Папаши

*** Этот день обещал быть самым счастливым в моей пока еще не слишком долгой жизни. Несмотря на то, что с утра мне его испоганил мистер Уизли. Кстати, оцените мою сдержанность и чувство такта — я назвал этого ублюдка в красной мантии мистером. Но это только потому, что его шустрику пятнадцать лет назад удалось повстречаться с яйцеклеткой миссис Уизли, в результате чего на свет появилось такое чудо, как мой Хью. Хью… Интересно, а обратил бы я на него внимание, если бы не «волшебный пендель» Гарри? Под Гарри я, разумеется, подразумеваю профессора Поттера. Есть у меня такая привилегия — называть своего декана по имени, конечно же, когда мы наедине. Попробовал бы я назвать его «Гарри» на занятиях! Это с виду он такой весь мягкий, добрый и сердечный, но порой как глянет своими невероятными глазами, так сердце в пятки уходит. Победитель Волдеморта, как никак. Когда Гарри отверг мои чувства, то посоветовал обратить внимание на гриффиндорского вратаря. Я тогда сильно оскорбился. Я, значит, к нему со всем сердцем, а он меня послал. И ладно, если бы просто по известному всем адресу, так нет, он послал меня к какому-то салаге, да еще и гриффиндорцу. Тогда я еще не знал, что и Хью он посоветовал обратить на меня внимание. Только по какой-то странной необъяснимой логике, я посчитал Хьюго Уизли виновником моей любовной неудачи. Я не просто «обратил на него внимание», я ему житья не давал. Я был капитаном сборной школы, а он в ней вратарем. Надо ли вам говорить, какие золотые деньки настали тогда для Хьюго Уизли? Так что неудивительно, что после недельных придирок и насмешек, я встретился с его кулаком. До этого случая меня никогда в жизни не били. Так вот по простому, по маггловски. Получив удар в скулу, я с удивлением увидел заплясавшие перед глазами звездочки. И даже предпринял попытку их посчитать, но, сбившись со счета, так расстроился, что потерял равновесие, в результате чего, мои humps встретились с кафельным полом. Надо отдать Хьюго должное: он врезал мне только после того, как остальные игроки уже вышли из раздевалки. Тогда я впервые посмотрел на Хью другими глазами. Не затуманенными ревностью, а очень даже заинтересованными: не каждый день мне дают в зубы. Он стоял передо мной, гордо вздернув подбородок и смотрел уверенно, не моргая. Я бы даже назвал этот взгляд наглым, если бы не часто вздымающаяся грудь и пульсирующая венка на его виске. — Ты козел, Малфой. Я рад, что могу сказать тебе это в глаза. А теперь можешь забрать вот это, — он швырнул в меня свои вратарские перчатки, которые упали прямо мне на колени. После чего гордый гриффиндорец вышел из раздевалки, громко хлопнув дверью. Замену я нашел быстро, ко всеобщему недовольству команды, поставив на ворота давно просящегося в сборную вратаря Райвенкло Квана Корнера,. Следующий товарищеский матч со вторым составом нашей национальной сборной мы проиграли с позорным счетом 200:150. Снитч то я поймал, но 20 пропущенных квофлов не оставили нам никаких шансов. После матча на меня набросилась вся команда. Бить не били, но наговорили такого, что лучше бы побили. А потом я еще и краснел перед Гарри, выслушивая его мнение о моем «недопустимом для лидера поведении». В следующий же выходной я подкатил к Хьюго в «Кабаньей голове». Вежливо попросив его кузенов оставить нас наедине, я поставил на стол шесть бутылок пива. Я ему рассказал о своих чувствах к Гарри, об идиотском предложении приударить за ним и признался, что вел себя как идиот, после чего я придвинул к нему его перчатки и бутылку пива. И знаете, что сделал Хью? Он посмотрел на перчатки, потом на пиво, после чего перевел взгляд на мое раскаявшееся лицо и заржал. Да, да, именно заржал. Я знаю, как смеются люди, и слышал, как ржут лошади. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Смех прекратился так же внезапно, как и начался. Откупорив бутылку с пивом, Хью сделал небольшой глоток и, подняв на меня свои, оказавшиеся очень красивыми, голубые глаза, поведал мне и свою историю. Так мы и просидели весь вечер: за пивом и разговорами. Мы заранее договорились встретиться на следующих выходных. Так что можете называть это свиданием. Собственно, это и было свидание, потому что в конце вечера Хью зажал меня в коридоре и поцеловал. А потом я его зажал и поцеловал. И вот сегодня… я чувствовал это всем сердцем… И прекратите ржать! По вашему, если мне шестнадцать, так я только членом думать могу? Так вот, я чувствовал всем сердцем… Черт с вами! Я перефразирую: я просто чувствовал, что именно сегодня между нами должно произойти «то самое». Я понял это по тому взгляду, которым проводил меня Хью. Понял по тем ощущениям, с которыми Я проводил его. Сегодня вечером мы с Хью станем по настоящему близки. МЫ СТАНЕМ ЛЮБОВНИКАМИ! Конечно, я слышал, что в первый раз лучше не делать с таким же неопытным, как ты. Но вот что я вам скажу: по-моему, это чушь собачья. Можете называть меня глупым юнцом, мне все равно. Я то называю себя романтиком. Еле дождавшись вечера, я принял душ, переоделся, надушился, вооружился упаковкой презервативов и ментоловым любрикантом. Я уже был готов, на правах старосты школы, в обязанности которого входил также вечерний обход, покинуть нашу гостиную, когда из почтовой трубы вылетела незнакомая ушастая сова и бросила мне под ноги письмо. Я недоуменно вертел в руках карточку от шоколадных лягушек с изображением Колина Криви, которая, согласно письму, является порталом, размышляя, что такого важного мне хочет сообщить Гарри и почему для этого нужно куда-то перемещаться, когда часы пробили десять. В следующее мгновение я уже стоял посреди незнакомой комнаты. Еще не успев опомниться, я почувствовал на своих плечах уверенные руки. Обняв меня и прижав к своей груди, Гарри уткнулся носом мне в волосы и мурлыкнул: — Ты пахнешь карамелью, Загадка Сфинкса. Я впал в своего рода ступор, беззвучно глотая воздух, поэтому руки Гарри беспрепятственно опустились ниже — скользнув по бокам, они легли мне на бедра, а его губы уже играли с моей мочкой уха, невольно вызывая у меня слабость в ногах. Потом двумя пальцами он взял меня за подбородок и, повернув мою голову, поцеловал в губы. На мгновение я позволил себе расслабиться, тая от умелых ласк, но потом, как говорят, задницей почувствовал всю степень его намерений. Они, собственно, туда и уперлись и с каждым поцелуем становились все более очевидными. Черт, если бы от него, хотя бы, перегаром несло! Что же это происходит? Мир сошел с ума? А почему я не в курсе? Собрав всю волю в кулак (помог вовремя всплывший в памяти образ Хью) я вырвался из его объятий и отскочил на пару шагов. Остервенело стирая рукавом следы его поцелуев, я закричал: — Профессор Поттер! Гарри! Вы… ты… с ума сошел! Опомнись! Мягко улыбнувшись, Гарри провел рукой по волосам, безрезультатно пытаясь пригладить вечно взъерошенные волосы, и несколько вульгарно провел языком по губам. — Сладкий… После чего он стал наступать на меня, раскрывая объятия. Мерлиннувшись, я стал пятиться, и прищелкивать пальцами в районе горящий безумием глаз своего учителя. — Эй! Гарри, это же я, Скорпиус… Гарри, ау… Где ты? … Блядь! Споткнувшись о край ковра, я растянулся на полу и был тут же придавлен навалившимся сверху Гарри. — «Кошки-мышки» — моя любимая игра. Не знал, что ты такой шалунишка, мой мальчик, — в незнакомой мне мурлыкающей манере, шепнул Гарри перед тем, как снова впиться мне в губы. Вот тогда я по-настоящему испугался. Уперев руки ему в плечи, я засучил пятками по полу, и, оттолкнувшись, вскочил на ноги и выхватил палочку. — Блядь, Гарри! Что за шутки? Удивленно вскинув брови, Гарри поднялся с пола. Отряхнув брюки, он снова улыбнулся. — Разве не этого ты хотел, когда пришел ко мне два месяца назад? Прекрати ломаться, иди лучше ко мне. С этими словами он шагнул ко мне. Подпрыгнув на месте, я взмахнул палочкой и истошно завопил: — Стой, где стоишь! Корабли на башню! — заметив, что он меня послушался, остановившись в двух метрах от меня и насмешливо приподняв брови, поднял руки вверх, я сказал уже спокойно: — Тебе подлили аммортенцию. Сейчас нам надо успокоиться, потом мы аппарируем к мистеру Снейпу и он даст тебе отворотное зелье. Кто-то над тобой зло подшутил. Завтра мы вместе найдем шутника и оторвем ему яйца. Договорились? Гарри утвердительно кивнул, опуская руки. И тут я совершил ошибку: поверив ему, я убрал палочку и сам подошел к нему, собираясь аппарировать нас к Северусу. Все произошло так быстро, что я даже не понял, как случилось, что я оказался без палочки, более того, я почему-то оказался прижат к столу, а мои ладони намертво приклеились к его полированной поверхности, а ступни утонули в ворсе ковра, буквально слившись с ним. — Попался, мышонок, — мурлыкнул Гарри, склоняясь к моему лицу. Щекотнув волосами мгновенно покрывшуюся гусиной кожей шею, он прихватил губами мою нижнюю губу. Мотнув головой, я боднул его и чуть ли не плача снова предпринял попытку до него достучаться. Не знаю, кого я больше хотел убедить его или себя, в том, что в нем говорит любовное зелье. Кричать и делать бесполезные попытки вырваться мне помешала гордость. А Гарри между тем уже принялся расстегивать на мне рубашку. Я ругал себя на чем свет стоит. Надо же было так попасться! Как какая-нибудь хаффлпавка, ей-Мерлину. Меня сбило с толку, что нападавшим был именно Гарри — человек, которым я безмерно восхищался и от которого я, в принципе, не ожидал ничего подобного. Сейчас мне было уже все равно: напоили ли его, заколдовали ли, но мне нужно было спасать свою задницу в полном смысле этого слова от обезумевшего от страсти Гарри. И я не придумал ничего лучше, как перестать стоять столбом, а, наоборот, стал отвечать на его поцелуи и театрально стонать. Когда мои брюки уже оказались на полу, а мой полувозбужденный член у него в руке (мне шестнадцать, если вы не забыли) я как можно сладострастнее простонав, шепнул ему: — Я тоже хочу трогать тебя…касаться тебя… Гарррииии…. Ха! Слизерин forever the best! А точнее наша хитрость и изворотливость. Едва почувствовав способность шевелить не только мозгами, я резко согнул ногу в колене. От резкой боли в паху Гарри сложился пополам и получил от меня коленом еще и в нос. Ударив его локтем в затылок, я окончательно вывел его из строя. Убедившись, что он дышит, я отлеветировал его на кровать, а сам дал деру. Ну, на фиг, еще к Снейпу его аппарировать! Когда очухается, сам до дома доберется. А завтра еще прощения будет просить! Я аппарировал прямо в подвал «Сладкого королевства», а оттуда, знакомо тропой (Гарри нам с Хью показал этот тайный ход, чтобы мы, если вдруг задержимся в Хогсмите, смогли добраться в замок, минуя грозное око школьного смотрителя) я направился в школу. Когда я, наконец, добрался до Выручай-комнаты, было уже за полночь. Хью мирно сопел на шикарной двуспальной кровати с красно-серебристым балдахином. Я улыбнулся: Хью всегда был готов на компромисс. Будить его я не стал — к объяснениям, а тем более к цели нашего свидания я был абсолютно не готов. Раздевшись, я забрался на кровать и, уткнувшись носом в плечо Хьюго, сразу провалился в глубокий сон. Как говорила мамина любимая героиня: «я подумаю об этом завтра». *** Проснулся я от внутренней щекотки — кто-то не отрываясь сверлил меня взглядом. Чуть разлепив глаза, я увидел нечеткий силуэт сидящего в позе лотоса Хью. Открыв глаза, я столкнулся с его изучающим взглядом, в котором гнев и обида удивительно сочетались телячьей нежностью и щенячьим восторгом(мама говорила, что когда я сплю, я похож на херувима). Однако обиды было больше и я решил начать с извинений. — Привет, Рыжик. Прости за вчерашнее, — сказал я поднимаясь, — Были обстоятельства… Не дав мне договорить, Хью, надавив мне ладонью на грудь, вернул меня в исходную позицию и уселся сверху, оседлав мои бедра и обхватив запястья, впечатал мои кисти в матрац. — Какие такие обстоятельства? — Форс-мажорные. Пусти, придурок. Я дернулся, пытаясь сбросить его с себя, но он сильнее обхватил ногами мои бедра. — Брось эти свои слизеринские штучки, Златовласка. Говори как есть. Форс-мажор — это если бы землетрясение погребло под обвалами ваш серпенарий и ты бы не мог выбраться и поэтому не пришел. Вчера было землетрясение? Хью склонился ниже, почти улегшись на мой живот, и я ощутил то, что раньше увидели мои глаза, при беглом взгляде на подозрительно оттопыренные пижамные штаны. — Обычная подростковая эрекция. Не отвлекайся, а отвечай: где ты был? — хохотнув, сказал Хью. В его голос вернулись прежние задорные нотки, и я понял, что он успокаивается и перестает злиться. Кажется, он тоже это понял, поэтому вновь попытался гневно свести надбровные дуги. Получилось очень комично и я, не удержавшись, рассмеялся. Воспользовавшись его замешательством, я выдернул свои руки и, сгруппировавшись, перевернулся, подгребая Хью под себя. — Я опоздал всего на полтора часа, ты сам виноват, что так рано уснул, — нападение — лучшая защита, и я решил использовать эту нехитрую мудрость в своих интересах. Рассказывать о вчерашнем поведении Гарри я не мог. — Я, если ты не забыл, староста школы, у меня много обязанностей. Я задержался на обходе: первокурсники пытались проникнуть в «Запретную секцию», а я помогал им. Не хотел, чтобы их обнаружил смотритель и его любопытная кошка. И вообще… может, вместо того, чтобы выслушивать ничего не значащие оправдания — я же все-таки пришел — займемся лучше твоей… кхм… подростковой эрекцией? Скатившись по его обнаженной груди, я оказался лицом к … ну, вы поняли… к его оттопыренным пижамным штанам. Хью тихо охнул: — Ты же не собираешься… мама… — Боишься? И кто тут из нас гриффиндорец? Я посмотрел на него. Восторженно-испуганное лицо Хью играло всеми оттенками красного. — Мне еще никогда… а ты…? — Хью, заткнись, ты портишь ауру. Тсс… — шепнув это, я осторожно оттянул эластичный пояс и, стараясь не задеть налитую плоть, приспустил его штаны. — Красивый… Хью нервно рассмеялся и, всплеснув руками, закрыл лицо. — Боже… — Так меня еще никто не называл… — улыбнувшись, сказал я и поцеловал его. Разумеется, не в губы… Мое главное опасение после инцидента с Гарри не подтвердилось: импотентом я не стал. И еще: те, кто говорит, что первый раз надо с тем, кто опытнее, просто никогда не был влюблен… * * * На завтрак мы, безусловно, опоздали, ворвавшись в Большой Зал уже после утренней почты. Все сразу как-то стихло, стоило мне переступить порог. Многие привстали со своих мест, с любопытством и неким подобием страха смотря на меня. Привстала даже директор, нервно сжимая в тщедушной руке свежую прессу. — Хью, у меня, что, гульфик расстегнут? — Да нет, — озадачено ответил Хью, — Что это все так на нас уставились? — Не на нас, а на меня. Ладно, разберемся. Поравнявшись с Розой, Хью плюхнулся на свободное место на скамье и потянулся к «Пророку». Я пошел дальше, но краем глаза заметил, как Роза вцепилась в газету и выдернула ее у Хью. — А вот и наша Лолита! — поприветствовал меня Крис Кьюсак, когда я сел на свое место за обеденным столом, — Скажи, ЭТО правда? Мне под нос сунули раскрытую газету, на которой красовалась наша с Гарри колдография. — Бляяяяядь… Расширившимися от ужаса глазами я уставился на провокационный снимок. Подняв глаза, я осмотрел зал. Взгляды большинства присутствующих были обращены в мою сторону, и на всех лицах читался тот же вопрос, который минутой ранее озвучил Крис: «ЭТО правда?». Я посмотрел на Хью. Он к этому времени уже выхватил у знавшей о наших отношениях сестры злополучный выпуск и с какой-то глуповато-растерянной улыбкой смотрел то на снимок, то на меня. Я перевел взгляд на стол преподавателей. Отсутствие за ним Гарри меня не удивило: он, как это часто случается, завтракает дома, в котором «Пророк» принципиально не читают, и явится в школу только к началу урока. А первым уроком у Хью как раз защита… Я вновь посмотрел на Хью. Глуповато-растеряное уже выражение сменилось маской холодной ярости. Именно с таким лицом он тогда вывихнул мне челюсть. В любом случае, Гарри Поттеру сейчас не позавидуешь… Я готов был уже подняться и во всеуслышание заявить, что статья липовая, колдография поддельная, что ничего такого Гарри со мной не делал, когда дверь неожиданно распахнулись, и с легкой весенней улыбкой и без каких либо следов порока (а также моих побоев) на лице, в Большой Зал вошел Гарри. Сев за стол, он сразу придвинул к себе чашку с чаем и прихватил с тарелки пирожное. Во внезапно наступившей тишине его вопрос, произнесенный негромким спокойным голосом, прозвучал как под «сонорусом»: — А что у всех такие лица? Кто-то умер? Со своего места уже поднялся Хью и решительно направился к преподавательскому столу. Не собираясь позволить ему совершить глупость, я тоже вскочил со своего места и кинулся к Хью. Мы поравнялись только у стола, столкнувшись плечами. Гарри недоуменно на нас посмотрел, отложил пирожное и встревожено спросил: — Что случилось? На меня он смотрел прямо и открыто, не стараясь отвести взгляд, и если бы не проклятая статья, я бы подумал что случившееся вчера не более, чем плод моего воображения. Я не знал что сказать, только сильно сжал пальцы Хью, призывая к благоразумию. Выдернув руку, Хью обеспокоено сказал: — Сэр, «Пророк» опять предпринял попытку очернить вас в глазах общественности, только на этот раз он перешел все границы! Засудите засранцев! А вы, — Хью окинул зал сердитым взглядом, — что вы так уставились?! Почему вы так смотрите? Где возмущение, где негодование, я вас спрашиваю? Неужели вы так плохо знаете профессора Поттера, чтобы поверить в эту пророковскую хуйню? Поморщившись при слове «хуйня», директор поджала губы, но вслух осадить Хью не решилась. Гарри взял у него газету, и под громкое «ах!» тысячи голосов, посмотрел на колдографию и пробежался взглядом по напечатанному тексту. Мне кажется, прошла целая вечность между тем, как Гарри взглянул на статью и тем, как, осторожно отложив газету, откинулся на стуле. Взгляд его потемнел, на скулах заиграли желваки, а челюсти были плотно сжаты. Сфотографировать бы его в этот момент, и можно было смело претендовать на главный приз в номинации «в шоке, нах». Но, разумеется, последнее, о чем я тогда думал, так это об этом. Я вообще впал в ступор. — Скорпи, хоть ты им скажи! Ты то почему молчишь? — возмущенно произнес Хью, толкнув меня плечом. Гарри перевел взгляд на меня. — Мистер Малфой…? — спросил он таким тоном, словно ждал от меня каких-либо объяснений произошедшего. Более глупого положения я себе и представить не мог. Неужели Гарри совсем ничего не помнит? Или я все эти годы ошибался в нем и сейчас это не более чем маска, а настоящего Гарри я видел вчера в номере отеля? Нет, быть этого не может! Гарри опоили сильнодействующим приворотным, я в этом уверен. А поэтому разрушать его карьеру и доброе имя я не мог. Набрав в грудь воздуха, я как можно более спокойным голосом сказал: — Профессор Поттер, засудим засранцев из «Пророка» вместе. Тут и мою репутацию подмочили. Это же надо было такое придумать?! — я наигранно рассмеялся, окидывая всех негодующим взглядом, призывая вместе со мной оценить абсурдность ситуации. Накал страстей в зале немного угас, к лицу МакГонаглл вернулось прежнее спокойное выражение, многие ученики вернулись к завтраку, то и дело слушались скабрезные шуточки в адрес журналистов «Пророка». Рядом со мной облегченно вздохнул Хью, а Гарри продолжал смотреть на меня, словно считывая с моего лица все бурлящие в голове мысли. Я прервал зрительный контакт, развернулся и, вернув Хью толчок в плечо, направился к слизеринскому столу. Только бы пережить этот день, только бы выдержать град обязательно посыпающихся вопросов и гнусных шуточек сокурсников… * * * Первым уроком у нас была Травология, и, копаясь в земле, я немного успокоился и мог без лишних эмоций обдумать свои дальнейшие действия. Во-первых, мне необходимо поговорить с Гарри и рассказать ему о том, что кто-то «роет под него», стараясь опорочить его доброе имя. Надо показать ему воспоминания о нашем вчерашнем «свидании». Он проницателен и может видеть то, на что другие просто не обратят внимание. И самое главное: он может вспомнить о том, что пил или ел в течении дня и может даже о том, как попал в отель. А если нет, то может подключить к делу мистера Снейпа. Такой опытный легилимент в миг извлечет из головы Гарри утерянные воспоминания. Правда, насколько мне известно, Гарри может и шею тому свернуть, если Снейп решит покопаться у него голове: что-то у них такое было в прошлом, от чего Гарри сносит крышу, при упоминании легилименции и окклюменции. Но это уже мелочи. Главное, надо поговорить с Гарри. И, наконец, во-вторых, надо поговорить с родителями. Отец же уже сейчас может штурмовать Хогвартс, требуя головы профессора-педофила, а мама может притащить сюда светочей психологии и эзотерики, чтобы восстанавливать мой оскверненный внутренний мир. Пожалуй, «во-первых» и «во-вторых» надо поменять местами, причем очень срочно. Профессор Лонгботтом без лишних расспросов отпустил меня пораньше. Отойдя от теплиц на безопасное от подслушивания и подглядывание расстояние, я извлек из кармана зеркало. — Драко Малфой, — сказал я, постучав по стеклу. По поверхности зеркала прошла рябь, и мое отражение сменилось на заспанное и недовольное отражение моего отца. — Скорпи, хвосторогу тебе под одеяло, ты что в такую рань? — Пап, уже десять… — Всего то…? — еще немного побурчав, папа сладко зевнул и, придав лицу благодушное выражение, вежливо со мной поздоровался и с отеческой заботой поинтересовался целью разговора. — Пап, Малфой-Менор сейчас могут штурмовать толпы журналистов, призывая тебя прокомментировать их статью...Так вот… Пап, я в полном порядке, никто меня не совращал и не насиловал. Эта статья — просто провокация. Кто-то имеет зуб на Гарри Поттера. — Подожди, ты это о чем? Какая статья? Я ничего не понял. Его отражение исчезло и я мог полюбовался мягким переливом шелковых простыней родительской постели. Послышался шорох газетной бумаги — наверное, папа взял ее с прикроватной тумбочки. Свежую прессу всегда оставляют там, чтобы проснувшись, папа мог почитать деловые сводки. Через минуту в зеркале вновь отразился мой отец. Остатки сна окончательно слетели с его лица. Он был бледнее обычного, а светло-серые глаза сейчас приобрели оттенок сумерек. — Скорпиус Малфой, — не терпящим возражения тоном произнес папа, — я жду подробного отчета об этом инциденте. И не смей мне лгать! * * * — Я оскоплю ублюдка, — тихо сказал отец, когда я закончил свой рассказ. Больше всего меня напугало то спокойствие, с которым он сказал эти слова, а с ледяным блеском в глазах отца могли соперничать разве что бескрайние просторы Арктики. Сейчас за «достоинство» Гарри Поттера я не дал бы и ломаного сикля. — Пап, его подставили, как ты не понимаешь! — А откуда ты знаешь? Гарри Поттер, мать его за ногу, гребаный педофил и нуждается в срочной операции по устранению орудия педофилии. Чик-чик и хуй в урну. Без обезболивающего зелья. — Папа! Я был крайне шокирован наличию в словарном запасе отца таких слов, но больше всего меня напугало то, что, зная отца, я не сомневался — он сдержит свое обещание. — Пап, давай без истерик. И вообще это я должен тут блажить и требовать оскопления, но ты же видишь — я совершенно спокоен. Мы знаем Гарри не один год. И как бы ты к нему не относился, обвинять его… Поверь, это подстава. Я в этом совершенно уверен. Мы вместе сегодня отправимся к Гарри и Северусу, чтобы все прояснить. Если Гарри не вспомнит, то Северус ему поможет. Мы во всем разберемся, обязательно! Вот увидишь, оскоплять придется отнюдь не Гарри, а того, кто это все подстроил. Взяв с отца обещание ничего не предпринимать до визита в коттедж «Огненная лилия» — дома, в котором уже более двадцати лет проживают Гарри и Северус, я направился в школу. Я уже огибал ближайшие от центрального входа теплицы, когда на меня налетел взъерошенный, как попавший под дождь лисенок, Хью. С бешено горящими глазами он схватил меня за плечи: — Его арестовали! Прям на уроке явились представители департамента по делам несовершеннолетних и загребли Гарри. Ты должен сейчас же отправится в аврорат и дать опровержение. Мы вместе туда пойдем — я нас проведу. И папа поможет. Я открыл было рот, чтобы ответить, как неожиданно мелькнув уже раздражающим алым цветом, из-за спины Хью возникла фигура пожилого аврора. — Скорпиус Малфой? Мы вас по всей школе разыскиваем, — показав удостоверение, аврор представился: — Ричард Кепфелл, отдел по защите прав несовершеннолетних. Я уполномочен доставить вас к нам в отдел по делу о нападении на вас Гарри Поттером. — Да не было никакого нападения! — в сердцах всплеснув руками, воскликнул Хью. — Вы там что, все с ума посходили?! Как вам-то в голову пришло поверить в пророковские сплетни? Аврор Кэпфелл скосил на Хью неодобрительный взгляд, однако помня, что перед ним отпрыск его босса, от высказывания воздержался, лишь сухо пояснил: — К сожалению, мистер Уизли, есть неопровержимые доказательства — снимки, предоставленные в «Пророк» подлинные. Ни о каком монтаже не может быть и речи, — а потом аврор перевел взгляд на мое побледневшее лицо и добавил: — Ведь так, мистер Малфой? На снимках изображены именно вы? Хью вопросительно на меня посмотрел. Ему хватило короткого взгляда, чтобы, громко вскрикнув, зажать рот рукой и отступить от меня на шаг. Его исполненный праведным гневом взгляд на глазах становился затравленным и растерянным. — Слышь, Скорпи, не молчи, а? Что тут вообще происходит? Объясниться с Хью мне не удалось — ну не при Кэпфелле же? Я только сказал ему, чтобы в обед пришел в «Огненную лилию», а еще сказал, чтобы верил Гарри, и мне тоже верил. — Я тебе все объясню, Рыжик. Только глупостей не делай, ага? Гарри не виновен. Ты же не поверил в эту гнусность? Вот и дальше не верь. После чего позволил Кэпфеллу сопроводить меня к воротам школы, за которыми, деликатно ухватив меня за локоть, он аппарировал нас к Министерству. Когда мы, наконец, добрались до Аврората, в голове моей творился настоящий кавардак. Какой же я дурак, что позволил Кэпфеллу забрать меня из школы. Если они подтвердили подлинность снимков, то просто зайти к ним и хлопнув кулаком по столу, заявить, что мол, ничего не было, уже не получится. И что же теперь делать? По их гребаному закону, подросток, ставшей жертвой насилия, автоматически попадает под опеку отдела по защите прав несовершеннолетних. То есть, уже попав к ним в отдел, я не выберусь оттуда самостоятельно. Меня даже отец забрать не сможет — на время расследования опекуном будет являться штатный психолог Аврората. Этот закон приняли после нашумевшего дела десятилетней давности, когда подвергшаяся насилию двенадцатилетняя девочка покончила с собой в собственной спальне. За два часа до этого ее забрали из Аврората родители, чтобы на время расследования она была в кругу семьи. Теперь с детьми нянчатся психологи и авроры, а родителей пускают к детям только на час. И торчать мне теперь в «белых палатах» — месте, где они содержат пострадавших подростков, на все время расследования. И в «Огненную лилию» я теперь не попаду… Дурак! Какой же я дурак! — Пришли, мистер Малфой, — сказал Кэпфелл, останавливаясь у одной из дверей. — Прошу вас, ничего не бойтесь. Тут вы в безопасности. Вас никто в обиду не даст. — Несмотря на фамилию?... — не удержался я от ремарки. Юмор аврор не оценил, только покачал головой, распахивая передо мной дверь. В кабинете, куда мы зашли уже находился невысокий полноватый мужчина с добродушным лицом и высокая красивая дама средних лет — оба в штатском. Женщина сразу посмотрела на меня, едва мы пересекли порог. У нее были удивительные очень светлые глаза. Если бы не темная радужка, я уверен, их цвет бы просто сливался с цветом глазного яблока. Взяв меня за руку, женщина не говоря ни слова, выставила перед собой ладонь и, не касаясь меня, провела ей вдоль моего тела. Нахмурилась. Потом повернулась к добродушному толстячку и глубоким звучным голосом заявила: — Половой акт с мужчиной был. Мальчик находился в пассивной позиции. Но следов насилия нет. Образцы семенной жидкости получить не удалось — акт был защищенный. Я мгновенно вспыхнул и резко выдернул руку. — Какого черта тут происходит? Кто дал вам право?.. — Ну, полноте, юноша, полноте… — стал успокаивать меня любитель вкусно покушать. — Позвольте представиться: Шон Джерард, психолог и на время расследования ваш опекун. Эта милая леди, Лайза Уилкс, наш сканер-медик. Как вы смогли убедиться, ей не надо проводить так пугающую всех процедуру личного обследования. Вы можете быть свободны, — уже обращаясь к Уилкс и Кэпфеллу, сказал Джерард. Когда мы остались с ним наедине, он усадил меня на кушетку, всучил в руки зеленый чай и шоколад. Только после этого приступил к своим служебным обязанностям — стал промывать мне мозги. Действуя с деликатностью, он начал издалека, прочитав мне целую лекцию о педофилии, через каждые пять слов повторяя, что я ни в чем не виноват, что, мол, это он, подлый растлитель, и только он в ответе за все, что произошло. Я чуть ли не сразу хотел послать его по известному адресу и потребовать освободить Гарри, но вовремя понял, что такое поведение только навредит ему. Этим я только усугублю подозрения в его виновности. Поэтому я предпочел играть в молчанку. Мне надо выиграть время, чтобы все как следует обдумать. К тому времени, когда психолога сменит аврор и начнется настоящий допрос, я должен придумать внятное объяснение этим колдографиям. И не просто объяснение, а такое, которое оправдает Гарри и смоет с его репутации этот позор, грозящий поставить жирный крест не только на его безупречной карьере, но и на свободе. Идея уже вырисовывалась у меня в голове, но для этого мне нужно было поговорить с Гарри, чтобы «уровнять» показания. Но встретиться с ним мне, конечно, не позволят. До суда уж точно. Что же делать? Что же делать? Эх, Гарри, Гарри… Как тебе помочь? У них же даже есть право, не спрашивая моего разрешения, покопаться у меня в голове. От обвинения в изнасиловании тебя это конечно спасет, но вот в домогательстве… Одной только сорванной рубашки хватит на пожизненное. С педофилией сегодня строго. Самое обидное, что даже анализ на использование аммортенции не поможет. Доказать, что Гарри принял его не добровольно они не смогут. А ведь факт известный — многие мужчины старше тридцати пяти принимают зелье для поддержания своего либидо, чтобы не осрамиться неожиданным «нестоянием». Вот и докажи, что Гарри не специально наглотался аммортенции, чтобы его желание совпадало с его возможностями. Блядь. Блядь. Бляяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяядь…