Земля волков и драконов

На Севере зима лютует яро. Ветра такие безжалостные и колючие, что, кажется, одно дуновение способно превратить человеческую кожу в корку изо льда, которая треснет в тепле, сползет отмершим покровом. Древа скрючиваются облезлыми ветками, заживо погребаются под толщей снегов. И зверье умолкло, сгинуло к Югу, где солнце еще греет, целует жаром загривки. За стенами Винтерфелла стыло и безнадежно. В стенах его — почти мертво. Воздух сизый, сдобрен отравой, ядом чужих голосов и тел. Налет печали лезет крошкой мела по кладке камня, к сводам старого чертога паутины плетет. Дом волков теряет былой дух, принимает облик оборотней, щерящихся шакалов. Дом погибает. Чернеет, гниет и чахнет. Вонь забивает каждый угол и каждую щербину, от нее передергиваться только, стирать с ноздрей и губ липкую поволоку. Сансе кажется, что зима радеет за истинных волков. За тех немногих, на которых еще можно возложить надежду, преклонить голову к чардреву, немо воздеть руки в богороще, к стволам и ветвям приложить, окрасить пальцы красным соком. Она думает о Джоне, хранит эту память теплой улыбки и вдумчивости глаз. Их нечастые разговоры всплывают скупыми обрывками, звуками забытого эхо, ее тонким смехом и его, зычным и таким мужским. Они не были близки, как, должно быть, стоило. Но девочка уверена — брата она любит. Его она ждет. О нем она молится и вопрошает. Зима гонит непрошенных гостей взашей. Чуждых, не принадлежащих крайней земле. Она стонет и ропщет ночами дикой вьюгой, а днями слепит захватчиков белым солнцем и сковывает их фигуры в тиски хладных объятий. Зима немилостлива, Север неумолим. У них нет Хранителя. И нет веры. Санса заглядывает в окно, ставни которого раскрыты, и тонкими пальцами замершего стекла касается. На задворках пустынно, лошади редко ржут в стойлах, и люди Болтонов снуют быстро, боясь закостенеть на месте, заледенеть безмолвными скульптурами. Она видит их укутанные в меха фигуры, раскрасневшиеся лица и руки. Слышит мужские выкрики, лай псов. Рамси где-то там, внизу, отдает приказы, горланит и хохочет. Девушка скашивается в лице. Черные эмоции пляшут в точках зрачков. Это все ненависть, пакостная и жрущая изнутри. Чувство гиблое ворочается за ребрами, но благодаря ему она все еще живет и дышит. Оно словно подпитывает ее, дает нужные силы, направляющую злость и терпение. Санса Старк больше не наивная тонкоголосая девочка. Она волчица Винтерфелла, дочь седых озер и заснеженных степей, серого ветра и густых облаков. В ней ярость и сила. В ней звериное чутье и дух, наследие предков и зримое будущее. Санса лелеет одну лишь мысль. Безумную и смелую. Эта мысль хорошо укладывается в ее голове, и волчица глазами блестит, плечами передергивает. Рамси Сноу, ныне Лорд Винтерфелла умрет от ее руки, самой холодной ночью зимы обагрит землю Севера спелой, как дорнийское вино, кровью. Решение ее верно и слажено, но пальцы дрожат мелко, отбивают ритм на деревянных откосах. Вид из окна больше не притягивает взор. Старк оборачивается, оглядывает комнату. В покоях бастарда Русе Болтона горят свечи. Жадные языки их пляшут, как адовы бесы, потрескивают лихими искрами, шипят расплавленным воском. Запах сродни застарелому запаху септы. Всегда успокаивающий и расслабляющий, ведущий к свету. Но это обман, ложь прошлых воспоминаний. Она знает. Санса Старк садится на кровать, подбирает ноги. Глаза ее иссушены и больше не роняют слез, не жгут кожу щек солью. У нее есть цель. Благая или иноверная — кто ж разберет? Девушка ежится от лезущих по позвоночнику щупалец вечернего сквозняка, распахивает глаза так широко, что ресницы трогают дуги бровей. Но не от страха боле. От ожидания. Шуганная пташка умерла, и младая волчица из рода суровых северных волков ощетинилась, обнажила клыки. Она разглаживает на коленях юбки платья, проводит ладонью по мягкому волокну немного нервно, и пальцы ее лишь больше немеют, скрючиваются. Не разогнуть. Напряженная линия шеи да сутулые плечи. Голубые ветви вен проступают под кожей, обозначаются при резком повороте головы. Девушка впитывает каждый звук извне, любой вскрик, будь он животного или человеческого происхождения, каждый шорох за массивной дверью. Она сжимается, выдыхает резко. Рамси Болтон придет разделить с ней ложе. И впервые девушка ждет его с нетерпением. В ней жил и множился страх. Давно и крепко. Обнимал ее, как послушное дитя, льнул ласково. А она устала. Устала терпеть, молчать и бояться. Страх выел все внутренности, породил пустоту и безразличие ко всему, что имело смысл. Санса покрылась коростой, костяными доспехами, обзавелась острыми клыками и когтями. Она стала театральничать, носить маски прежней себя — боязливой и беспомощной, ломкой и никчемной. Чтобы бастард Болтона уверовал в ее слабость, подчинение и боль. Ныне она иная. Страх превратился в силу. Писк — в рык. Слезы — в пламень. Девочка сжимает пальцы в кулаки до белеющих костяшек, до едва слышимого хруста суставов. Ее мечта — претворить в жизнь задуманное, вернуть волкам Винтерфелл. Острая сталь холодит девичью кожу, жжет льдом сквозь слои ткани, когда Санса Старк накрывает ладонью место на постели у самого изголовья, куда спрятала небольшой нож. Она напрягается вся, почти не дышит. Волосы окутывают плечи душным покрывалом, грудь стискивает серое платье, и ее бросает в жар. А потом она слышит шаги. Тяжелые, последовательные. И сердце ее бьется быстрее, отдает стуком у самой глотки. Дверь скрипит натужно, вертит железо петель. Дерево поддается, открывается настежь, впуская в нагретые покои стылый воздух и мужчину в мехах. Рамси улыбается широко, безумно, ступает кожаными сапогами на узор плетеных ковров. Старк веки поднимает, улыбается мягко и послушно. Выученно. Супруг сдергивает с плеч плащ из шкур, разувается. — Скучала, милая женушка? — протягивает он, встает перед ней, широко ноги расставляет. Возвышается, разглядывает ее черными точками глаз. — Да, милорд, — тонко отвечает Санса. — Вы столь долго были на морозе, что, должно быть, продрогли до костей. — Ненавижу эту зиму, — ворчит бастард Болтона, тянет к жене руки, вынуждает встать, выпрямиться. — Моя Санса согреет меня? — Да, мой муж. Его ладони холодны, проколоты иглами мороза и инея. Ухмылка устрашающе растягивает большой рот, и Санса отшатывается. Грубые пальцы хватают ее за шею, притягивают ближе. Они лезут под платье, оттопыривают ткань, мнут нежную плоть груди. Ей больно и отвратительно. И пустить ему кровь становится единственным оплотом, за который она цепляется крепко и прочно. А мужчина бесчинствует, потешается над ее телом. Соски выкручивает, тянет и сдавливает до синевы. Санса резво вдыхает воздух, и отворачивается, клонит подбородок к плечу. Только бы не заплакать. Но, кажется, ее мужу жаждется лишь ее слез и мольбы. — Смотри мне в глаза, — приказывает Рамси, сжимает ее челюсть пальцами, направляет к себе. — Я не люблю, когда ты отворачиваешься. — Пожалуйста… — Что ты там блеешь? — Мне больно, Рамси. Нынешний Хранитель Севера усмехается, скалит ровные зубы перед девичьим лицом. Ее болью он еще не насладился сполна, не наслушался криков, стонов и воплей. И толкает ее на кровать, раскидывает юбки платья в стороны, задирает материю к талии. Пока мужчина копошится с поясом брюк, Санса скользит рукой под покрывало, отыскивает в слоях постели заветное лезвие, острое и едва обжигающее ее пальцы. Еще рано. Еще чуть-чуть обождать. Рамси наваливается весом своего тела, широко раздвигая ее бедра, тянясь к промежности холодными фалангами, тараня плоть и вызывая рябь боли. Санса вскрикивает, морщится и шипит. Он любит мучить ее, любит растягивать, давить изнутри и впитывать ее крики. А она руками, как крыльями птицы, взмахивает, цепляется за изголовье мертвой хваткой. Член входит в нее резко, вызывая болезненное ощущение во всем теле, будто разрывы грозят, кровь из ран. Ее душат слезы и собственное рваное дыхание. Сегодня она плачет, дает волю соленому дождю окропить гладкие щеки. Потому что сегодня всё кончится. И страх, и боль, и неверие сгинут к Неведомому. И Север отпрянет от забвения, скинет оковы и воздымет голову. Рамси вбивается в мягкую плоть, глаза закатывает, дышит чаще, и Старк понимает, что скоро мужское семя брызнет в ее лоно. Отвращение вызывает приступ тошноты. Смывать с себя белесую, тягучую жидкость после сношения с ним всегда было унизительно и гадливо. Она терла бедра мочалкой до красноты, и все боялась понести дитя. И кровь каждого месяца обнаруживала между ног с облегчением. Сталь ложится в ладонь легко. Санса глядит на бастарда Русе Болтона и понимает — пора. У нее всего один шанс. Не промахнуться, не дрогнуть рукой. Рамси рычит, надсадно и учащенно дышит, близкий к пику наслаждения, и тогда девушка точным ударом вкалывает острие в дыбящиеся вены на его шее. Нож входит в плоть, как в свежеотбитое масло. По самую рукоять. Так плотно, так тесно. Мужчина замирает, щупает рукой место, где металл смертельно целует живые ткани, и глаза его расширяются, почти лопаются, вываливаются из век. Так видят смерть. Так ее чувствуют. Так она приходит. — Ты что натворила, женушка… — не говорит, а сипит он. — Что… Он вытаскивает острозаточенную сталь из шеи дрожащей рукой. И красное низвергается из глубокого пореза темным скользким фонтаном на лицо и грудь молодой волчицы. Рамси Сноу падает навзничь, хрипит, пытается что-то сказать, ловит ртом воздух. И девушка отползает, отпихивает от себя умирающее тело, вскакивает на ноги. Она смотрит в его глаза неотрывно, мгновение за мгновением наслаждаясь картиной, о которой мечтала днями и грезила ночами. Смертью ублюдка, выродка и бастарда. Она убила его. Убила. Смотри, Рамси. Смотри. — Ты подыхаешь, мой муж. От моей руки. От моего рода. Ты уйдешь и больше никогда не вернешься. Гори. Санса оправляет юбки, руками пачкает ткань кровью. Она ощущает теплую склизь на своем лице и груди, проводит ладонями по щекам, размазывает только, разводит рдяные полосы. У окна пляшет огонек свечи. И девушка смотрит вдаль. Там, в заброшенной башне загорается тусклый свет. Теон Грейджой зажег еще одно пламя. Санса Старк улыбается. Кроваво-алое лицо озаряется надеждой. Надеждой для всего Севера.