей трубку. – Я вас слушаю, – раздался в трубке низкий слегка хрипловатый голос. Я представился, сказал, что я из полиции и мне нужна её консультация по одному делу. – Не вопрос, на сегодня у меня ничего не запланировано, – она назвала адрес кафешки и предложила встретиться там. – Вы знаете, где это? Я ответил, что найду и попрощался. Выехав на фривей, я свернул на Уилшир и без приключений вернулся в Рампарт. Затем я свернул на Нью-Хэмпшир и оттуда на узкий переулок Восьмой, где мне сразу в глаза бросилась вычурная крупная вывеска. Я припарковался двумя колёсами на тротуаре и, засунув под стекло бумажку ЛАПД, вошёл в кафе. Внутри оно производило впечатление дорогого ресторана – качественная мебель, деревянные панели на стенах – на отделку тут точно не поскупились. Единственное, что полностью разрушало образ – это странная пульсирующая музыка. Зал был практически пуст: за стойкой бармен копался в кассе, в дальнем углу в облаке дыма сидела женщина, которая призывно замахала мне, как только увидела. Я подсел к ней за столик. – Мириам Кроули, – она привстала и протянула руку. – Малкольм Росс, – я пожал ей руку и сел. У неё были чёрные чуть вьющиеся волосы ниже плеч, острый прямой нос и выступающие скулы, которые вместе со впалыми щеками придавали лицу хищный вид. По телефону сложно было понять кому может принадлежать такой голос, на самом же деле он оказался мягче, чем звучал в трубке, и был похож на голос Лорен Бэкол времён её фильмов с Богартом. – Вы не против? – поинтересовалась она, указывая на сигарету. – Нет, я сам курю. – Очень хорошо, – она стряхнула пепел и спросила: – Так чем же я могу вам помочь? Будете что-нибудь есть? В динамиках вокалист речитативом зачитывал: Love, Lite, Life, Liberty you and I on the parapet of life, move on, guided by the Light of Hope, yeah, the Light of Hope, but fools, your reward is neither here nor after.[1] Я нахмурился – музыка очень сильно отталкивала, неудивительно, что тут так пусто. – Мне хватит кофе, – ответил я. – Отлично. Марк! – она окликнула бармена и показала два пальца. Судя по этому жесту, она тут не первый раз, и её хорошо здесь знают. – Мне нужна помощь с делом, которым я сейчас занимаюсь. Предположительно, это ритуальное убийство, и я бы хотел хоть немного понять в чём смысл. В данный момент я прорабатываю версию о чернокожих. Она потушила сигарету и допила остатки кофе. Марк тем временем принёс нам две дымящиеся чашки. – Я так понимаю, у вас есть фотографии с места преступления, я могу на них взглянуть? Зачастую место, где проводят ритуал, может рассказать очень многое о культе. Все находящиеся там предметы имеют какое-то значение. – Да, конечно. Я вытащил из кармана фотографии и уже собрался было протянуть ей, когда до меня дошло, что она всего лишь преподаватель в университете. – Подождите, некоторые из них могут шокировать неподготовленного человека. Она кивнула, а я выбрал снимки, где хорошо были видны символы на стенах, остальные я положил изображением вниз. – Вот эти, – я постучал по ним пальцем, – на ваш страх и риск. Она пододвинула к себе фотографии и принялась их изучать. Песня явно достигла своей кульминации, и я заметил, что Мириам, закрыв глаза и едва заметно шевеля губами, повторяет за вокалистом: As I gazed into the mirror of doubt, I see the bareness of this life that remains, yet in despair we begin to see true Lite, in weakness we can be strong, let us draw substance from our shadows. Chaos above me, chaos beneath me, chaos around me and chaos within me.[2] Я откинулся на спинку и достал сигареты. Не то что бы меня это сильно раздражало, но определённое нетерпение я всё же испытывал. Мириам перехватила мой взгляд. – Простите, я не смогла удержаться, – искренне извинилась она. – Я очень люблю эту группу и считаю, что автор текстов просто гений. К тому же, это имеет для меня определённое религиозное значение. Так вот оно что, это её музыка. Я сделал жест, призванный означать "как вам угодно", и выпустил дым к потолку. Я не мог не признать, что она из того типа женщин, который мне нравится, поэтому она могла позволить себе больше, а я был готов терпеть дольше. – Это не чернокожие, это точно. Я могу повторить это под присягой, – сказала она. – Мне кажется, я узнаю несколько символов. Сейчас... Вытащив из сумочки очки, она чуть наклонила их возле снимка, чтобы поймать фокус, и снова замерла на несколько секунд, которых мне хватило, чтобы хорошенько её рассмотреть. Ей было лет тридцать – тридцать пять, одевалась она неброско, но и вещи дешёвыми не выглядели. На ней был тёмно-синий блейзер и такого же цвета гольф. Она явно была немного худовата, но это её не портило. Мириам как-то странно икнула и отодвинула лежавшие изображением вниз фотографии. – Я, пожалуй, не буду на них смотреть, извините. – Ничего, я понимаю. – Я могу с уверенностью сказать вам, что это что-то намного более древнее, чем существующие религии. Я знаю буквально несколько символов, но и их мне достаточно, чтобы не пытаться представлять, что сделали с жертвой. Это "unluminous", "formless" и "void". Мне понадобится несколько часов, чтобы вспомнить, найти и структурировать для вас информацию. Если вы торопитесь, я могу заняться этим прямо сейчас, и к вечеру всё будет готово. Я сказал, что не тороплюсь. – Тогда мы можем просто посидеть и поговорить, – предложила она. – Если вы не против. – Не против, но музыка... – О, вам не нравится? – Не очень. – Хорошо, я попрошу Марка, чтобы он выключил. И раз уж мы тут ещё посидим, то, я думаю, стоит взять что-нибудь поесть. Она передала мне меню и, сказав, что сейчас вернётся, ушла. Я изучал меню, думая, как это рабочая встреча плавно перетекла в свидание. Или это я слишком много себе нафантазировал? Но оказалось, что нет. Вернувшись, Мириам с улыбкой сказала: – Странно как-то, я наверное отвлекаю вас от работы, не даю заняться расследованием, ведь это долгая кропотливая работа с бумагами, показаниями, а я тут всё превратила в какое-то свидание. – А я смотрю вы неплохо осведомлены о работе полиции, – отшутился я. – Моя сестра работает в полиции. – Вот как? Где? – Уилшир, отдел нераскрытых преступлений. – Никогда с ней не пересекался, но буду знать. – Только не говорите, что от меня, – с улыбкой произнесла Мириам. – Мы не в ладах. Я собирался спросить о причине их разлада, но у меня на поясе завибрировал пейджер. – Извините, это по работе, – я встал и направился к бармену, который похоже, совмещал тут все должности. Я спросил, где здесь телефон, и он указал на автомат в коридоре к уборным. Закинув в щель мелочь, я набрал номер. Трубку снял Джексон. – Привет, Мал. Как успехи? Отлично, отлыниваю от работы. – Посредственно, что ты хотел? – Слушай, похоже, я нашёл нашего убитого в заявлениях о пропаже. Ну точнее как в заявлениях, захожу я за ними, а там сидит дамочка, видимо, его жена, и диктует сержанту приметы, я и подошёл поинтересоваться. Ушёл с работы в семь, домой не вернулся... – Как давно это произошло? – Давно? Ты смеёшься? Он не вернулся вчера вечером, дай дорассказать. И тут меня, значит, щелкает. Я жду пока она закончит, беру бумагу и еду к коронеру, тот делает морду кирпичом, мол, ничего не знаю, нет никакого тела, и чего я вообще им интересуюсь. Я говорю ему, что от тебя, и он выкатывает тело. Фуууух, я такого в жизни не видел, это стоило мне пары рюмашек, но теперь я в норме. В общем, смотрю я и прикидываю, как это по нему можно провести опознание. А там оказывается, что у этого парня на пальце руки небольшая родинка или родимое пятно, не суть, ведь как раз-то эти части-то и сохранились. В общем, смотрю по бумагам – он. Так что записывай, Пол Молдеа, тридцать шесть лет... – Ты сообщил семье? – перебил я Джексона. – Что? – Я спрашиваю, ты сообщил семье? Он что-то замямлил в ответ. – Мал, ну я же... я это... – Сообщи. – Мал, пожалуйста... – Сообщи им, – отрезал я. – Раз я делаю всё остальное, возьми на себя часть обязанностей, потому что я не думаю, что ты захочешь вспоминать, что с тобой случилось четыре года назад. Мой расчёт оказался верным. Джексон засопел в трубку. – Откуда ты знаешь? – От патрульного, который прибыл туда первым. Вот ирония, правда? – Ты сволочь, Мал, – сказал он и бросил трубку. Когда я вернулся, Мириам снова курила. Вот и причина такого голоса. Она вопросительно посмотрела на меня. – Всё плохо? Я специально ничего не заказывала – ждала вас. Я вздохнул. – Да нет, это мой напарник. Его должны были вышибить ещё года четыре назад, но мой капитан знал его и решил приютить у нас, и не где-нибудь, а в отделе по расследованию убийств, да ещё и сделал моим напарником, – я покачал головой. – Может, когда-то он и был хорошим детективом, но не сейчас – уже нет. – Но ваш шеф хотел помочь ему. – Можно было найти более подходящее место, – возразил я. – А так мне приходится одному делать всю работу. Мириам ответила глубоким вздохом. – У меня есть идея, раз уж мы собираемся просто посидеть и отдохнуть, то давайте не будем говорить о работе – о моей можно, она не настолько интересная, – улыбнулась она. – И давайте перейдём на «ты», так будет проще. – Идёт, – я снова взялся за меню. – Что ты будешь? – То же, что и ты. Заказывай, что угодно, – она наклонилась ко мне и заговорщицким тоном произнесла: – У меня как у постоянного клиента приличная скидка, – и, откинувшись на спинку, засмеялась. – Очень. Кстати, тебе меня кто-то порекомендовал? – Да, – ответил я, изучая меню. – Но я не знаю, как его зовут. Немолодой, с такой, седой бородой... – А, хорошо. Значит, сначала ты обратился к Расселу? Я кивнул. – О, Боже... – засмеялась она. – И он пытался читать лекцию про синкретические религии? – Да, и я ни черта не понял, – честно признался я. – Если хочешь, я могу в двух словах объяснить. – Давай. – Это религии, которые заимствуют и смешивают элементы других религий. Вот и всё. Многие современные христианские учения являются синкретическими, вуду, сантерия, нью эйдж, Телема. – И всего-то? – Да. – Знаешь, если уж говорить честно, то я ожидал… – я запнулся, правильно подбирая слова. – Ты ожидал встретить типичную профессоршу-мегеру с запредельным самомнением, которая продолжит начатую Расселом лекцию, и хорошо, если в ней окажется что-то полезное? – Именно, – улыбнувшись, ответил я. – Слушай, может тебе стоит бросить преподавание и пойти к нам в полицию? Ты неплохо разбираешься в людях. Бьюсь об заклад, что студенты к тебе ходят на лекцию не ради истории религий. Она с улыбкой пожала плечами, почти не отреагировав на мой неумелый комплимент. С ней было легко. Я даже удивился, как люди из разных социальных и культурных слоёв могут так легко найти общий язык. Скорее всего, конечно, сказывалась моя долгая работа в полиции – я просто перестал представлять, что происходит за пределами среды отбросов, с которыми я каждый день имел дело. Она понимала меня с полуслова и чуть ли не продолжала за меня фразу. Я и не заметил, как мы уже рассказывали друг другу, как жили до этого. Она рассказала про свой брак. Её муж был каким-то сектантом или что-то вроде того – я так и не понял, в общем, представителем какой-то из этих новых модных религий. Они встретились, вспыхнула страсть, и они посчитали это каким-то их знаком свыше, а через пару лет они спокойно разошлись, когда поняли, что всё не так просто и они просто не подходят друг другу. Я рассказал про свой – у меня всё прошло не так гладко. Расходились мы долго и шумно, с горой перебитой посуды. Я старался как можно дольше задерживаться на работе и не появляться дома – она тоже. Доходило до того, что я оставался ночевать в участке, а она у подруг, чтобы случайно не столкнуться в коридоре – настолько каждый не хотел видеть другого. В конце концов, она просто исчезла, оставив записку с указанием, куда отправить бумаги по разводу. Так я и сделал. На алименты она не претендовала, на дом тоже, а для меня одного он оказался слишком велик, поэтому всё свободное время я работал. Мне пришлось признаться, что у меня скверный характер и я, бывает, не слежу за языком. Она сказала, что её реальная проблема эта та странная музыка, что она просто от неё без ума. Остальное же всё – мелкие странности, почти не заметные и неудобств не доставляющие, но почти сразу же я «познакомился» с одной из её странностей. – А это правда, что во Вьетнаме очень красиво? Я нахмурился. – Я не говорил, что был во Вьетнаме. Мириам застыла с поднесённой ко рту вилкой, у неё округлились глаза. Медленно положив вилку, она извинилась: – Прости. Это… Просто мы сидим уже достаточно долго, многое друг другу рассказали, мне казалось, что ты упоминал. – Нет. Я был там достаточно, чтобы про него не вспоминать, но недостаточно долго, чтобы сойти с ума. Я никому не рассказывал про Вьетнам. – Это одна из моих проблем, – она виновато покачала головой. – С самого детства. Когда я была маленькой, я не понимала этого, и для меня было нормальным спросить кого-то из друзей моих родителей о том, кто та незнакомая тётя, с которой он вчера встречался. Конечно, нормальным это назвать сложно, но тогда я просто не понимала, а сейчас… Прости, я забылась. Забылась и потеряла над собой контроль. – То есть ты… – мне не нужно было заканчивать вопрос. – Да. Я присвистнул от удивления. – Я надеюсь, ты меня извинишь, но я должен уточнить, – сказал я. – Допустим, про Вьетнам есть в моём деле, а твоя сестра работает в полиции… – Ты зачищал тоннели во Вьетнаме. У тебя в детстве был пёс Бен, ты назвал его так в честь первой собаки этой породы, про которую ты читал книгу. Это был нечистокровный лабрадор – он сорвался, и его пришлось усыпить, – выпалила она, и, чуть подуспокоившись, добавила: – Да, я понимаю, в это нелегко поверить. Я развёл руками, не зная, что сказать. Она в сердцах бросила на стол салфетку и дрожащей рукой достала сигарету, прикурить у неё получилось только после того, как я накрыл её руки своими. – Какая же я дура – всё испортила… – у неё увлажнились глаза. – Нет-нет, что ты, – я попытался её успокоить, но навыки полицейского, привыкшего утешать узнавших скорбные вести родственников, тут не годились. – То есть ты знала всё обо мне, как только я вошёл? – Нет, через несколько минут, мне сначала надо поговорить с человеком, установить контакт, – она вытерла глаза и всхлипнула. – И? Она непонимающе уставилась на меня. – Я не тешу себя иллюзиями – я неприятный человек. Тебя это не отпугнуло? – Нет. Всё ещё ошеломлённый я откинулся на спинку стула. – А теперь ты думаешь, что я одна из этих чокнутых фанатиков, которая должна тебя окрутить и сбить со следа. Мне казалось, что уже пора перестать удивляться, но нет, я не смог. – Я не умею читать мысли, никто не умеет, – вымученно улыбнулась она. – Я просто не дура, и я понимаю, что ты полицейский и это твоя работа. Если убийство произошло ночью, то мои соседи могут вспомнить свет в окнах и меня – я часто выхожу покурить, и это не могла быть моя сестра – она всю ночь сидит у себя в отделе вместе с напарником. – Я верю тебе, но у меня просто в голове не укладывается, что это возможно. Она благодарно кивнула. – Я сейчас вернусь – приведу себя в порядок, – она направилась к туалетам, оставив меня переваривать тот факт, что она настоящая ясновидящая. – Как-то по-дурацки всё получилось, – проговорила она, вернувшись. Я рассеянно почесал затылок. – А может оно и к лучшему, – сказал я, и добавил в ответ на её удивленный взгляд: – По крайней мере, никаких секретов и недомолвок. Не надо притворяться и казаться лучше, чем ты есть на самом деле. – Но ты ведь не можешь всё так же узнать обо мне. А вдруг я вру или чего-то недоговариваю? – Мне почему-то кажется, что нет. Ты же не пыталась выкрутиться или придумать что-то, ты просто выложила всё как есть и оставила мне решать, как поступить с тем, что я знаю – поверить или просто свалить потихоньку, как от очередной полоумной. Но, если уж признаться честно, я к такому не был готов. Я и так с ума схожу с этим делом, а тут ещё это. Она опустила глаза. – Прости, я не хотела. – Тут нет твоей вины, ничьей вины тут нет. Просто за последние двадцать четыре часа в моей жизни произошло больше странных вещей, чем за все сорок лет до этого. Такое любого выбьет из колеи. – Я... Мне наверное уже пора. Я посмотрел на часы – дело шло к вечеру. – Давай я отвезу тебя, – предложил я. – Да нет, не стоит. Я как-нибудь доберусь. – Где ты живёшь? Она назвала адрес где-то на голливудских холмах. – Не дури, как ты в это время собираешься добираться? Она пожала плечами. – Вот именно. Поехали. Мы расплатились и вышли к машине. Я забрал из-под дворника бумажку, сел сам и открыл Мириам дверь изнутри. – Когда въедем в Голливуд, будешь показывать дорогу, потому что я не очень хорошо там ориентируюсь. – Хорошо. Некоторые время прошло в молчании, но потом я всё же пересилил себя. – Да, там действительно могло бы быть красиво, если бы не война. И я не зачищал тоннели – я был в них всего два раза, после чего наотрез отказался. – Почему? – спросила она и тут же добавила: – Если не хочешь, не отвечай. Глупый вопрос... – Я испугался. Это были настоящие подземные города, где убить тебя могло буквально всё. И в какой-то момент меня просто перемкнуло – я никогда в жизни так не боялся. Когда я выбрался оттуда в последний раз, наши меня не узнали, сказали, я постарел лет на десять. Тогда я и решил, что больше не полезу вниз. А потом уже и война закончилась, – я думал, что сказал всё, но потом всё-таки добавил: – Я никому этого не рассказывал, даже своей жене. – А почему ты решил рассказать это мне? Я перевёл взгляд с дороги на Мириам. – Я не знаю. Наверное, потому что ты спросила. – Спасибо, – я посмотрел на неё с удивлением. – Я понимаю, что тебе нелегко было это рассказать, поэтому спасибо. Я ничего не ответил. Путь до её дома занял чуть больше, чем мы думали. Извечная проблема с пробками настигла нас у самого въезда в Голливуд. Когда мы наконец добрались, я удивлённо присвистнул. Её дом как бы нависал над краем и поддерживался на склоне сваями. Со стороны его огромные окна, выходящие на город, выглядели очень эффектно. – А какой из них открывается вид, – сказала она, перехватив мой взгляд. – Не думал, что преподаватель в университете может себе такое позволить. – На одной только зарплате – никогда, – заявила она. – Но от деда вместе с библиотекой осталась в наследство приличная сумма, плюс моё хобби иногда приносит деньги – ко мне же обращаются не только полицейские. И вот, я живу в огромном доме с огромными окнами. Хотя в нём бывает иногда... – Пустовато? – я подобрал слово, которое описывало бы мои ощущения. – Да, – улыбнулась Мириам. – Ты и сам знаешь. Значит, до завтра? – До завтра. Где мы встретимся? – Давай в двенадцать там же. – Хорошо, спокойной ночи, – сказал я. – Спокойной ночи, – ответила она. Дорога домой у меня заняла чуть больше часа. Я оставил машину в гараже, вытащил из холодильника пиво и бесцельно щёлкал каналы на телевизоре, пока не попал на "Французского связного". Это была уже где-то середина фильма, Попай бился над машиной француза, пытаясь выяснить, где же тот спрятал в ней героин. Досмотрев фильм, я лёг спать. Обычно в кино или книгах после таких вещей, как у меня, героев мучают кошмары, но мне удалось заснуть без проблем – я видал кое-что и похуже – и спал я весьма неплохо.