Unluminous, formless and void

Моторная лодка уткнулась носом в иссиня-чёрные камни острова, и я спрыгнул на берег. Я не представлял, что точно мне нужно делать, а спросить было больше не у кого. Нужно было как-то осмотреться, и я принялся взбираться на камень. Весь остров словно представлял собой верхушку огромной скалы. Ландшафт был изрезан расщелинами, тут и там торчали острые зубья камней. Мне вспомнилась легенда – непроходимые горы Яддит-го и крепость на их вершине. Я принялся методично обследовать поверхность, карабкаясь по скалам и осторожно спускаясь на дно ущелий. Чёрные камни навевали мысли об их вулканическом происхождении, но за то время, что они пробыли под водой, море основательно над ними поработало, и мне стоило больших усилий не сорваться и не соскользнуть на поджидавшие меня в глубине острые зубы. И этому сильно мешал зловонный, заставлявший кружиться голову, запах рыбы. По пути мне попадались окаменелые скелеты морской живности, некоторые выглядели знакомо или, по крайней мере, узнаваемо, но насчёт других даже мне было ясно, что если они и существовали, то задолго до нашего появления на земле. От этих мыслей меня бросало в дрожь – в основе каждой легенды есть правда, пусть и незначительная по сравнению с вымыслом доля, но она есть. Мириам говорила, что затмение считается хорошим временем для ритуалов, и я боялся не успеть. У меня в запасе было несколько часов, но я не знал, сколько у меня займут поиски, и даже если Гатаноа не существует и ритуал пройдёт впустую, всё равно это будет ещё одна загубленная жизнь, которую я не смог спасти. И почему-то сейчас меня это беспокоило особенно сильно. Я перестал следить за временем, никакой пользы это не несло, а только усиливало внутреннее напряжение. На мгновение мне показалось, что я снова на войне, что я карабкаюсь не по сырым древним скалам, а пробираюсь по влажным джунглям Вьетнама, тщательно выбирая куда ступить, чтобы не влезть в оставленную хитрым вьетнамцем ловушку. Но только на мгновение. Из одной трещины в скале на меня пахнуло воздухом – затхлым и скрипуче старым, и я понял – мне туда. Я проверил фонарь, убедился, что камни и свиток на месте, и полез внутрь. Меня обдавало то холодом, то жаром, запах менялся с гнилого запаха рыбы на в сто крат сильнейший запах заплесневелых старых квартир, но я продолжал протискиваться дальше. Неожиданно у меня под ногой не оказалось опоры, и я съехал вниз. Сразу же откатившись в сторону, я притаился. Это была большая пещера или комната. Падая, я должен был наделать немало шума, и я ждал, что сейчас раздадутся встревоженные голоса, и покажутся люди. Но никого не было. То, что я слышал, сложно назвать тишиной, но ничего похожего на человеческую речь или шаги я не различал. Я осторожно поднялся, стараясь не шуметь, и включил фонарь. Увиденное поразило меня и заставило по новому взглянуть на легенду. Это была не пещера – это была громадная комната, зал. Гладко отесанные стены были испещрены разного рода барельефами, изображавшими отдельные символы и иногда даже целые сцены. Своды сходились под немыслимым углом, начисто отрицая человеческую логику. Теперь я понял, чего боялась Мириам. Соприкоснуться с чем-то за гранью нашего представления о мире было страшно. Это совершенно другой страх, нежели страх за свою жизнь или боязнь опасности, я бы сравнил это с ощущением разрушения привычного мироустройства, когда всё оказывается совсем не так, как мы привыкли думать. Если бы я был религиозным, то сказал бы, что это ощущение божественного откровения. Но я должен был идти дальше. Я должен был выполнить обещание и свой долг, а для этого нужно идти дальше. Продвигаясь вдоль стены, я старался не всматриваться в узоры на стенах. Они чем-то отдаленно напоминали символы, которые я мельком видел на свитке Мириам, и мне не улыбалась перспектива сойти с ума от одних только изображённых там сцен. Даже краткого взгляда хватило, чтобы понять, что они не имеют ничего общего с человеческой историей и рукой древнего зодчего. В древности не было писателя-фантаста, способного выдумать подобное, да и сейчас, скорее всего, тоже, иначе он бы мигом оказался в сумасшедшем доме. Большую часть времени я проводил в темноте, так мне не приходилось видеть узоры, которые несмотря на всю свою отвратность непреодолимо притягивали взгляд. Я включал фонарик, чтобы сориентироваться, и то только тогда, когда был уверен, что поблизости никого нет. Я постоянно держал в голове, что где-то рядом может сидеть вьетнамец. Он просто сидит сутки напролёт на своём посту и ждёт, пока какой-нибудь залезший в тоннель янки не проползет мимо, чтобы его застрелить. В один из таких моментов, когда я включал фонарь, я наткнулся взглядом на фреску на стене и уже не смог отвести глаза, как раньше. Всё, что я видел и слышал до этого, обрело смысл и, как кирпичики, разложилось в моей голове. Древние культы, которые для Мириам представляли чисто академический интерес, потому что ей хотелось верить, что всё имеет смысл; кровавые ритуалы, которые проводят последователи этих культов, истинно веруя в то, что они делают; взявшие в руки оружие фанатики, которые ради высшей цели пошли на стрельбу в центре города – для них уже не важно вернуться они или нет, другие завершат работу – всё это правда. Всё это существует. Всё это реально. Не осталось и следа той пренебрежительности, которая возникала при упоминании Бога, Гатаноа или других божеств – они реальны. Все эти боги – они существуют. И эта перемена в моём восприятии произошла от одного только взгляда на одну единственную фреску. Будь на моём месте кто-нибудь другой, он бы принялся жадно изучать каждый дюйм, в поисках сокровенных знаний, я же пришёл в ужас от силы этих рисунков и сразу же погасил фонарь. Даже фраза Мириам "не в наше время" обрела совершенно новый смысл. Глупо было считать, что мы единственные разумные обитатели земли, что до нас ничего не было и после нас ничего не будет. Очень самоуверенно и наивно. Не знаю, сколько я блуждал по залам крепости, но я был уверен, что опоздал. Я все шёл и шёл, а за комнатой следовала комната, за залом зал, и коридоры простирались далеко за пределы обозримого на поверхности клочка земли. Я видел окно в потолке, через которое светили три солнца, я видел заполненную ящиками со стеклянными крышками комнату, которую я поспешил покинуть, борясь с соблазном заглянуть внутрь, я слышал звуки, которые, я уверен, не может издавать ни одно существо на земле, и я сильнее стискивал рукоять дробовика, понимая, что вряд ли он сможет меня защитить. Вероятнее, что я сразу же сойду с ума, как только увижу то, что прячется там, в темноте, настолько оно чуждо нашему восприятию, нашему сознанию и всему нынешнему миру. И всё же я упорно двигался вперёд, далеко отведя в сторону руку с фонарём – так, как меня учили, чтобы стреляя на свет, противник не смог попасть в меня. Мне встретился колодец, на дне которого бурлил первозданный Хаос, и ветер в этом зале дул, нарушая все законы физики, с монолитного потолка. Один раз на меня сверху что-то свалилось. Я почувствовал отвратительную копошащуюся массу, пытавшуюся обвить мои плечи и шею. Выстрелив себе за спину, я резко развернулся, подсвечивая цель фонарем. Я не потерял рассудок, но в ужасе разрядил магазин дробовика и, сдерживая рвотный позыв, бросился наутёк, потому что то был клубок беспрестанно копошащихся червей, собранный в некое подобие человеческого тела. Неоднократно где-то впереди мелькал свет фонаря и фигура в старомодной одежде, но каждый раз, когда я пытался ее догнать, она исчезала в тупике. И уже скорее случайно, чем целенаправленно, после всех этих блужданий я наткнулся на зал, превосходивший по размерам все виденные мной ранее. Окружность в центре была покрыта символами, которые я видел в той комнате, где было совершено убийство, но эти, несмотря на то, что я их не понимал, словно несли предупреждение, о таящейся под ними опасности. Я вытащил из кармана цилиндр со свитком и отвинтил крышку. Холодный и гладкий на ощупь он казался родным здесь, как будто он всегда принадлежал этому месту. Развернув свиток, я сразу замешкался, не представляя, как мне следовало его класть, но стоило только приложить его к краю окружности, которая, по всей видимости, была люком, как он сразу же слился с ней, образуя новый слой символов. Я продолжал разворачивать его, пока не дошёл до места, где его следовало надорвать. У меня в руках осталась часть, которая была заметно меньше той, что уже намертво въелась в крышку. Должно ли так быть или я что-то напутал, я не знал. Мне ничего не оставалось, как продолжить, пусть уже и без особой надежды на успех. И, к моему удивлению, вторая полоска легла, как положено, по всей длине люка, и слилась с первой. Глупо было думать, что здесь всё ещё действуют земные законы и человеческая геометрия. Казалось бы, всё виденное ранее должно было убедить, что это не так, что я вижу только то, что доступно нашему ограниченному восприятию, но я продолжал цепляться за свои представления о мире, и только это помогало мне не сойти с ума. С камнями всё оказалось проще. После того, как я их поставил, я не смог сдвинуть ни один из них, даже налегая на него всем своим весом. Всё. Я сделал всё, как обещал, Мириам. Пора отправляться домой. Жаль, что я не смогу поделиться с тобой тем, что увидел здесь. Решимость и упорство, которые держали меня в форме, схлынули, и только сейчас, лишившись камней, я ощутил насколько устал. Казалось, само это место высасывает из тебя энергию. И всё же мне казалось странным, что я ни разу не слышал и не видел здесь ни одного человека. Неужели весь их культ состоял из Джеджомара и его друга из университета Мириам? Что ж, хорошо, если так. В любом случае, пора домой. Я вышел из зала, уже не скрываясь, освещая дорогу фонариком, и не узнал коридор. Я входил по длинному и прямому, а этот сразу же заворачивал направо. Я вернулся в зал, думая, что ошибся направлением, но ошибки быть не могло – из зала был только один выход. Выбирать было не из чего, и я двинулся по единственному возможному пути, а где-то внутри росло и созревало осознание, что мне отсюда не выбраться. Коридоры стали уже и начали ветвиться, я больше не встречал огромных залов и ни одного места из тех, что уже прошёл. Ни одного знакомого места, а ведь спутать их было бы не так уж и просто. В какой-то момент, вывернув из-за очередного угла, я снова увидел фигуру в старомодной одежде. Она держала масляную лампу в одной руке и странного вида пистолет во второй. – Эй! – я решил окликнуть её. Но вместо ответа человек обернулся и выстрелил в мою сторону. Я выстрелил в ответ. Мы оба застыли на мгновение, после чего он удивлённо посмотрел на свой пистолет. Я видел, что он должен был попасть в меня, но я был цел, и даже не слышал цоканья пули рядом. Да и я с такого расстояния промазать из дробовика не мог, но фигура даже не пошатнулась. Я опустил дробовик и направил свет чуть в сторону. – Давай без этого, я не враг, – произнес я. Фигура опустила пистолет и подняла лампу повыше, чтобы меня рассмотреть, и я увидел, что это довольно молодая бледная девушка с перевязанной красным платком шеей. – Ты понимаешь меня? – спросил я. Она отчётливо кивнула. – Я подойду ближе? Ещё один кивок. Подойдя, я понял, почему пистолет показался мне странным – это был один из тех несуразных первых автоматических пистолетов, которые выпускались в начале двадцатого века, но выглядел он, как новенький, ни следа ржавчины или коррозии. – Я Малкольм, – медленно произнёс я. – А ты? Она попыталась ответить, но закашлялась, скривившись от боли. Я заметил, что платок на шее не красный и никогда не был красным – он пропитался кровью девушки. Она сделала жест "бумага и ручка", я вытащил из кармана и дал ей. Она некоторое время изучала шариковую ручку, а затем написала: "Мэллори Манн" К этому моменту у меня уже появились некоторые догадки. – Какой сейчас год? – прямо спросил я. "Я не знаю" – написала она. – "Я уходила в тысяча восемьсот девяносто девятом, но, похоже, что с тех пор прошло много времени" – Уходили? "Да, если Вы здесь, то Вы должны знать" – Культ Гатаноа? Она кивнула. – И у вас получилось? "Да, но я не могу найти выход" – Я тоже. Девушка легонько потеребила повязку на шее, словно о чём-то раздумывая, а затем вытащила из внутреннего кармана плаща потертую записную книжку. "Возьмите. Это мой дневник. Мне не хватит чернил, чтобы описать всё случившееся со мной, но если Вам удастся выбраться, то он прольет свет на моё исчезновение". – Может нам стоит объединить усилия? Она грустно покачала головой. "Если у меня до сих пор не получилось, то мне не суждено выбраться. Это сложно объяснить, но это так. Я не хочу, чтобы Вы бесконечно скитались здесь из-за меня – это будет неправильно". – Прощайте, – с заметным усилием прошептала она на чистом английском и продолжила свой безнадежный путь, высоко подняв над головой фонарь. Я крутил в руках дневник, смотря ей вслед. Внутри с новой силой зашевелился зародившийся в огромном зале страх: а что если у меня не получится выбраться? Я стану таким же привидением, обреченным бродить по этим коридорам до конца времён? Нет, я должен найти выход, но как же я устал. Я сунул дневник в карман, и заставил себя идти дальше, вот только цели, мыслью о которой я себя поддерживал, у меня больше не было. Всё снаружи показалось каким-то мелким и несущественным. Надо присесть и немного отдохнуть. Я вытащил дневник и просмотрел отдельные страницы. У Мэллори было всё, о чем она могла только мечтать. Состоятельная семья, брак по любви, счастливая новая семья, пока однажды её муж не исчез. Через несколько дней из Темзы выловили тело, опознать его было невозможно – таким оно подверглось чудовищным изменениям. Ей сказали, что это он, все вещи в карманах его, но она не поверила. Она много лет искала его, а в то время женщину не воспринимали всерьёз, и ей пришлось учиться многим вещам, не свойственным тогдашним девушкам. Но больше всего меня потрясла написанная ею фраза на последней странице: "Теперь, зная, что на самом деле произошло с Оскаром, и о том, что таится в самых тёмных, никогда не видевших света, углах Лондона, я понимаю, что сравнять с землёй и похоронить этот город навсегда, было бы для него милосердием". Предполагалось, что отдых даст мне сил на рывок до следующей передышки, за которой должен последовать ещё один и ещё один, но я не чувствовал себя отдохнувшим, скорее, наоборот. Я попытался встать, но с кряхтением опустился обратно. Часы показывали, что я здесь уже сутки. Глаза слипаются. Надо вздремнуть, да, вздремнуть. Я проснусь и продолжу. Я найду выход. Обязательно найду, потому что пообещал Мириам, что вернусь. Когда я уже проваливался в сон, до меня донесся звук вертолёта, и последней промелькнувшей мыслью было: "Кавалерия прибыла, сейчас нас заберут отсюда". Из небытия меня вырвали долетевшие до лица брызги воды. Я открыл глаза. Я находился на побережье недалеко от пристани, где брал лодку. Затмение, похоже, закончилось, остров всё ещё на месте. Как я с него выбрался? Не помню. Даже приложив все усилия, я не мог вспомнить как. Часы на руке показывали вчерашний день, но после того, что я там видел и пережил, сильно сомневаюсь, что они показывают правильное время. Я поднялся, отряхивая песок, и направился на стоянку к машине. Пора в участок. Вряд ли я смогу объяснить, почему меня не было целые сутки, но это не важно. Мартин с Филом что-нибудь придумают – они мастера этого дела. На стоянке моей машины не оказалось. И не было похоже, чтобы она вообще тут когда-то стояла. На поясе завибрировал пейджер. Удивительно, что он оказался исправен, не сломался и не потерялся за время моих блужданий. Я снял его и прочитал сообщение. "Мал, нужно увидеться. Срочно". Часы на руке показывали 8:34. Я нажал кнопку и вызвал историю – два одинаковых сообщения в одно и то же время. Меня ослепила догадка – это мой шанс. Я рванул к кафе. И догадка оказалась верной. Я видел себя, выходившего из машины и входящего внутрь. Последний сюрприз крепости в горах Яддит-го. Теперь я ещё и путешественник во времени. Главное, сейчас всё сделать правильно. Говорят, что нельзя показываться самому себе из прошлого, хотя, мне кажется, после знакомства с Мириам меня бы это не удивило. И ещё нужно избавиться от Джеджомара с приятелем, но это самая простая часть. Говард говорил, что его машина за углом. Его даже не удивил мой внешний вид, он хмыкнул, догадываясь, что сейчас последует, и уехал, не задавая вопросов. Я только уточнил у него в какой машине сидит Джеджомар. Они припарковались между домами в маленьком переулке, соединявшем Восьмую с соседней улицей. Окна туда не выходили, да и мне было, честно говоря, плевать. Я зашёл сзади и прошёл мимо машины сбоку, пряча ружьё за собой. Джеджомар сидел за рулём, за два года он практически не изменился и выглядел так же, как на фото. Я делал вид, что просто решил срезать через переулок, и мне нет дела до машины и сидящих в ней людей. Поравнявшись с капотом, я вызвал в памяти вид мёртвой Мириам и, развернувшись, прострелил лобовое стекло там, где должны были быть их головы. И если тогда у меня ещё оставались сомнения, что я поступаю неправильно, то теперь я точно знаю, что это не так. После этого я собрал гильзы – дробовик можно идентифицировать только по следам от бойка. Я не стал проверять тела. Заляпанные кровью стёкла говорили, что своей цели я достиг. Я притаился, ожидая сирен или второго себя, выскочившего из кафе, но ничего не происходило. Всё было спокойно. Я видел, как я выхожу из кафе, и как Мириам прощается со мной, но на этот раз ничего не произошло. Её не убили. Я еле дождался, пока моя машина скроется из виду, и вбежал в кафе. – Мириам! – я бросился к ней и обнял её, повторяя: – Мириам, Мириам... – Боже, Мал, что... – Я не хочу снова тебя потерять. – О чем ты? Я знала, что время там может течь не так, как тут, но о чём ты говоришь? Я пересказал ей всё с того самого момента, когда получил первое сообщение. – И теперь я хочу знать, – сказал я. – Тот другой я, что с ним будет? И ты... Где я? Объясни мне! Весь мой рассказ она выглядела задумчивой, и сейчас на мои вопросы она только покачала головой. – Я не знаю, Мал, – ответила она. – Честно, я не знаю. Я даже не знаю, получится ли у тебя добраться до люка в крепости. Я не знаю, как устроено время – существа, построившие крепость, знали, но это знание не для нас. Есть много теорий... – Я верю тебе, попробуй. – Я могу только попробовать. Я не претендую на абсолютную истину. Ты нынешний и ты, который ещё только отправился в крепость, уже разные люди. Это точно. Ты пережил то, чего с ним не происходило и никогда не произойдёт. Я – та же самая, я не изменилась. Та самая я, с которой ты прощался, перед тем как меня... убили. Все остальные события – их ещё не было. – И что же делать? – Ждать. Подождать и посмотреть, что будет. Ладно, слушай. У одного писателя была интересная теория времени, в ней говорилось, что мы живём в одной секунде. В одной и той же, и движемся вместе с ней. Любое отставание, даже мельчайшее уже не даст тебе попасть именно сюда. В прошлой секунде, позапрошлой, следующей, через одну две и так далее – там другие миры, совершенно непохожие на наши. Мне очень нравилась да и нравится эта теория, и если она хоть чуточку верна, то другой ты попадешь в другую секунду, возможно даже не в наш мир. Тебе просто повезло. Просто Хаос «сработал» в твою сторону или твоя Воля была достаточно сильна... – Ты хочешь сказать, что он не заявится сюда? – Я не знаю. Я хотел сказать, чтобы она попыталась заглянуть в будущее, но передумал. Это было бы неправильно. В чём же тогда смысл жизни? Я уже сделал всё, что мог, даже более того. Что мне остаётся? Довериться ей, и мне это кажется правильным. Но она сделала это сама. – Он не придёт, – это выглядело так, словно она на секунду задумалась о чём-то. – А Гатаноа? – Нет, всё в порядке. – Эй, вы на затмение не хотите посмотреть? – к нам подошёл Марк. – У меня есть парочка очков, должны подойти. Я вопросительно посмотрел на Мириам, она согласно кивнула. Я оставил дробовик в кафешке, думая о том, что возможно мне и не придётся его возвращать Филу, ведь в этой реальности или как это правильно называть, я его не брал. Мы вышли на улицу и подняли глаза к небу. Мириам прижалась ко мне и, чуть-чуть покусывая ноготь, призналась: – Знаешь, мне все ещё немного страшно. Я крепко обнял её. – Мне тоже было страшно. Тень медленно наползала на солнце. – Я избавлю тебя от твоих кошмаров, – тихо прошептала Мириам. – Даже не сомневаюсь. И это было правдой. Единственное, насчёт чего у меня до сих пор оставались сомнения, так это насчёт того, почему Мириам не видела будущего: из-за того, что её должны были убить, или всё таки из-за Гатаноа.