Таец спокойно закрыл двери своего небольшого кабинета на ключ и выкинул его в ближайший ящик рабочего стола, предварительно дёрнув деревянную поверхность на себя, проверяя устойчивость заржавевшего замка. В помещении приятно пахло цветами и дорогим тайским одеколоном, запах которого разбавлял едкий и неприятный густой дым…
— Им-Чёртов Придурок-Джебом, ты что, куришь в моей лаборатории? — Бэм бросил свирепый взгляд на бывшего охотника, многозначительно выделяя последнюю часть вопроса. Он прекрасно управлялся со скальпелем и пытался удержать пациента, которого так и не успел усыпить препарат, введённый ему пять минут назад.
— Я всегда курю, когда кому-то при мне собираются разрезать горло! — парень провёл пятернёй по растрепавшимся красным волосам и задумался о том, почему вообще решил присутствовать при этой операции. Да, он спас Джинёна, да, его начало при нём мутить чёрной гадостью, да, он лично позвонил лучшему медику Таиланда, но почему он даже привёз задыхающегося парня к нему лично?
Пак лежал, сильно раскрыв глаза и смотря только в потолок. Из его рта периодически вырывались странные булькающие звуки наравне со странной жидкостью, закупоривающей дыхательные пути, и каждый раз, когда застывшее нечто пробивали, оно снова скапливалось у образовавшегося отверстия и заделывало его.
— Именно поэтому я и приехал в Корею, — Бэм спрятал выбеленные волосы за хирургической шапочкой и надел зеленоватую маску. — У нас такие случаи не единичны и начались только несколько месяцев назад, продвигаясь по трупам всё ближе к границам, и Корея единственная страна в Азии, которую эта проблема не затронула, — таец многозначительно бросил взгляд на застывшего брюнета и отметил чёрным маркером место, где нужно будет сделать надрез. — Ну, до этого случая, — Джебом прочистил горло и отошёл подальше, дабы не видеть в мельчайших подробностях того, как гражданскому разрезают горло.
— И как ты думаешь, почему происходят такие странные убийства? — Сокол коснулся собственной татуировки, а после всё ещё горевшего шрама, распространяющего обжигающий жар по всему телу. — Ну, то есть я, конечно, давно не охотился, но не думаю, что фуриям стало скучно убивать людей, разрезая им грудные клетки. Ведь им нужно впитать душу до того, как она покинет тело, а после удушья сердце биться не будет.
Бэм цокнул языком и сделал первый ровный надрез, верхний и продольный, что поможет ему полностью прочистить чужое горло от чёрной густой массы. Хотя Джебом был и не силён в медицине, но подобная операция, насколько он помнил, называлась трахеотомией и помогала удалить то, что мешало человеку дышать. Блондин, знающий своё дело, просунул канюлю, специальную трубку в отверстие, и Джинён судорожно сделал первый вздох.
— Жить будет, — медик осторожно проверил пульс и дождался когда дыхание восстановится и из обрывистого станет размеренным. Аккуратно обработав надрез, парень оценил свою работу со стороны и смазал края специальной мазью. — Я не один день пытался понять, что происходит со всеми выжившими с таким трудом жертвами фурий, пока мне не удалось обманным путём изъять у военной полиции часть вот такой вот… Блевотины?
Джебом театрально закатил глаза и накрыл Пака своим пиджаком, второй раз за алую луну, смотря на то, как он мирно спал под действием лекарства, совсем забыв о том стрессе, что произошёл с ним совсем недавно, и вот буквально только что. Трубка слегка подрагивала, а зелёная лампочка на ней загоралась каждый раз, когда пациент делал вдох.
— Так и скажи, что попросил Лису украсть для тебя дерьмообразной жижи, — Им сел в кресло и покрутился на одном месте, по привычке доставая из кармана брюк пачку сигарет, но почти сразу опомнившись, положил её обратно. Приятное для слуха шуршание небольшой упаковки затихло в кармане, напоминая о себе лишь при резких движениях. — Так к чему ты ведёшь наш разговор? Ты же для этого пересёк границы не одной страны?
— Я обнаружил, что в составе данного вещества есть элементы растительной клетки дипладении, — Бэм многозначительно поднял указательный палец, и, задумавшись, прикусил губу. — А ещё более восьмидесяти процентов данного состава занимает кровь эриний, только вот, смею предположить, что принадлежит она именно мегелам.
Сокол упёрся локтями в ручки кресла и коснулся подбородком сложенных в замок ладоней. Что-то во всём этом было явно не так. Мегел всегда было не так уж и много, и сами они на охоту выходили редко, предпочитая, чтобы им приводили ещё живых и перепуганных до смерти людей прямо в руки. Да и вряд ли при таком раскладе кто-то смог бы остаться в живых, а после этого задохнуться в непонятной гуще. Да и ночные создания не переносили дипладению — она уже много лет использовалась против них.
— С чего ты взял, что это были именно мегелы? Может, эти люди сами поцарапались своим же отравленным оружием, а после им на рану попала кровь фурий?
Блондин посмотрел на Джебома как на умственно отсталого, после чего ещё раз проверил пульс Джинёна, на всякий случай, уменьшая дозировку противовоспалительных антибиотиков, если на какую-то из составляющих препарата у пациента окажется аллергия. Медицинская шапочка, наконец, отлетела в сторону мусорного ведра, где повисла на крае, а медик подошёл к зеркалу, дабы поправить уложенные волосы. Отросшие корни сильно выделялись среди белоснежной шевелюры, и вечно ухаживающий за своей внешностью Бэм тяжело вздохнул, рассматривая собственное отражение.
— Если ты выключишь в комнате свет и посветишь на эти затвердевшие обломки ультрафиолетом, то увидишь, как тысячи нитей фиолетового цвета пронзают каждый сантиметр, сияя и извиваясь, как ужи, — Бэм коснулся собственной татуировки, набитой по всему диаметру шеи: бумсланг дважды опоясывал молочную кожу, высунув тонкий язык. — Я и сам змея, ты же знаешь.
— В таком случае тебе стоит остерегаться Джэ, — Сокол облокотился на спинку кресла и проверил входящее сообщение, где Тэкён доходчиво писал, что Югём уже спал в своей кровати, насквозь пропахшей картофелем фри. Даже сообщение Беркута, утверждавшего, что его сын в полном порядке, не могло успокоить Джебома.
— Так он-таки стал Змееядом? — блондин всплеснул руками и неверяще уставился в стену. — Он же так долго выпрашивал это прозвище. И всё ради того, чтобы…
— Чтобы однажды надрать тебе зад, — Сокол, покрутившись в кресле, как-то отстранённо посмотрел на спящего Джинёна, замечая толстую нить чёрной жидкости, стекающей из уголка полных губ по щеке и терявшейся где-то в волосах. Мягкая линия скул слегка подрагивала, а губы, искусанные в кровь, не теряли неестественного фиолетового оттенка. — Ты пытался узнать, что это за фиолетовые нити?
Учёный наклонил голову и устало потёр затёкшую шею. Взгляд серых глаз был устремлён куда-то сквозь Джебома, что говорило о том, что их обладатель явно задумался о чём-то серьёзном, что было не далеко от истины. В подразделении охотников Таиланда давно ходил слух, что кто-то специально приручал фурий, чтобы использовать их как оружие массового поражения. Ресурсы, которыми обладали страны, начинали неизбежно подбираться к отметке «Недостаточно», а это означало одно — людей нечем кормить.
— Ты считаешь, что это выгодно правительству? — Сокол покрутил в руках острый скальпель и слегка поцарапался, пытаясь поймать его, когда тот выпал из дрожащих рук. Страх, сковавший его тело во время иллюзии, ещё не полностью отступил, из-за чего привычная ловкость плавно переросла в неловкость, заставляя кожу лица краснеть от стыда. — Думаю, мне стоит немного потренироваться дома, чтобы таких несчастий больше не произошло.
— Это ты так считаешь, а я нет, и знаешь ли ты, мой непутёвый и разленившийся друг, почему? — Бэм сел возле кушетки, на которой спал Пак, и многозначительно закатил рукав спящего, обнажая тонкую кисть, где на мертвецки бледной коже был выбит небольшой снегирь, смотрящий на улетающую стаю. Такие отличительные тату выбивались только на запястьях тех, кто принадлежал к миру политики. — Вряд ли они бы стали убивать своих же родственников, тебе так не кажется? — таец встал с нагретого места и отобрал у бывшего охотника скальпель, вымазанный рубиновыми каплями. — А вот насчёт нитей… Они состоят из меланита.
— Драгоценного камня?
— Нет же, это жидкое состояние чёрной души мегел, смекаешь? — через мгновение лампочка погасла, а серые линзы так и продолжали сиять в кромешной темноте, слегка освещая белок чужих глаз.
Кусок застывшей дряни, вытащенный из горла Джинёна, сливался с окружающей обстановкой, и Джебом, даже со своим отличным зрением, не мог разглядеть его очертания. Но стоило только тайцу включить ультрафиолетовый фонарик, как изнутри камня, а именно таким он был на вид для незнающего всех тонкостей человека, просочился фиолетовый цвет, пронизывающий глыбу ярким светом. Горящие нити как пересекались на поверхности, так и пронизывали затвердевший предмет изнутри, искрясь до рези в глазах.
Сокол протёр глаза и непроизвольно коснулся шрама у шеи, слегка оцарапывая наросшую кожу подстриженными ногтями. Старые раны заныли и слегка завибрировали, после чего моментально покрылись синей светящейся корочкой. Бэм неотрывно наблюдал за странной реакцией тела полицейского и изредка цокал, ощущая запах зажжённой сигареты: Джебом не выдержал обжигающей боли и закурил, чтобы отвлечься.
— Ну, видимо, это не просто царапинки, оставленные на память чудом уцелевшему охотнику, — блондин вытащил из-под стола графин с водой и приложился губами прямо к узкому горлышку, ощущая желанную влагу, на сухой розовой коже. — Я слышал о том, что произошло в ту ночь, и, насколько я помню, все только и говорили о том, что то, что ты всё ещё жив, чистая удачная случайность, и, судя по расположению резцов, могу сообщить тебе как медик, ещё сантиметр, и ты труп.
Длинные пальцы снова ухватили ультрафиолетовый фонарик и направили его свечение на посиневшую кожу обычного человека. Кожа снова запекла, как от долго воздействия прямых солнечных лучей, но Джебом упрямо молчал, вытянув подбородок и закусив нижнюю губу, от чего она покраснела и слегка опухла. Втянув новую порцию сизого дыма, он не сразу заметил шипение, исходящее от него самого, а вот Бэм испуганно отпрянул и достал охлаждающую мазь для ожогов, трижды перед применением проверив срок годности.
— Если бы это был яд, ты бы уже умер, — изрёк медик и продезинфицировал скальпель и пинцет, после чего слегка надрезал обычной кожи вместе со светящейся корочкой. Бывший охотник доходчиво донёс до Бэма всю свою ненависть одним только взглядом, пытаясь не использовать обидные слова. — Если бы это было превращение, ты был бы практически тупорылым зомби, — таец бросил любопытный образец в полиэтиленовый пакет и закрыл его, проведя по липкой части мокрым пальцем. — Может, ты заметил что-нибудь странное? Или эта мегела, которая укусила тебя, перед смертью прорычала что-то членораздельное? Или нашкарябала?
Джебом дёрнулся в очередной раз, когда ватка, щедро искупанная в спирте, прошлась по ране, слегка прижигая её сверху. Кровь, на удивление, плохо сворачивалась, но в связи с новыми открытиями Сокола уже ничего не удивляло, только вот…
— Фурия, которую я встретил, принюхалась ко мне и убежала, развеяв иллюзию, что сковала моё тело, словно в тиски, — глубокий выдох и севший на мгновение голос. — Хотя могла меня запросто убить и сожрать, но вместо этого она рассматривала шрамы.
— Звучит так, будто ты помеченный, — Бэм включил свет, и кожа моментально перестала светиться под влиянием ультрафиолетовых лучей. Жжение прошло, а обожжённая кожа побледнела и вернулась в исходное состояние. — Не могу винить эринию, что он решил съесть тебя после, учитывая твою внешность, я бы тоже оставил тебя на десерт.
Полицейский закатил рукава рубашки и осуждающе посмотрел на блондина, после чего с силой сжал ладонь Джинёна, покрытую ссадинами и небольшими порезами. Ранее ухоженные ноготки были сломаны до крови, видимо, потому, что его тянули за ноги, а сам он пытался удержаться за мозаичную плитку. Чёрные выглаженные брюки порвались на щиколотке и чуть выше колена, и из-за довольно мягкой ткани виднелись разодранные ноги, ранки на которых в некоторых местах покрылись тонкой корочкой запёкшейся крови.
От парня пахло мятой и шоколадом, что было не свойственно политикам и их родственникам, которые хотели казаться сильнее и более угрожающе, чем коими они всегда были. И если Джебом считал себя трусом, пытавшимся бороться за свою жизнь, то высший слой населения их страны хитро прятался за спинами солдат и охотников, пытаясь впихнуть в собственный рот как можно больше ресурсов. Небольшой шрамик на челюсти слегка задевал аккуратную родинку, слегка замазанную еле заметным слоем тонального крема, из-под которого пробивалась щетина.
— Забыл тебя предупредить, скоро приедет Джексон из Китая, — таец пожал плечами и закатил глаза, пытаясь показать «радость» от предстоящей встречи. — Он сказал, что очень хочет своим красноречием вернуть тебя на службу.
— Это тот, который страдает пситтацизмом? — Сокол поправил прядь волос Пака, прилипших к веку левого глаза из-за густой чёрной жижи, продолжавшей вытекать из уголка коралловых губ. — У него ещё на ключице татуировка варана? Я думал, что у вас хорошие отношения, особенно после того, как…
— Да, мы с ним переспали. Нет, мне не стыдно, поскольку все мы априори бисексуальны. Да, я не хочу говорить на эту тему. Нет, меня к нему не тянет.
— Вообще-то, я хотел спросить про тот случай, когда он прострелил сердце фурии, готовой слопать тебя на поздний ужин, но твоя бравада тоже весьма красноречива, спасибо, — Им проглотил смешок и потянулся к чашке с давно остывшим кофе, теперь весьма невкусным и противным, но урчащий желудок требовал хоть какой-нибудь подпитки.
Джинён застонал и с ужасом раскрыл и без того большие глаза. Дрожащая рука моментально оказалась прижата к сухим губам, будто это могло бы сдержать кровь мегелы, неизвестным образом снова скопившуюся во рту и у стенок горла. Лампочка на канюле замигала и потухла на некоторое время, пока чёрная субстанция с характерным звуком не была выблевана на чистый бежевого оттенка пол. Бэм схватился за сердце и прижал Пака обратно к кушетке, чтобы пробить забившуюся трубку.
Парень вырывался, не понимая, почему не мог дышать и где он, чёрт побери, находился. Тусклый свет всё равно заставлял закрыть глаза от режущей боли, а это только сильнее давило на психику. Из горла вырывались не слова, а громкие хрипы, сопровождающиеся странными бульканиями. В горле неистово жгло, настолько сильно, что брюнет будто бы слышал, как языки пламени касались чувствительных стенок гортани и прожигали дальше, вдоль до живота, где огонь тух в желудочном соке.
Таец быстро прочистил канюлю и свободно выдохнул, когда Джинён прокашлялся и, наконец, снова задышал. Лампочка замигала, а после размеренно засветилась, оповещая всех о том, что дыхание восстановлено и больше ничего не угрожало чужой жизни. Запах духов и мяты растворился в воздухе, уступая место болотной тине и чему-то приторному и больше напоминающему пепел.
* * *
Джебом сделал музыку чуть громче и внимательно осмотрел Джинёна, сидевшего рядом на пассажирском сиденье. Тёмно-синий блокнот в его руках мог похвастаться обилием пустых бежевых страниц, которые наверняка будут исписаны за те три дня, что ему нельзя говорить. К такому выводу полицейский пришёл по двум простым причинам: во-первых, молодёжь стремится к тому, чтобы попасть в круг высшего общества, и, соответственно, у Джинёна наверняка было с кем пообщаться, а во-вторых, слишком красивый, чтобы быть одиноким.
А в-третьих, он так и не придумал, потому что:
«Спасибо, Вы спасли меня дважды».
Ровный и аккуратный почерк, даже несмотря на то, что машину трусило на кочках, когда они выезжали на дорогу, ведущую от лаборатории Бэма, расположенной в загородной базе, привлёк взгляд раскосых глаз. Белая луна мягко освещала ровную дорогу и умиротворяюще нависала над землёй, напоминая о том, что сейчас самое безопасное время.
— Тебе просто повезло, что я не растерял все навыки и рядом оказались настоящие охотники, — Им опустил окно и свернул направо, проверяя, включён ли видеорегистратор. Мягкий ветер запутался в красных волосах и слегка растрепал их, после чего освежающим пледом окутал находящихся в салоне. — Я давно не работаю в подразделении, но всё равно был рад помочь.
«Думаю, даже учитывая эти факторы, я не перестану Вами восхищаться».
Сокол коснулся покрасневшей кожи на шее и потянулся за пачкой сигарет, перед этим вопросительно посмотрев на Пака, у которого трубка торчала из горла. Парень кивнул и слабо улыбнулся, просто пытаясь отсесть ближе к своему окну, чтобы насладиться свежим воздухом без примеси чужих духов и горького привкуса тщеславных мыслей. Город его душил. Поэтому минуты, проведённые в едущей машине, казались ему лучшими за последнее время, даже несмотря на то, что его чуть не съела фурия, а трахея была разрезана, пока он брыкался, задыхаясь из-за скопившейся в горле чёрной крови.
Запах табачного дыма выветривался через открытое окно, и совсем не беспокоил Джинёна, упрямо смотревшего на блокнот, и пытавшегося продумать каждую строчку, которую ему нужно будет написать до конца поездки. Брюнету совсем не хотелось казаться глупым или неблагодарным.
«Я буду показывать Вам дорогу, и, надеюсь, что не приношу Вам излишнее беспокойство».
Джебом читал новые строки и не мог сдержать улыбки. Он в очередной раз затянулся и наклонил голову, прокручивая в сознании последние прочитанные слова. Мальчик (а именно так его видит Им) слишком напуган, о чём говорила дрожь в изодранных коленях, но воспитание давало о себе знать, ощущаясь в каждом слове и взгляде.
— Поверь, если бы ты приносил мне дискомфорт, я бы выкинул тебя по дороге, — полицейский повернулся в сторону Джинёна, на некоторое время забывая о дороге, и улыбнулся, просто и искренне, до ещё большей дрожи в чужих ногах. — Будь самим собой, и можно на «ты».
Он потрясающий, подумалось парню.
«
Вы…
Ты добрый», написал он, и Сокол благодарно улыбнулся, зажимая почти догоревшую сигарету между яркими губами, стянутыми в тонкую линию. На дороге всё чаще встречались проезжающие мимо машины, и Пак ощутил, как, даже несмотря на канюлю, становилось всё труднее дышать, словно кто-то стягивал на его шее верёвку, то давя ею, то ослабляя хватку.
Вечные ночные огни встречали в городе разноцветными бликами, переливающими афишами, вывесками, украшениями. Даже несмотря на то, что этой алой ночью было предостаточно жертв, жизнь в стране продолжалась, и скорбь людей, потерявших близких, терялась на фоне радостных выкриков в честь новых покупок, фильмов и песен.
В салоне становилось прохладней, но Пак этого совсем не замечал, согреваясь в мягкой ткани пиджака Джебома, наверняка всё так же вкусно пахнущего его духами, но проверить это не представлялось возможным из-за временной потери обоняния, объясняющейся стрессом и шоком. Почему-то не хотелось, чтобы путь до дома заканчивался, что хотелось озвучить вслух, но опять-таки невозможно.
Ещё несколько поворотов, одна выкуренная сигарета, три неловких взгляда и Им плавно остановил машину у входа в многоэтажное здание. Брюнет неловко пожал плечами и потянулся к блокноту, после чего понял, что совершенно не знал, что же написать. Он потёр запотевшими ладони о ткань чёрных брюк, бывших некогда последним писком моды, и снова взял ручку, крутя её между бледных тонких пальцев.
Сокол выхватил зелёную ручку с изображённой на ней птичкой неизвестного происхождения и написал на обложке номер телефона, выделив его в рамочку и со всех сторон окружив его восклицательными знаками. А внизу мелко подписал, на скорую руку, из-за чего символы вышли более угловатыми, чем они обычно были. «Полицейский Им».
— Если будут проблемы с канюлей — позвони, и я отвезу тебя к Бэму, — Джинён благодарно кивнул и посмотрел Джебому прямо в глаза. — До встречи, неудавшийся ужин. Будь осторожен и не забывай, что тебе нельзя три дня купаться в бассейне.
Джинён неловко передёрнул руками и схватился цепкими пальцами за край пиджака, понимая, что отдавать его совсем не хотелось. Мягкая ткань приятно прилегала к телу и хоть и была велика в плечах, казалось, будто бы создана для того, чтобы согревать его одинокими холодными вечерами. Идеально вписавшись в дизайн автомобиля, пиджак почти не отличался от цвета чехлов для сидений. И кресло расположено в пору для чужих ног, а спинка приносила невероятный комфорт напряжённым плечам.
Сильные руки Има расположились на кожаном руле со светящимся белым краями. Пак часто видел подобное у своих знакомых, но только сейчас он позволил себе восхититься тому, как прекрасно смотрелись широкие ладони на необычной обивке, как просвечивало серебро через пальцы, как красиво блестело кольцо на безымянном пальце…
Джебом состоял из множества «как» и «почему», хранил в себе множество возможностей и воспоминаний, имел прекрасное чувство стиля и манер, напоминал древнегреческого бога, но был таким же греховным, как и все смертные. Но умеющим сострадать и помогать. Это и отличало его от современных людей.
Брюнет ещё долго смотрел ему в глаза перед тем, как резко взять чужую руку в свою, которая, между делом, тонула в сильной горячей ладони. Сокол, не ожидавший такого резкого движения, даже не дёрнулся, но заинтересованный взгляд скрывать не стал, желая как можно скорее понять, что к чему. Самое обычное прикосновение, но, даже несмотря на спасение парня, они ещё не были в таких близких отношениях, чтобы ни с того ни с сего, он хватал его за любой участок тела.
Джинён же еле сдержался от того, чтобы переплести пальцы, и чувствовал по-настоящему обжигающую связь. Благодарность, расположение, и даже… Привязанность? Он открыл рот, но вспомнил, что ещё не мог говорить, поэтому одними губами начал шептать одно-единственное слово.
«
Имя».
— Джебом.
Рука оказалась свободна так же неожиданно, как и была захвачена в плен прикосновений спасённого парня. Холодный ветер влетел в салон, принося с собой запах выхлопных газов, разочарования и мяты. Последний оттенок выделялся больше остальных, поскольку был ближе, чем когда-либо до этого.
Молочные руки потянулись к пиджаку, чтобы снять его и отдать настоящему хозяину, но полицейский лишь помотал головой и позволил оставить его себе, как трофей после самого страшного приключение богатенького мальчика. Теперь, Сокол был уверен, что Джинёна посадят под замок, чтобы больше ничего не угрожало его жизни. Последняя благодарная улыбка, и хрупкая фигура исчезла за крепкой дверью, и Им даже не подозревал, что после того, как замок щёлкнет, брюнет сползёт по стене и тихо вдохнёт запах подаренного элемента одежды, хотя и знал,
что ничего не почувствует.
Джебом выключил освещение в автомобиле и тихо вздохнул, потянувшись к пустой пачке сигарет.
* * *
Джексон всегда появлялся в чужой жизни вихрем из нервотрёпки и нескончаемого словесного водопада, сносящего всё на своём пути в радиусе досягаемости в три чёртовых километра. И не то чтобы это было плохо для обычного человека, но охотникам следовало бы молчать даже о своих подвигах, но он был не таким: сначала хвастал, а потом ждал похвалы как манны небесной. Кайе или Джексон, очень часто навещал Джебома, когда приезжал в Корею, но это случалось раза два, и последний визит был лет пять назад.
Именно поэтому шатен сейчас сидел напротив него и озадаченно смотрел на фотографию в тёмной рамке, у которой стоял небольшой горшочек с цветущей небесно-голубой фиалкой. Запах был практически неразличим, но как только наступит время алой луны, цветы распустятся, и тонкий, как паутинка, аромат окутает комнату своим превосходным благоуханием.
Сони нежно улыбалась фотографу, облачённая в парадную форму охотников, состоявшую из чёрной куртки, футболки и облегающих штанов. В руках она держала подаренный Маршаллом букет в честь повышения и последующего после него отпуска. Декретного. Кажется, тогда она была на пятнадцатой неделе беременности, и уже как год могла похвастать фамилией своего мужа, стоящей в паспорте и удостоверении личности рядом с именем.
Чёрные ленты пересекали углы рамки, и Ван с тоской рассматривал небольшую татуировку птицы под её левым глазом. Они дружили ещё с того дня, как выпускники китайской академии впервые пересекли границу для получения опыта и диплома о прохождении специальной военной подготовки. Сони всегда была мила и общительна, что вызывало ответный восторг китайских студентов и ревность одного конкретного Джебома.
Югём сладко уснул на руках отца, бормоча что-то себе под нос и вызывая только тёплые чувства у Вана, смотревшего на ребёнка и видевшего в нём свою добрую подругу. Её более округлые скулы, смешной носик и острую линию верхней губы. Которая была вымазана в кетчуп. В ладошке мальчик сжимал влажную салфетку, которой так и не воспользовался, задремав от напрягающей тишины.
— Колибри часто меня вспоминала? — Кайе проглотил стоявший в горле ком и запил его холодной проточной водой. Дурная привычка пить только воду из-под крана. Лёгкий, еле заметный кивок, и китаец слабо улыбнулся, гладя лепестки ночной фиалки. — В таком случае, я счастлив. Ты до сих пор ухаживаешь за её цветами? — снова кивок и охотник вздохнул. — С тобой сложно общаться, в общем-то, я привыкший. Я слышал, что Сокол бросил службу, но не знал о смерти Сони.
— Это в стиле Криса, скрывать от своих подчинённых чьи-то смерти, но давать право выбора, оповещая об уходе кого-либо, — Джебом тихо поднялся и отнёс сына в его комнату, пока Джексон осматривал изменения, произошедшие с квартирой с момента его последнего визита.
— Хоть что-то в его стиле, — мягко засмеялся он, боясь разбудить сына лучшей подруги, с которой не успел проститься. Сожаление острой занозой впилось в слишком мягкое для охотника сердце, ковыряя там и принося только боль и застывшие в больших, по-детски наивных глазах слёзы. — Слышал, что он пытается попасть в страну всеми возможными и невозможными способами.
Ван знал, что Джебом облокотился о дверную раму и скрестил руки на груди, смотря куда-то сквозь гостя. Ему даже не стоило заглядывать в чужие раскосые глаза, чтобы понять, что пусть даже небольшое упоминание о Колибри приносили яростному и свирепому Соколу слишком много психологической боли, ощущающейся только теми, у кого жива душа. Его душа жива, и самое ужасное то, что она принадлежала умершему человеку.
— Ты не собираешься возвращаться на службу?
— Не горю желанием, сам же видишь, — Им протянул шатену синюю чашку с ароматным какао, прежде чем сел напротив в тёмно-коричневое кресло. Нагретое до этого место остыло, и теперь сидеть на нём было несколько некомфортно. А может, что всё это от того, что сильные руки больше не ощущали приятной тяжести детского тела. — Мы с Югёмом прекрасно справляемся, правда, на покой уйду позже, но разве это так важно?
Джексон молча пожал плечами и повернулся к окну, пытаясь рассмотреть через постоянную темноту гуляющих и наслаждающихся жизнью людей. Он мысленно каждый день давал себе подзатыльник, повторяя у зеркала двенадцать раз одну и ту же фразу, изо дня в день. «Джексон, ты сам выбрал этот путь». И если бы это было так, ему было бы не так обидно.
Ван-старший всегда был добросовестным человеком и яро считал, что если у молодого парня есть навыки для того, чтобы защищать родину, рискуя собственной жизнью, то он просто обязан это сделать. Даже если это он и его собственные сыновья, один из которых, первенец, вынужден был переехать в Австралию вместе с супругой и маленькой дочкой в связи с тем, что там не хватало военной мощи. С тех пор они никогда не виделись.
Связь прервалась, и Кайе почувствовал, как моментально постарел на десяток лет. Больная матушка нуждалась в круглосуточном уходе, а всё, что ей могли предложить муж и оставшийся сын, — это два часа в сутки, и те, мучительно короткие для отдыха и невероятно недостающие для заботы. Государство щедро бонусом к заработной плате подкидывало необходимые медикаменты, но какой в них толк, если София не могла самостоятельно есть и пить?
Белая луна спряталась за тучами, скрывая последние лучи за огромным скоплением пара, погружая город в темноту. Искусственные источники света слишком слабо освещали улицы и иногда мигали, напоминая о том, какая работа ложится на станции, пытающиеся вытянуть всю нагрузку, идущую от многочисленных фонарей и вывесок.
— Слышал, вчера ты спас сына политика, — Джексон глотнул горячей вкуснятины и слегка обжёг язык. — Ты молодец, не теряешь хватки.
— Потерял всё-таки, если бы не ребята, меня бы слопали.
— Тот же самый, верно? — Им провёл рукой по растрёпанным волосам и неуверенно кивнул, смотря на пустую пачку сигарет и ощущая, как тянуло к никотину, словно тело один сплошной магнит. — Наверное, в прошлой жизни вы были любовниками, раз он не убил тебя ни в одну из двух встреч. Оки-доки.
Джебом молча посмотрел на Джексона, и невысказанная фраза так и продолжала крутиться в голове, вихрем унося другие здравые мысли. Именно так он себя и чувствовал: брошенным любовником, отмеченным на всю оставшуюся жизнь, и с кучей комплексов до кучи.
Кукси приятно прилёг к подтянутому телу, и рука сама непроизвольно обхватила резную рукоять, после чего бросила нож в так и не убранный дартс. Кончик холодного оружия застрял на «восьмёрке», хотя буквально три года назад лезвие поражало «десятку» даже без времени, отведённого на прицел.
— Спасибо, что позволил насладиться твоим обществом, — Ван встал с насиженного места и затоптался на одном месте, ощущая себя лишним в этом хорошо обставленном семейном гнездышке. — Уверен, что ты меня почти не помнишь, но Колибри для меня много значила, — ласковый взгляд упал на фотоснимок и слегка задержался на пальце, украшенном обручальным кольцом. — Если переживаешь из-за навыков — могу успокоить, мышечная память сработает, когда немного потренируешься.
— Кайе…
— Джебом?
— Заходи в гости, только с предупреждением — попьём пива, — Сокол ярко улыбнулся, ощущая, как сердце словно что-то сжало в тиски при виде расстроенного шатена. За веками-улыбками почти ничего не видно, поэтому он пропустил тот момент, когда многоквартирное здание, находившееся напротив его окон, резко загорелось, как спичка.
На внешней стороне стекла начали появляться первые признаки кровавого тумана: рубиновые капли стекали по гладкой прозрачной поверхности, приводя в ужас только что проснувшегося Югёма. Ребёнок беззвучно закричал, и Им дал ему в руки бутылку воды и пачку крекеров, после чего запер в ванной. Сердце бешено колотилось от того, что алая луна наступила ещё раньше, чем вчера.
Джексон заколол длинные волосы и подал Джебому его нож, полностью сосредоточившись на окружающие их звуки. Беспорядочные крики и всхлипы принадлежали людям разных возрастных категорий. Но особенно сильно рубцами по сознанию отдавались детские и женские мольбы о помощи. Запах гари пробивался через приоткрытую форточку, а рамка с фотографией Сони моментально окрасилась чужой кровью.
Длинная лестница, несколько этажей, и полицейский измученно вздохнул, понимая, что даже уволившись, никогда не сбежит от этого ужасающего мира, где люди поедали друг друга, захваченные тёмными душами из прошлого.
У главного входа в свой дом Сокол остановился и молча наблюдал за тем, как в квартирах потухли последние источники света. Люди наверняка пытались вести себя как можно тише, прижавшись друг к другу и держа на виду пожитки и важные документы. Телефон загорелся фиолетовым. Рядом мегелы, а не простые эринии. Нечеловеческие крики раздались совсем рядом, и бывший охотник чудом успел отправить экстренное сообщение в штаб.
Первым перезвонил Тэкён и очень громко оповестил, что «Только попробуй умереть до моего приезда, и я тебя сам убью».
