Me and my broken heart

Шарли запрокидывает голову, ловит ртом тяжелые капли воды, извергающиеся из свинцовых туч, и чувствует, что тонет. Покачивается на пятках вперёд-назад и почти физически ощущает, как проклятая ледяная игла царапает изнутри стенки грудной клетки. Столько месяцев спустя он научился снова улыбаться друзьям и родителям, делая вид, что все в порядке, но так и не разобрался, как бы поаккуратнее соврать себе. Когда-то, кажется, давным давно, он поверил себе и своим наивным мечтам слишком сильно, и теперь их осколки царапают изнутри при каждом движении. Габриэль, милый улыбчивый мальчик-итальянец, так топорно флиртовал с Камий, шутил, поздравлял их с очередными рубежами в нестандартных отношениях и с готовностью оставался на репетиционной базе до полуночи с любым из них, отрабатывая бесконечные танцевальные па. Шарли, кажется, даже не обиделся, когда Камий решила попробовать с Габриэлем, только осталось легкое чувство досады от того, что внезапно больше ничего не стоило её детское восхищение Фабьеном, почему-то незаинтересованность в себе он готов был простить с легкостью. Холодные капли стекают с волос под высокий ворот куртки, и Шарли фыркает, отряхиваясь, и слышит, как с ближайшего фонаря ему вторит какая-то неутомимая ночная птица, заходясь треском вместо чириканья. Шарли смеется, почти истерически, без грамма веселья, представляя себя глазами этой птицы, мокрого, взъерошенного посреди ночной Риволи, беззвучно кричащего в тёмное небо. От резких движений осколок в груди, кажется, начинает прорывать кожу на спине, и смех трансформируется в болезненный кашель заядлого курильщика, сгибая Шарли пополам. Шарли вспоминает, как закурил впервые после дерньера, пропитываясь горьким никотином так же быстро, как осознанием собственной несостоятельности в роли единственного любовника Фабьена. В голове до сих пор в мельчайших подробностях прокручивается запланированная сцена триумфального завершения сезона, в которой гордый рыцарь Ланселот, отбросив оружие, падал на колени и целовал костяшки пальцев полутрупа Мелеаганта, а дальше будь что будет, он был готов ко всему, кроме того, что Фабьен в его сторону даже не повернется, отдав всё внимание Камий. Всю свою любовь и нежность, которой для двоих было с избытком, Шарли старательно отдавал одному Фабьену, игнорируя ответную холодность и болезненность и поминая недобрым словом чопорных психотерапевтов, в один голос твердивших, что достаточно большое сердце для отношений втроём только у него. Шарли чувствует себя полным идиотом, которому не хватило смелости даже отказаться остаться друзьями, но почему-то только сейчас осознает, что именно постоянное общение с этими двумя в другом качестве не оставило в нем ни малейшего желания что-то возвращать и чинить, только непроходящую боль. Взъерошенная мокрая птица склоняет голову набок, прослеживая, как дрожащие руки достают из смятой пачки очередную сигарету и подносят к губам, с трудом ловя пляшущий огонек. Ледяная игла наконец прорывает себе путь между рёбер на свободу, и кровь стремится в образовавшееся отверстие, горячая, густая, заливает толчками еле тлеющий уголек сигареты. И больше не выходит дышать.