Иные миры

      Когда-то — сам Сагуру ощущал то время почти легендарным — всё было просто до невозможности, почти как классическая физика.       Всё известно и легко посчитать, было бы достаточно данных и возможностей для такого.       Этот убил из ревности — преступник. А этот — просто так, с психикой не в порядке изначально.       Всё легко. Остаётся лишь собрать улики да прижать к стенке, преступник сознается сам.       Первый луч противоречия ворвался неожиданно и почти незаметно, вроде и руша картину мира, а вроде и нет.       Кид, чёртов преступник в белом, первый, кто не сдался под напором доказательств, да ещё и упёрся, высовывая язык.       Сагуру ещё не понимал тогда, что не всё так просто с этим вором, что привычная точка зрения трещит по швам, не в силах удерживать противоречия слишком долго.       Кид — преступник. Даже если возвращает драгоценности. Даже если помогает ловить убийц. Даже если полиция лишь просто гоняется за тем по коридорам. Даже если Куроба — неплохой друг сам по себе.       Вторым скользнул Эдогава-кун. Маленький, юркий, не по-детски рассудительный и поспевающий за Кидом.       Дети не должны так вдумчиво смотреть, прячась за фальшивыми — кого тот вообще хотел обмануть ничего неискажающими пустышками? — линзами, улыбаясь горько и в то же время удивительно невинно. Не должны скупо прятать свою боль, едва-едва прикрывая ту жалкими актёрскими навыками.       Но Эдогава-кун плевать хотел на мнение какого-то там британского — ох уж эта ирония! — детектива. Тот молча сверкал линзами и неожиданно ярко светился, получая в руки записки от Кида.       Если жизнь Сагуру физика, то у противоречий была явно химия: жаркая, сверкающая и удивительно красивая.       Он один раз видел. Хватило.       Обжигающе опасно, как фейерверк в ладонях, приносящий радость обоим участникам. Законы реальности будто менялись под тех двоих, и под танец из мячей и карт, странных дротиков — кто вообще даёт такое детям? — и дымовых бомбочек.       Не то чтобы это сильно мешало отрицать и пытаться вместить всё назад в привычную картину. Однако крепилась та откровенно белыми нитками, что безумно раздражало.       И откровенный ящик — пусть и с котом, а не свиньёй — подсунул Хейджи, ныне нахально развалившийся в кровати и игравший в нечто бездумное       Некомпетентный? Сагуру помнит, как тот иногда лезет голыми руками к уликам, врывается на место преступления, жутко громкий в те моменты, когда не стоило бы. Гениальный? Он помнит невероятную хитрость Хейджи: ох как тот извернулся со своими слабыми навыками и одурачил друзей и врагов, как тот откровенно чуть ли не шантажировал, разводя на то, чтобы Сагуру того звал по имени. Безумная скорость, касавшаяся того, чтобы собрать улики в единую картину и предъявить ту без единого изъяна.       Каждый раз ящик открывается заново, пытается поймать назад спешащего вдохнуть воздуха Сагуру и вновь стиснуться вокруг, погружая в темноту и тесноту, где приходится бодаться с упрямым детективом и ускользать ненадолго от жарких поцелуев.       Кот не был бы котом, если бы не ловил и не игрался бы с мышью, кем себя и чувствовал Сагуру. Так и Хейджи то импульсивно бросался на дело и даже забывал предупредить об опоздании, то вцеплялся до синяков и не давал никуда уйти, собственнически вжимая в любую поверхность вне зависимости от того, твёрдая та или мягкая, горизонтальная или вертикальная. То Хейджи катастрофически мало, потому что тот опять придурок, какого ещё надо найти, то того слишком много и — самое дурацкое! — по той же причине!       Сагуру даже без понятия, что именно к тому чувствует. Хочет? Обожает? Ненавидит? Что, чёрт побери, вообще можно чувствовать к хаосу, который при этом изумительно упорядочен в своей манере?! Как молекулы, которые вроде и движутся в разные стороны, а всё равно сумма всех скоростей ноль.       Хейджи ломал к чертям старый мир и строил новый, слишком эгоистичен и до одури заботлив в неуклюжей манере.       Тот вроде бы и хороший человек, но иногда вёл себя словно по классике каких-нибудь домашних тиранов — случайно, конечно, тот искренне верил, что всё хорошо, и иногда подстраивался наоборот под Сагуру. Отношения нельзя назвать ни здоровыми, ни больными, они просто чёртова квантовая физика, чтобы той пусто было.       Впрочем, он уже не был особо против: в конце концов, квантовая ли та, классическая ли — всё равно можно хоть что-то рассортировать, посчитать и просто жить с этим, ломая уже в который раз голову. Сагуру не привыкать.