цветок, что увядает после рассвета, не человек ли это?

Есть души, где скрыты увядшие зори, и синие звёзды, и времени листья; есть души, где прячутся древние тени, гул прошлых страданий и сновидений. Есть души другие: в них призраки страсти живут. И червивы плоды. И в ненастье там слышится эхо сожжённого крика, который пролился, как тёмные струи, не помня о стонах и поцелуях… Фредерико Гарсиа Лорка «Есть души, где скрыты…»

      Возвращаясь домой, Намджун трогал пальцами распухшие губы и улыбался куда-то в себя, смотря на своё отражение в дверях метро и замечая изменения, те, что были невидимы другим, но сам он видел, как сияет внутренним светом его двойник напротив. "Я так счастлив", - подумал писатель. "Надеялся ли я когда-нибудь на взаимный ответ, после стольких дней отчаяния и отрицания? После бесконечно долгих месяцев зимы ко мне наконец-то пришло мое персональное солнце и озарило этот несчастный угол из тьмы и одиночества, в который я сам себя запер". Намджун ехал в покачивающемся вагоне метро и его отражение счастливо улыбалось ему.       Отперев дверь квартиры, писатель ввалился внутрь. В нос ему ударил запах затхлости, и он с удивлением осмотрел собственное жилище. В беспорядке валялись книги и страницы из последней рукописи, кажется, она была первоначальной версией его второй книги, той, что потом затерялась в ворохе многочисленных переизданий, так и не принёсших ей успеха, а потом Намджун окончательно перешёл на клавиатуру ноутбука; незастеленная кровать была помята и неряшливо откинутое одеяло сползло на пол; в мойке на кухне стояла несколько кружек, где недопитое кофе плёнкой затянуло их дно. Намджун тяжело и глубоко вздохнул, а потом улыбнулся. Что ж, очевидно, что настало время уборки и лучше бы начать с проветривания квартиры. Не то, чтобы сильно воняло, но Намджуну казалось, что повсюду царит запах отчаяния и безмерной усталости, отчего к нему возвращалось то самое чувство угнетённости. От него требовалось избавиться, ведь теперь избыток сил так и переполнял его. Намджун энергично принялся за дело и что-то начало разбиваться и рваться, но в целом, порядка становилось больше, чем было до этого. После двух часов приведения квартиры в надлежащий вид, писатель удовлетворенно осмотрелся и вытянув телефон, погребенный важными документами на его рабочем столе, сфотографировал восстановленную чистоту и отправил сообщение Сокджину, конечно, предварительно его разблокировав. Намджун торжественно пообещал так больше не делать, закрепив своё обещание лёгким чмоком, отчего чуть не схлопотал от засмущавшегося Сокджина. Они долго разговаривали, сидя на ступеньках "Никогде" и толкая друг друга в бок, шутили и смеялись, замолкали и шумно целовались, а потом снова остывали и что-то бурно обсуждали. "А помнишь, когда ты сел рядом со мной? Ты тогда был такой сосредоточенный, губы поджатые, брови нахмуренные, прям настоящий писатель-отшельник" - смеялся Сокджин. "Себя вспомни. Весь такой из себя красавчик, все фанатки, наверное, каждый раз голос срывают при твоём виде", - говорил в ответ Намджун. "Но они - это не ты", - вдруг серьезно сказал Сокджин, наклоняя голову в бок. "Никто в этом мире не заменит тебя. Я хочу, чтобы ты это знал". Намджун замер и, пряча внезапно мокрые глаза, прошептал "Спасибо". Пожалуй, Сокджин и вправду каким-то образом его чувствовал, внутренним компасом, магнитная стрелка которого была долго время нерабочей и неправильно указывала путь, а потом встреча с ним завертела её в бешенном движении, но теперь она успокоилась и показывает только один единственный правильный путь - к счастью и дальше. "И всё же почему ты вернулся" - спросил Намджун. Ему уже не было интересно, почему и зачем, главное это поступки, считал он. Тем более, что Сокджин вернулся к нему и не просто пришёл, но и принял его чувства, еще и ответив взаимностью. Но писатель хотел, чтобы он сказал все важные вещи вслух, словно признал свои чувства ещё раз. Намджун не был уверен, что подобный уход он переживёт еще раз, да и болезнь, смиренно пульсирующая в груди, просто не даст ему второго шанса, набросится и поглотит его с жадностью голодной до безумия гадюки. "Я долго думал" - начал Сокджин. "Много и долго. О разных вещах в этом мире. О тебе. О себе. О будущем и прошлом. А потом я перечитал твою книгу. И знаешь, когда я вновь её читал, в этот раз у меня было ощущение, что ты стоишь за моим плечом и твой вдумчивый голос вливается мне прямо в ухо. Книга зазвучала по-новому и в конце концов, я понял, что весь мир во время наших встреч звучал по-другому. Мы плохо знали друг друга и ничего не знали о наших мирах. Ты не знал, что я делаю: на сцене или подиуме, как пишется музыка или шумит многотысячная толпа. А я не знал, как распадаются звезды над моей головой или кашляет от радостных слёз старая служанка на заднем дворе в балтийской деревушке. И когда мы встретились на той конференции, на том моменте, когда я посмотрел на тебя, а ты на меня, наши миры столкнулись и мы были обречены на эти чувства. Вот что я надумал за эти дни и недели, пока не мог дозвониться до тебя. Поэтому я пришёл сюда, в надежде если не встретить тебя, то дождаться пока наши миры не столкнуться вновь. Я был уверен, что это случится рано или поздно".       Намджун был потрясён и его глаза смотрели на Сокджина восхищённо и с любовью. Он просто схватил и прижал руку парня к своей груди, просто чтобы тот почувствовал биение сердца, стучащего часто и невпопад, словно писатель бежал марафон. "Я здесь", - сказал Намджун. "Когда бы ты не шёл и куда бы ты пришёл в итоге, со мной или без меня, я всегда буду с тобой, как и мои чувства. Ты же слышишь, что я не вру? С моим сердцем под твоей рукой, я говорю тебе, что останусь с тобой так долго, как смогу. Прости, но я люблю тебя и не считаю нужным это скрывать. И если это тебя пугает, то просто прими моё сердце, я не потребую ничего взамен".       Сокджин не отнял руки, даже не попытался этого сделать. Сердце Намджуна было вручено ему, как трофей выигравшему в тяжкой битве, но айдол не чувствовал себя таковым. У него пересохли губы и облизнув их осторожно, Сокджин аккуратно наклонился к груди писателя и прислонил вместо своей руки голову. В ухо ему отдавался мерный стук. "Оно моё", - подумал Сокджин и внезапно он стал счастлив. "Тебя любят", - запел ему мир вокруг. "Тебя любят" - вздохнуло небо. "Меня любят" - вдруг понял Сокджин и почувствовал странное чувство, словно он стал легче и пушистее, словно он сбросил оковы, невидимые и тяжкие, которые были с ним с того возраста, когда он начал понимать, что для наибольшего счастья человеку нужна та его потерянная частичка, заплутавшую в другом человеке. "Я не могу ответить тем же" - сказал Сокджин, отстранившись, но не далеко, словно боясь потерять налаженное чувство. "Пока не могу. Давай мы начнём, а что будет дальше...Мы просто увидим, ведь так?". Намджун сбоку только кивнул головой и сгрёб его в крепкие объятия, а потом начал расцеловывать ему лицо. "Хорошо" - ответил он. " Нам некуда спешить, мы просто начнём и не будем думать, как оно закончится дальше".       Они сидели там в наступающих сумерках и ещё долго после заката солнца, пока у Сокджина не зазвонил телефон. Сначала просто пара коротких звонков, которые айдол проигнорировал, но затем звонивший стал намного настойчивее и звонки становились всё длиннее, на телефон посыпались сообщения. Увидев последнее, Сокджин устало вздохнул и был вынужден ответить на последовавший звонок. Намджун услышал сердитый голос его старшего менеджера и погладил Сокджина по спине. Тот откинулся на дверь, долго извинялся и заверял, что правила контракта не нарушает и вообще он еще ни разу не опаздывал на запланированные мероприятия. В ответ ему что-то говорили занудным голосом и просили не игнорировать больше звонки. В конце концов, Сокджин вежливо завершил разговор и поправив дорогую дизайнерскую рубашку, сказал, что ему пора возвращаться в общежитие. На прощание он попросил Намджуна питаться лучше и поскорее выздоравливать, разумеется, никуда без серии объятий и поцелуев он не ушёл. И только когда у него снова нетерпеливо зазвонил телефон, Сокджин поднялся и ушёл в темноту. Намджун смотрел ему вслед, прижав свою руку, вместо чужой, к ребрам, где гулко стучало сердце. Ему казалось, что оно может выпрыгнуть и поскакать вслед за парнем, удаляющемся от него. Но оно осталось на месте и это даже удивило Намджуна, он с трудом верил в происходящее и даже пару раз больно ущипнул себя, чтобы проснуться, но нет, всё было реально. Тогда писатель встал и побрёл неспешно в сторону метро, слегка покачиваясь на затёкших ногах и немного сутулясь.       И теперь все слова, произнесённые в тот вечер, продолжали жить, они звенели в воздухе, их можно было прочитать в каждом сообщении Намджуна, в каждой нотке его голоса во время коротких звонков. Сокджин чувствовал, как его опутывает паутина крепкого чувства, но он даже не пытался из неё вырваться, напротив, укутывался в неё, как в тёплое одеяло и не мог надышаться той невыносимой нежностью, которой окружал его писатель. Намджуну было важно, чтобы Сокджин поверил в то, что на него не давят и не ждут ответного признания, после расставания и встречи вновь, он теперь до дрожи боялся, что Сокджин уйдёт, так и не попрощавшись с ним. Это стало его самым страшным кошмаром: проснуться в том мире, в том времени, когда он жил, не зная, что на свете существует этот человек. Болезнь временно остановила своё развитие, судя по новому снимку "цветок" распустился в полную силу и яд продолжал вырабатываться, но не так интенсивно и организм Намджуна пока справлялся. Доктор Пак спрашивал о решении насчёт операции уже несколько раз, но писатель повторял, что ещё ничего не решил. Теперь он никуда не торопился и принимал только те решения, которые тщательно обдумывал. Хождение по грани между жизнью и смертью преподнесло ему урок, который он бы не смог забыть, даже если захотел. Теперь он никуда не торопился и принимал только те решения, которые тщательно обдумывал. Хождение по грани между жизнью и смертью преподнесло ему урок, который он бы не смог забыть, даже если захотел. "Надежда умирает последней", подумал Намджун. "А моя надежда пришла ко мне сама и принесла с собой шанс на излечение не тела, но истерзанной души. Так к чему теперь торопиться? Нужно просто жить". Он поднял голову и впервые с обморока в больнице задышал полной грудью, жадно вбирая забитыми лёгкими очищенный воздух своего дома и такая радость переполнила его, что не выдержав её, Намджуну захотелось выбежать на улицу и закричать о ней, поведать всему миру, что он ещё жив и что у него все впереди. В чём-то он был прав, а в чём-то ошибался, но истина была одна - к Намджуну вернулись чувства, в троекратном размере, те ощущения, с которыми он уже было попрощался. Собрав их воедино, писатель кинулся к своему рабочему столу и принялся работать, писать и творить что-то новое и совершенно непохожее на всё остальное.