Insanity

Уилл Имена довольно редко бывают привлекательными — так, чтобы хотелось произносить их вслух, вслушиваться в них и наслаждаться. Как словами «вино», «солнце», «любовь», например. Почему-то простое всегда звучит красиво, сладко, терпко — так, что даже слегка горчит на языке. Имена так не звучат. Может быть, потому, что они неотрывно связаны с теми, кто их носит, может, потому, что слишком конкретны, а может, их специально придумали такими — чтобы люди не влюблялись лишь в имя. В набор звуков. Но из всего есть исключения. Уилл Это имя хочется произносить — говорить, шептать, хрипеть в экстазе. Ласкать языком каждый звук, словно перекатывая во рту, слизывать с губ, чувствуя его вкус. Что-то сладкое с чем-то соленым, яркий контраст — и в то же время плавный и нежный, как шоколад с крупицам соли — долго тает на языке, покалываясь острыми гранями, раздражая слизистую, делая ее более чувствительной. Податливой. Вкус впитывается, вливается в плоть, проникает в кровь, растворяется и остаётся там навсегда — словно яд, словно изысканное отравленное вино. Уилл Имя горчит, как апельсиновая корка, если в неё вцепиться зубами — брызги сока попадают в рот, резкая, яркая горечь обволакивает язык, зубы и десны сводит от попавшей на них кислоты — вовсе не вкусно, совершенно не то, что обычно смакуют, растягивая удовольствие. Совсем не то. Но это ощущение кисло-сладкой горечи, ноющей боли, щекочущего покалывания на спинке языка затягивает, завораживает настолько, что хочется ещё. Ещё. И ещё. Уилл Губы складываются, произнося первый короткий слог, приобретают округлый контур, и расходятся на втором — длинном, горловом, певучем. В его звучании непременно слышится что-то синее, прозрачное, сапфировое, как глаза — обязательно глубокого темного цвета с рыжими прожилками, с ободком вокруг радужки — почти черным. Но на втором слоге ласковые гласные заканчиваются — и последняя, долгая согласная фонема требует особенного внимания: напрягается гортань, кончик языка прижимается к верхним зубам, воздух вырывается с выдохом — резко, отчётливо, по бокам от языка, и движение его ощущается приятным холодом во рту. Уилл Можно сказать так — и услышать шелест листьев в кронах деревьев, увидеть лучи золотого солнца, ласкающие молодую зелёную поросль, почувствовать дуновение ветра на своей коже. И это всего одна грань. Можно сказать иначе, слегка поменяв интонацию, — и вот в темноте вспыхивает алое пламя, отдавая жаром, ярким сполохом разрезая ночь. Резкое, острое, болезненно изящное. Как высверк костра в непроглядном лесу. Как взгляд голодного зверя из дикой чащи. Жадный, жаждущий, хищный. — Уилл… Огонь распространяется под кожей, течёт по венам, охватывая нестерпимым жаром, не позволяя дышать, спускается ниже. Тонкие пальцы сжимают возбуждённую плоть, движения руки входят в резонанс со звуком имени — плавно, томно, медленно, но сразу же — жёстко и резко. Быстрее. Ещё и ещё. Перед глазами темнота с синеватым отливом — изменчивая, гипнотизирующая, извивающаяся, словно клубок ядовитых змей. Причудливые ее завихрения — точь-в-точь черные кудри… — Уилл… Волна острого наслаждения накрывает с последним долгим «л» на выдохе — Ганнибал откидывается на спинку кресла, тяжело дыша, вцепившись пальцами в подлокотник, второй рукой все ещё сжимая член. Горячая вязкая жидкость стекает вниз по животу, грозя запачкать брюки, медленно остывает, стягивая кожу. Ганнибал закрывает глаза, глубоко и громко вздыхает. Светлые пряди спадают на лоб, рот приоткрыт, губы сухие и искусаны в кровь — тоненькая алая струйка бежит по подбородку. — Уилл… Имя. Просто имя. Столько изящества в нем. Столько красоты. Наслаждения. Уилл Ганнибал смотрит в потолок пустым взглядом и думает, что когда-нибудь все же расскажет ему об этом.