***
Стук. Стук. Стук. Джон приподнимает своё одеяло и видит кого-то в окне, одни лишь очертания, обрамлённые теневой деревьев. Чёрные ветви раскинулись накрест над фигурой, словно кто-то вышил над ним тёмные прутья. Какое-то время Джон всматривается в кайму из ветвей, когда постукивание возвращается. — Мама? — Зовёт он, — Там одна из этих штук за окном! — Просто не смотри на неё, я ещё готовлю! Я усилю световой барьер через пару минут, любимый, — кричит она. — Просто сиди там! Ладно. Джон умеет ждать. Он украдкой поглядывает за окно и видит, что теперь когтистая лапа слегка царапает окно. Он сдерживает дрожь, стараясь не думать о бутылках отца и о криках и ныряет обратно под одеяло к своей игрушечной палочке. Он Уотсон. Он умеет быть храбрым. Снаружи пять новых царапинок присоединяются к первой, оставаясь на поверхности окна.***
Джон пытается задохнуться, вдохнуть, упасть, что угодно, но губы дементора (зубы, не-губы) только сильнее тянут его за что-то, о существовании чего Джон даже не подозревал, и оно светится, тусклое, как потухающее пламя, и Джону больно, но он смеётся, потому что да, это именно то, что он хочет… Дементор отрывает от него свои зубы-губы, вздрагивая, как палатка, которая сейчас обвалится сама на себя. Он рвётся своими грубыми кровожадными руками к Джону, почти схватывая обрывки светлых полос, возвращающихся обратно, и Джон хочет помочь. Но свет из его губ остаётся в горле, в то время как всё остальное хрипит, будучи не в силах избежать плена во рту дементора. [Мой ужин…] — слышит Джон, нет, чувствует, голос резонирует в его костях, как будто кто-то режет его плоть. — [Он всё ещё задерживается.] — Тогда… возьми! — Хрипит Джон. Каждое слово твари походит на нож, вонзающийся в лёгкое. Сколько же времени уже прошло, раз он начал визуализировать голоса дементоров? Ещё мгновение Дементор медлит, остатки света тянутся нитью меж ними как паутина. А затем Джон не чувствует ничего кроме лютого холода, холоднее, чем он когда-либо ощущал, и Дементор наклоняется вновь, чтобы… — Нет, чёрт возьми, нет! Никогда ты не получишь его! Экспекто Патронум! Чёртова Гарри врывается на улицу со своим патронусом-львицей, бегущим перед ней. Львица рычит, из её глаз и пасти струятся волны света. Это как быть брошенным в самый центр солнца. Дементор почти шипит [проклятый свет], а затем резко отрывается от жертвы, сливаясь с остальными в ночном небе. «Вернись», хочет попросить Джон, но его губы так же тяжелы, как и кровоточащие конечности. Гарри подлетает к нему, бормоча исцеляющие заклинания, а затем влепляет ему пощёчину (она всегда была дерьмовой сиделкой, вот почему пошла в мракоборцы, а не целители) и уничтожает дементоров. Её львица, кажется, хочет сожрать их всех заживо, прогоняя их прочь в туманные небеса. — Ты не умрёшь, Джон Хэмиш Уотсон, я не дам тебе! — Гарри давит ему на грудь. В один отвратительный миг, такой реальный и горький, свет возвращается в горло Джона, застревая там, а голос в его голове бормочет: [Я ненавижу тебя]. Гарри пристально смотрит на него, стискивая челюсти: — Я тоже тебя ненавижу. И всё же она переносит их в больницу Святого Мунго.***
— Помните, нельзя выпускать мою руку. Джон быстро кивает. Это достаточно просто. Невозможно вырваться, настолько сильно мама держит его за запястье. Гарри, держащая другую руку, вспыхивает. — Мы знаем, мама. Мы делаем это каждый раз! Теперь мы можем идти? Я хочу купить в магазине ирисок. Их мать хмурится. — Может, лучше поешь шоколада, Гарриет? Бог видит, у нас его столько, что хватит до конца десятилетия. Но Гарри морщит нос. — Если мне скажут съесть ещё хоть один шоколадный батончик, я брошу его в огонь! — Гарриет. — Голос матери холодней, чем облик тварей, что бродят снаружи. Обычно Гарри бы стала спорить, но было достаточно одного лишь взгляда на лицо матери, чтобы сестра стала бледна, как снег. Она немножко колеблется, а затем кивает. — Что ж. — Хватка матери впивается в руку Джона. — Запоминайте правила: не отпускать руку, не теряться. И всегда держаться рядом со мной. Она смотрит на дверь, а затем бормочет заклятие, чтобы открыть её. Если бы холод был человеком, Джон мог бы представить его, проходящего через эту дверь, превращающего в лёд всё, до чего дотронется. Он цепляется за мамину руку, и на него вдруг набрасываются воспоминания о том, как он чуть ли не утонул в бассейне, как от них ушёл отец, о том, как одиноко было во время школьного обеда, и… — Экспекто Патронум, — шепчет мать, а её палочка светится теплом объятий и мягких одеял. Завиток энергии — как спутанные вместе нити или каракуля ребёнка, сотканная из яркого света — слетает с её руки. Он касается плеч Джона, витает в воздухе вокруг мамы и Гарри, а затем улетает, исчезая в дверном проходе. — Держитесь ближе, — мама прижимает их к себе, проходя через дверь. Её патронус-ёж перекатывается в воздухе, вспыхивая диким лучистым светом каждый раз, когда шайки дементоров подплывают слишком близко. Мама хмурится на тусклую мерцающую дымку, укутавшую их дом, словно одеяло. — Мне нужно будет усилить световой барьер… Напомни мне перед возвращением, Гарриет. Гарри, поглощенная созерцанием снующих в реках тумана дементоров, не отвечает. Она идёт с гордо поднятым подбородком и прямой осанкой, как будто бы ужас происходящего вокруг совсем не заботит её, несмотря на то, что руки мамы дрожат, когда та ведёт их к следующему световому барьеру. Джон смутно думает, что дементоры почти красивы, когда скапливаются вокруг барьеров, тонкие контуры мглистого лунного света. Мама заводит их под барьер, в автобус «Ночной рыцарь». Дементоры не могут попасть сюда.***
[Мы напугали тебя?], — вибрирует голос в его голове. Джон потрясённо дёргается, поднимая палочку, готовый ударить или бросить что-то, а, может, и то и другое разом, всё что угодно, чтобы убрать эту тяжесть с груди. Кто-то кричит, вопль такой громкий и дикий, что врезается в череп, и проходит какое-то время, прежде Джон понимает, что это он сам. Смерть. Смерть. Смерть цепляется за него. Больше смертей. Билл. Отец. Он должен убежать, убежать от них… Он сваливается с кровати, погребённый под тяжёлыми белыми одеялами. Как под трупами. Он чуть ли не задыхается в мягком хлопке, сбитый с толку видом неподвижного ряда кроватей и шкафов. Здесь не должно быть так много белого. Так много душ в обличье кроватей. Дементоры придут в любой момент. [Глупый, ] — вновь резонирует голос. — Уходи из моей головы! — Снова рычит Джон, колотя воздух. [Нет, ] — голос представляется как звук как будто состоящих из костей люстр, звенящих в заброшенном доме. — [Твоя душа вызрела в кошмарах.] Джон крутится на месте, выискивая. — Где ты? — Он чувствует, как голос касается своими мертвыми пальцами его лица. Он чувствует, как мёртвая рука Билла давит ему на шею. — Нет, нет, пожалуйста… Что это?! Треск. Окна. Но нет, только не окна, только не там, где Билл… [Покажи мне ещё], — подзывает голос. Как будто тонкие терновые ветви оплетают руки. — Дай мне войти, там мой брат! — Слышит Джон, и Гарри врывается внутрь с поднятой рукой, зажимающей палочку. Неужели они снова сражаются? Война есть всегда, на поле битвы и за его пределами, восхитительные куски мёртвой плоти… — Джон? — Её ворчание смягчается до какого-то другого вида неприязни, и он думает, какая, интересно, её душа на вкус (нет, чёрт, нет, нет, нет, нет, уходи). — Тебе не стоит подниматься с постели, болван! — Я должен быть мёртв. — Он начинает задыхаться, пытается прикусить язык, или, может, вскрыть себе запястья, всё что угодно, чтобы перестать кричать, слышать голоса, видеть перед собой тусклые глаза матери… — Унесите его, — приказывает кто-то. Боль вгрызается в голову, и последнее, что видит Джон — это горечь в глазах Гарри.***
— Первое, что должен выучить каждый начинающий волшебник или волшебница — это заклинание по призыву вспышки, возможность послать красный или зелёный огонёк в случае беды. — Мама кивает группе детей, собравшихся в её гостиной и сидящих теперь группкой на ковре. — Кто может сказать мне, почему? — Ну… — Начинает застенчивая девочка, — Потому что оно самое лёгкое? — В общем, да. Но я хочу услышать более подробное объяснение. — Мама выбирает среди скучающих детей, добавляя в камин больше света. Камин рычит синим пламенем, окутывает всё вокруг синим свечением, прежде чем устроиться обратно на место. — Гарриет? Что на счёт тебя? Гарри с мрачным видом отрывается от игры в крестики-нолики с Кларой. — Очевидно, чтобы мы могли сказать «помогите нам, помогите, дементоры приближаются!», поскольку нас не учат нормальным светлым заклинаниям, уф. — Гарриет. — Мама сердито оглядывает хихикающий детей. — А что? Ведь правда! Ты никогда не разрешаешь нам ничего сделать! Чёрт, я старше, чем все эти малыши на три года! Я отправлюсь в Хогвартс в сентябре, а ты даже не научишь меня ни одному новому светлому заклинанию! — Гарриет, ты прекрасно знаешь, почему я не могу сделать это. Ты не… — Этот мир пожирают дементоры, никто не готов к этому! Я слышала, что у нас на всю Британию только двадцать Светлых Волшебников, способных держать барьер над Лондоном дольше чем на двадцать четыре часа! Я должна была начать учиться раньше! Тогда я смогла бы держать светлое заклинание дольше, чем они! — Гарриет! В комнате стало так тихо, что Джону стало слышно дементоров, снующих далеко за стеной барьера. Немногим громче шёпота ветерка. Медленно Гарри поднимается с места, никогда не вздрагивая под взором матери. — Я знаю, что права, — говорит она. — Я не стану извиняться. Она гордо шествует в свою комнату, и Клара следует за ней.***
— Здравствуйте, — говорит ему другой сон. В этот раз это не голос, а женщина-человек. Во всяком случае она выглядит как женщина-человек. Может, это и не женщина вовсе. Может, Джон снова придумывает. Воображает. — Я доктор Элла Томпсон. Я Целитель Разума. Она улыбается ему. Её глаза кажутся слишком яркими, и на неё больно смотреть. — Это нормально, если вы не хотите говорить. Я здесь, чтобы узнать, если вам что-то нужно. Чтобы выслушать вас, Джон (я надеюсь, что вы не возражаете, если я буду вас так называть, поправьте меня, если что). Всё, что вы скажете мне во время приёма, останется между нами. Даже ваша сестра не узнает. [Не слушай, ] — упрекает его голос. — [Ничто из того, что ты скажешь, не будет тайной. В конце концов, есть я.] — Вы настоящая? — Спрашивает Джон. — Ох, Джон, — сочувственно произносит Элла одновременно с голосом, — конечно же я настоящая.***
После того как родители забрали последнего ребёнка, мама откинулась в кресле. — Ох, Джон, что же я буду делать? — Она зарывает лицо в ладони. Они как две грозы, запертые в одном крохотном доме, пока Джон изо всех сил старается сделать так, чтобы его не испепелили. Вот только… — Я… ну… Я думаю, Гарри права. Мама замирает. — Я… Я не хочу бояться, мам. — Он отворачивается, потому что Уотсонам нельзя говорить это. Отец никогда не разрешал им говорить такие вещи. Медленно мама подходит к нему и осторожно обвивает руками. Это как квинтэссенция всего того, что он отчаянно старался не желать. — Мне жаль, любимый. — Она целует его в волосы. — Я тоже не хочу бояться. Они сидят, стараясь не слышать чужие крики.***
[У твоей матери была красивая душа, ] — усмехается голос. — [Мне всегда думалось, что людские слёзы на вкус как пустые надежды и не сбывшиеся мечты.] — Заткнись! — Выплёвывает Джон, желая стереть воспоминания ножом или палочкой, — заткнись, заткнись, заткнись, тебе запрещено видеть это! Целителям приходится временно оглушить его, чтобы он смог заснуть.***
Гарри прячет за спиной плетёный узор, который они нарисовали вместе с Кларой, когда мама и Джон поднимаются по лестнице. Клара отправилась домой вместе с родителями ещё час назад, но в такие моменты Джон всегда представляет, как Клара тихонько сжимает руку Гарри каждый раз, когда Гарри хочет впиться в мир зубами и разорвать его. Мама во время ссор всегда выглядит так, как будто хочет смести весь мир. Но сегодня она лишь прячет дрожащую руку, сжимая запястье Джона. — Я не хочу ужинать, — говорит Гарри, сердито глядя на них. — Я тренируюсь. — Гарри, — Джон хмурится. — Мама просто хотела… — Всё в порядке, Джон. Мама выпускает его руку и опускается на колени рядом с Гарри. Они обе так напряжены, что Джон думает, не разобьются ли они вдребезги, если он дотронется до них. — Я думала о том, что ты сказала, Гарриет… и ты права. — Гарри изумлённо смотрит на неё, но мама продолжает так, как будто не заметила. — Ничего страшного, если я научу вас некоторым простым заклинаниям в этом возрасте… мир меняется, и кто знает, какому волшебству будут учиться дети, как вы, лет через пять. — Значит… ты… ты научишь нас магии? Нас обоих? И Джона тоже? — Гарри крутанулась на пятках. Мама колеблется, но всё-таки разводит руки, чтобы подозвать Джона к себе. — Конечно… Вас обоих. Гарри широко улыбается, трепля Джона по волосам. — Ты слышал это, мелкий? Ты научишься настоящей магии, чтобы выжигать дементоров! Нас будет не остановить! Мне не придётся охранять твою откормленную тушку каждый раз, когда ты прячешься в углу! — Гарриет, — вздыхает мама. — Любимая, оставь брата в покое. Магия, которой я научу вас, не «выжигает» дементоров, она только временно изгоняет их, держит подальше от нас. Она не уничтожает их и не причиняет физического вреда. — Откуда ты знаешь? Мама улыбается Джону. — Просто знаю. — Но… — Джон замолкает. Он слышит их по ночам, даже сквозь световой щит. Они шепчут слова, которые и не слова вовсе. Он шипят и незаметно переходят на язык, который на звук как падающий снег. Он слышит их каждый раз, когда щит бьётся, как поломанный тростник в водопаде. — Возможно, однажды всё изменится. — Мама медленно разжимает кулак. — Однажды, когда создающий заклинания придумает чары, способные уничтожать их. Но сейчас нам приходится иметь дело с тем, что есть. Основы. Я хочу показать вам, как колдовать своим патронусом. Гарри чуть ли не стукает Джона в восхищении. — Ты, чёрт возьми, серьёзно?! Это восхитительно! Интересно, какой у меня будет патронус? Волк? Тигр? Джон, у тебя, наверное, будет собака! Я могу представить твою собаку, вроде Глэдстоуна. Джон ошеломлённо потирает голову. — Очень смешно, — ворчит он, хотя вообще-то он бы не возражал против собаки. — Что нам делать, что же нам делать, ой, но у нас ведь нет палочек… — Вы можете взять мою. Только на этот раз, — уточняет мама. — Я верю, что вы подойдёте к этому со всей ответственностью. — Мы подойдём! Конечно же мы подойдём! Клянёмся! — Гарри кланяется, и Джону не остаётся ничего кроме как вздохнуть и согласиться. — Что ж, слова — это самая простая часть. Экспекто Патронум. — Она взмахивает палочкой, и в воздухе появляется ёж, переваливаясь с лапы на лапу и лениво кувыркаясь вокруг голов Джона и Гарри. — Но куда более сложная часть чар — это не движение палочки или заклинание… а эмоциональная энергия, которую вы вкладываете в это. Джон и Гарри обмениваются озадаченными взглядами. — Вам нужно подумать о вашем самом счастливом воспоминании и дать ему подпитать ваше заклинание. В ином случае патронус не сможет вам помочь. В лучшем случае, вы пустите светлую дымку, но ничего из того, что смогло бы вас защитить. — Это элементарно! — Гарри закатывает глаза. — У нас так много счастливых воспоминаний! Джон кивает, в то время как другая часть его думает, так ли это. — Любимая, ты, конечно, никогда не находилась вблизи дементоров без барьера, но знай, что это довольно-таки сложно, думать о счастливых моментах, когда они рядом. Они высасывают из вас всё счастье. Они заставляют вас снова переживать ваши самые тёмные воспоминания, ваши страхи и опасения. Они делают так, чтобы вы хотели умереть. Даже Гарри замолкает, подумав об этом. — Когда вы находитесь рядом с ними, очень сложно вызвать патронуса. Даже самые сильные волшебники, которые уже создавали материальных патронусов, могут иметь затруднения с произношением заклинания. Это извечная битва внутри нас самих, которую вы должны будете вести во время сражения. И тогда Джон вспоминает это — как он утопает в противном тухлом запахе, исходящем от его отца, когда тот швыряет в него бутылку, маму, загораживающую их с Гарри, как дети смеются над ним в школе. Он вздрагивает. — Тогда я всегда буду бороться, всегда буду продолжать сражение! Я не дам им высосать мою или чужую душу! Я стану Светлой Волшебницей, прямо как ты, мама, только у меня не будет детей, и я буду укреплять барьеры и побеждать дементоров. Я буду. Мамины глаза блестят, когда она отворачивается и бормочет: — Надеюсь, так оно и будет… Джон хмурится и смотрит вниз на свои руки. Такие маленькие руки. — Я защищу и тебя тоже, — тихонько добавляет он. Мама смеётся и обнимает их, притягивая ближе. — Я знаю, что ты сделаешь это. А пока, — шепчет она ему в ухо, — Подумай о своём самом счастливом воспоминании.***
[Но ты не смог, не смог ведь?], шепчет голос ему на ухо почти нежно. [Ты даже не знаешь, каковы они, счастливые воспоминания, ] — тон отдаёт чем-то, почти похожим на сочувствие. Джон больше не отвечает. У него не осталось сил даже на слёзы.***
Гарри наконец создаёт что-то наподобие патронуса только с третьей попытки. Поначалу он слабо мерцает, крадучись у кровати, но постепенно сливается с окружающим светом, как солнечный блик светлого воспоминания на поверхности зеркала. Джон никак не хочет перестать глазеть на крошку-львёнка, пытающегося дотронуться лапкой до его плеча. Зверёк так мил, если вообще можно назвать милым существо, купающееся в серебре лунного света. — Я. Такая. Крутая, — Гарри стукает кулаком. — Я просто вспомнила о том, как Клара в первый раз назвала себя моей подругой, и бум! Я думала, что, может, могла бы использовать ещё тот раз, когда Джон… — Очень хорошо, Гарриет. — Говорит мама, прикрывая ладонью улыбку. — Но продолжай тренироваться. То, что получилось, ничто в сравнении с тем, что тебе придётся сделать, когда дементор окажется рядом. Они питаются счастьем. Очень трудно опираться на радость, когда всё, что ты можешь вспомнить — это ужас. Джон? Что там у тебя, любимый? Джон мнёт в руках ткань свитера. — Ну… Думаю, у меня есть одно воспоминание… — Он пытается собрать в одно целое образ мамы, обнимающей его как раз перед тем, как они пошли к Гарри. Ведь это сработает, верно? — Замечательно. А сейчас не могла бы ты вернуть мне палочку, Гарри? Держи, Джон. Попробуй сделать это. Мамина палочка греет его руки. Это пробуждает в нём воспоминание об остром уколе папиной палочки, но всё-таки ощущается по-другому. Как будто бы стремясь защитить его, палочка начинает мерцать, и Джон старается расслабиться. Подумай о чём-нибудь хорошем. Мама обнимает его плачущего и плачет сама. Гарри, дерущаяся с хулиганами, дразнящими его. Уход отца. Это же радостно… верно? (Верно?) — Э…экспекто пат…патронум! Тепло вспыхивает внутри, потрясая всё его существование, вытягивая, забирая, пытаясь вырваться, а Джон… Джон внезапно вспоминает пьяного отца, кричащего на своего сына, и Джон всё спрашивает, почему, но, но, но… Палочка обжигает его руки красными языками пламени. — Джон! — Мама вырывает палочку, останавливая огонь, а затем обвивает сына руками. — Джон? Любимый? Ты в порядке? Джон смаргивает слёзы. — Да, — лжёт он, видя уголком глаз Гарри, мотающую головой. — Д-да, я в п-порядке. — Ты не обязан повторять, правда. Мне так жаль, я не должна была давить на тебя, я не должна была… — Я в порядке. — Голос ломается. — Я в порядке, я в порядке, я в порядке, я впорядкевпорядке…***
[Джон?] — спрашивает голос на следующий день. И на следующий. И после. — [Ты здесь?] Он не отвечает.***
— Мама сказала… что кто-то обидел тебя… очень давно. — Гарри тихонько прокрадывается в его комнату и садится на покрывало. Она не говорит, кто. Они оба итак это знают. Джон лежит, свернувшись клубком рядом с Глэдстоуном. — И теперь… теперь тебе сложнее произносить светлые заклинания. Джон тянет на себя покрывало, прячась под него с головой. Целую минуту он думает, что сейчас Гарри закричит на него или защекочет, или закатит глаза, как всегда делает. Она ужасный слушатель и вообще ужасно надоедливая сестра. Неудивительно, что отец её любил. Но внезапно Джон чувствует чьё-то нежное касание на своей макушке. — Всё в порядке. Ты не обязан учить их. Я выучу все заклинания, которые тебе пригодятся, Джонни, — она вдруг запинается. — И отныне я всегда буду защищать тебя. Я обещаю. Джон вырывается, отталкивая её. — Мне не нужна твоя опека! Я не слабый, я смогу создать патронуса, однажды я… — Но что если ты навредишь себе?! Я твоя старшая сестра! Заботиться о тебе — моя обязанность! — Я не нуждаюсь в этом! — Он старается не думать о том дне, когда отец ушёл от них. Старается не думать о том, как дрожала мама, крепко обнимая его, бормоча, что защитит его. От дементоров и всех тёмных лордов, и от мужчины вроде него, «я обещаю, Джон, в следующий раз я защищу тебя». Он кидает в Гарри подушку, и та выметается из комнаты. Он не хочет расстраивать людей, не хочет, чтобы они считали себя обязанными защитить его. Он сможет вспомнить что-нибудь хорошее, он сможет…***
— Джон? Вы здесь? — Это снова голос? Или целительница из сна? Элла? — Я уже не могу разобрать, что настоящее, а что нет… — Ох. Он не должен был говорить это вслух, да? Он смеётся, и смех напоминает звук грязи, падающей на крышку гроба. — Это не важно… — Джон, — целительница из сна прорывается сквозь пелену мыслей. — Вы помните, какой сегодня день? Сегодня он пытался создать патронуса, а потом Гарри догадалась про отца. Сегодня он проснулся в больнице, и ему приснилась целительница, но на самом деле нет ничего кроме голосов и клочьев тумана, вытягивающих из него душу. Вздох. — Вы не обязаны отвечать, но… я принесла вам книгу. Он чувствует в ладонях тяжёлую стопку страниц. — Я услышала от вашей сестры, что вы были очарованы дементорами и нашла для вас кое-какие исследования из дневника Невыразимца. Наша тайна. Он жил до того, как дементоры стали такой большой проблемой, ну, вы знаете, а потом исчез. Честно говоря, я думаю, что они высосали его душу. Он был странный. Большинство его работ находятся под запретом, потому что он выражался о дементорах несколько… дерзко. Но я думаю, что вам придётся по вкусу его чувство юмора. Оно как минимум странное. Ну… не рассказывайте об этом начальству. Отлично. Джон кивает сновидению. Он не задержится здесь надолго, чтобы успеть кому-либо проболтаться. Сновидение-целитель-разума Элла излучает улыбку. — В таком случае я оставляю вас наедине с дневником. Она не замечает, что Джон украл её ключи и палочку.***
Дементоры — это самые ужасные создания, которые когда-либо бродили по земле… они питаются светлыми чувствами, в их присутствии люди обычно вновь переживают старые кошмары. Влияние дементоров колеблется в зависимости от травм, которые были в жизни жертвы… Поцелуй дементора происходит тогда, когда дементор смыкает губы над ртом жертвы и забирает душу, оставляя лишь пустую оболочку… Никто не знает, откуда возникли дементоры, но записи о них появлялись на протяжении многих столетий… В последние двести лет популяция дементоров возросла так сильно, что эти существа стали распространёнными вредителями в Европе и её резиденциях. Помимо охоты за магглами, они также часто выслеживают души магов… В Великобритании чаще всего охотятся на болотистой местности… Дементоры не испытывают ни сострадания, ни радости. Они станут охотиться за каждой душой, которую найдут… Никому ещё не удалось найти способ коммуникации с дементорами. Джон бросает полный неодобрения взгляд на учебник. Он видит бродящих за его окном дементоров, видит, как они рыщут вокруг барьера, который мама укрепляет ежечасно. Иногда они шепчут друг другу что-то, как будто бы разговаривая. Их шептание и шипение вряд ли вообще можно назвать звуками, но они всё равно походят на обрывки какой-то речи. Может, правильные люди и смогли бы поговорить с ними, просто не пробовали. Джон почти смеётся над собой. Какой придурок станет разговаривать с дементорами? Скорее всего он тут же упадёт на месте, чтобы встретить поцелуй смерти. Даже в волшебных сказках про детей, встретивших дементоров, эти твари играли роль злодеев. Их нужно изгонять светлыми мыслями. Джон вытаскивает волшебную палочку, которую достал из маминой прикроватной тумбочки и направляет на входную дверь. Мерцающая пульсация света перед ним — это световой барьер. Джон закрывает глаза и дышит. Вдох, выдох. Всё будет в порядке. Если он встанет перед стеной барьера, то сможет испытать силы своего патронуса на настоящих дементорах. Здесь они не смогут его поймать, здесь он в безопасности, и ему не грустно. Это не тоже самое, что радостно, но неплохо для начала. Он крадётся через дверь и остаётся на коврике в прихожей, которым больше никто не пользуется. Барьер пульсирует, как будто пытаясь сказать, чтобы он держался подальше. Дементоры пялятся на него с жадным любопытством, как посетители зоопарка. Очень осторожно Джон поднимает мамину палочку. Она стучит и жужжит в предупреждении. — Э-экспекто Патронум! Вспышка боли. Джон видит отца, и хулиганов, и кричащую на него Гарри, и плачущую маму, и… — Что это было? Где моя палочка? Джон дёргается на звук, оступаясь… …И падает сквозь барьер.***
[Куда ты идёшь?] — Кажется, голос удивлён тем, что Джон, спотыкаясь и пошатываясь, идёт вдоль рядов кроватей. — [Ты должен отдыхать. Видеть сны.] Джон не отвечает, лишь достаёт не-Эллины ключи и вставляет их в дверной замок. [Я хочу узнать, что случилось, когда ты провалился сквозь барьер.] — Тебе не нужно знать, — шепчет Джон. Хотя имеет ли это значение? Теперь голос может взять все его сны, все желания и воспоминания. Джону они больше не нужны. Он открывает дверь.***
Руки. Штуки, похожие на руки, хватают его, тянут. Джон не может думать. С каждым вздохом он видит отца. Он видит дурман видений в лице каждой твари, которая терзает его. Они волочат его. Хотят оттащить куда-нибудь подальше. Они… они ругаются? Как ругались мама и папа, думая, что Джон с Гарри не смотрят… Отец никогда и не пытался скрывать это. «Ты должен быть мужчиной, ты должен быть Уотсоном, ты должен вытерпеть всю эту боль, — так ему говорил отец, — я выдрессирую тебя…» Он даже кричать не может. Они слишком близко. Они заберут всю боль… — Убирайтесь прочь от моего сына! Как сладкий сон, мама внезапно появляется перед ним, прорываясь сквозь кольцо дементоров, и бьёт тварь, схватившую его, кулаком прямо в лицо (капюшон?). — М-мама? — Джону с трудом верится, что она настоящая. Где-то позади отец всё ещё кричит на него. — Любимый, Джон, посмотри на меня, всё будет хорошо, — и вот эти бесстрашные руки тянутся, чтобы вновь прижать его к себе. — Всё будет хорошо, нет, не трогайте его! Она мечется вокруг него. Дрожит. Твари впиваются в её спину и кожу, и Джон скулит, думая: «Нет, нет, нет, это неправильно». Он пытается нащупать мамину палочку — должно быть, та упала неподалёку, но всё, что получается — это слышать крик отца одним ухом и бормотание матери другим: «нет, нет, нет…» Последний раз, когда он видит маму — настоящую маму (не пустую оболочку, которая лежит в их гостиной, которую они сжигают на похоронах) — это когда её заглатывает рой дементоров, поднося свои жадные рты к её губам.***
[Невероятно, ] — в этот раз голос звучит, как постепенно замолкающий рой саранчи. Джон идёт к болотам с прикрытыми глазами. — Ну как, теперь ты сыт? Смерть моей матери — это то, что смогло развлечь тебя? [Нет, ] — отвечает голос мягко и непривычно. — [Невероятно не то, что она умерла. Люди умирают каждый день. Это естественно. Нормально. Обыденно.] У Джона пересыхает в горле. Он позволяет себе отпустить это. Перешагнуть в другой мир, убежать от вечности. Но он не может убежать от голоса. [Что невероятно], — говорит голос громче, — [так это то, что ты остался в живых.]***
Теперь он не помнит, как. Не помнит, почему. Но мамина палочка лежала позабытая около его ноги, и всё, на что он смог, это махать и махать ею гневно перед тенями, тварями, олицетворявшими страх и смерть. Гарри говорит, что перед тем как выхватить палочку и вызвать патронуса, она видела, как он пытался выцарапать дементорам лица руками, истекающими чёрной кровью. Но он помнит лишь свои отчаянные попытки забрать душу мамы обратно.***
Когда Джон доходит до нужного места, то падает на колени, пачкая их холодной сырой грязью. — Я больше не хочу оставаться в живых, — признаёт он. Когда он оглядывается по сторонам, то понимает, что его окружают холодные болота. Вокруг суетятся дементоры, перешёптываясь. Он видит их вдалеке, за туманными холмами.***
Они называют Гарри одарённой волшебницей после того как она изгоняет несколько сотен дементоров своим слабым, с трудом различимым патронусом. Они записывают её в специальную программу, говоря, что она присоединится к Светлым Волшебникам сразу после окончания обучения. Они также говорят, что оплатят проживание и питание, ну и конечно же позаботятся о её брате. Они не смотрят на его окровавленные руки.***
— Что ж, — говорит Джон голосу и мешкающим дементорам. — Забирайте мою душу. ________________ *Знаю, что "Авада Кедавра", но у автора написано "Кедевра", и я не смею с ней спорить.