2010 год Ванкувер Олимпийские игры
Сердце в ушах стучало все сильнее и сильнее: казалось, что, добавь оно еще пару ударов, вырвется из груди и пустится в свободный полет по канадским просторам. Значит, вот так оно происходит? А ведь он десятки, сотни, тысячи раз представлял себе подобное, но действительность превзошла все его ожидания с поистине королевским размахом. Он вновь и вновь проговаривал про себя эту фразу, пытаясь убедить себя, что на сей раз это не очередной бесплодный сон, не морок, который, ехидно улыбаясь, развеет безжалостный рассвет, а самая что ни на есть реальность. Которая висела на шее и которую можно было ощупать дрожащими пальцами. Он выиграл олимпийскую медаль. Он. Выиграл. Олимпийскую. Медаль. Он — победитель. На него сейчас нацелены миллионы восхищенных взглядов и прицелов камер. И плевать, что ступенька на самом деле всего лишь вторая: он — победитель. Еще в прошлом сезоне он был заурядной двадцать четвертой строчкой тотала, а сегодня, здесь и сейчас, он — второй спортсмен планеты. И он, как никогда, был уверен, что недалек тот день, когда он сделает последний шаг на пути к Величию. Именно он, тот самый хмурый, нелюдимый юнец, что всего три года назад мрачно и пессимистично смотрел в свое будущее. Ему самому было сложно поверить, что жалкие три года разделяли те девятые места и олимпийское серебро, которое он то и дело незаметно ощупывал, дабы убедиться, что оно все еще там. Кто-то восторженный и несведущий назвал бы это чудом и даром небес. Но у Мартена, изо всех сил пытающегося придать себе невозмутимый вид, на этот счет было иное мнение. Это его заслуга, его победа, его кровь и пот, его жертва. И если уж и называть ее даром, то явно не небес. Но Мартен так вообще не считал, предпочитая спрятать в самых глухих сундуках памяти лист бумаги на столике у окна в итальянском кафе. Состоялся тот фантасмагоричный разговор наяву или привиделся в очередном кошмаре после проигрыша — какая разница? Даже если и был, не в нем причина того, что он сейчас стоит на олимпийском пьедестале. Он сам все сделал, он все эти дни, месяцы, годы тренировался как одержимый. Всю свою жизнь он подчинил единой цели и единому безумию. Так чему удивляться теперь, когда эта каторжная гонка за мечтой стала приносить плоды? Как в тумане, он принимал поздравления от чиновников и официальных лиц, махал букетом галдящему стадиону, позировал для фотографов и, отчаянно смущаясь и запинаясь, давал первые в своей жизни интервью в ранге олимпийского вице-чемпиона. Эта пост-победная суета длилась уже не первый час, а он по-прежнему воспринимал все словно через призрачную пелену неверия. Однако даже через нее он не смог не обратить внимание на крайне двусмысленные взгляды, которыми буквально испепелял его немецкий фотограф, стоящий несколько поодаль. Отметив для себя этот волнующий — что скрывать! — факт, Мартен не смог удержаться от того, чтобы тоже не бросить пару взглядов украдкой на неожиданного воздыхателя. Весьма симпатичный парень, надо признать. Мартен пока и сам точно не сформулировал, что входит для него в это расхожее понятие: «в его вкусе», но твердо знал, что этот смазливый темноволосый красавчик туда однозначно вписался. Конечно, его неумелые попытки не остались незамеченными: немец их моментально засек, понимающе улыбнулся и обласкал с ног до головы откровенным взглядом, от которого у Мартена пересохло во рту. Он плюнул на конспирацию, уставился уже открыто и подумал, что, кажется, пора принять решение, и, возможно, сегодняшний, совершенно сумасшедший день — наилучший выбор для этого. До сих пор он ни разу не ложился в постель с мужчиной, хотя уже окончательно осознал свою ориентацию и смирился с ней. Однажды, на одном из этапов в чужой стране, где не было риска попасть на глаза знакомым, измученный бесплодными размышлениями и сомнениями, он все-таки рискнул зайти в гей-бар. Его смелости хватило даже на то, чтобы обменяться довольно-таки страстными поцелуями с мускулистым разгоряченным брюнетом, подкатившим к нему чуть ли не у входа. И, честно говоря, из всего его небогатого опыта личной жизни эти поцелуи были лучшими. Ни одни неумелые соприкосновения холодными губами с девочками, когда он еще пытался обмануть сам себя, этому и в подметки не годились. Но когда его неожиданный партнер, сделав вполне логичный и однозначный вывод из судорожных вздохов француза, попытался пойти дальше, смелость помахала ручкой и свалила по-английски. Он вывернулся из его рук, пробормотал что-то несуразное, а потом просто трусливо удрал, о чем дико жалел всю ночь, ворочаясь в душном номере отеля. Так, может быть, пришла пора исправить этот промах и выяснить о себе все раз и навсегда? Мартен подумал, что, раз ему сегодня так сказочно повезло в одном, то просто обязано вести и во всем остальном тоже. Что ж, этот день он точно никогда не забудет. И, пристально глядя прямо в глаза немцу, медленно улыбнулся в ответ. Высокий человек крайне респектабельного вида и неопределенного возраста проводил взглядом Мартена, немного неуверенно подошедшего к фотографу, растянул краешки губ в подобии улыбки при виде того, как тот радостно шагнул ему навстречу, запахнул поглубже черное пальто, неспешно развернулся и скрылся в темноте.2012 год Рупольдинг Чемпионат мира
В отеле было очень тихо: после окончания чемпионата все спортсмены, сбросив, наконец, груз волнений и напряжения, отрывались каждый в меру своих способностей. Всем было что отметить: немногим счастливчикам — оправдавшиеся надежды, большинству неудачников — разбитые ожидания. Одни ушли прогуляться по городу и окрестностям, другие оккупировали местные кафе и бары. Кое-кто предпочитал заливать радость и горе, не выходя из отеля, но по соседству с Мартеном таких явно не было. Тишина стояла идеальная, и это было именно то, чем он в данный момент наслаждался больше всего. Ему не нужна была дополнительная подпитка эмоций в виде горячительных напитков. Это — удел проигравших, к которым он не относился уже очень давно. А если подумать, то никогда и не относился вовсе. Расслабленно валяясь на мягком диване, Мартен лениво думал, что теперь он может быть собой доволен. Три золота в рамках одного чемпионата — что это, если не полный и безоговорочный нокаут? Нет, это было не первое его мировое золото. Впервые он стал чемпионом год назад, выиграв пасьют в суровом Ханты-Мансийске. Но для полного удовлетворения амбиций одной награды, пусть даже и высшей пробы, было уже мало. Настолько мало, что иногда он пугался сам себя, стоило лишь на секунду остановить свой вечный бег и заглянуть вглубь души. Еще недавно он был бы счастлив, как щенок, любой победе на рядовом этапе Кубка Мира, а сейчас ему было недостаточно одного мирового чемпионства. Он отстраненно думал, что, кажется, превратился в заядлого наркомана. Победы стали для него наркотиком, от которого нет лекарства и спасения. Стоило лишь не принять в установленный срок дозу этого проклятого зелья, как начиналась ломка, спастись от которой можно было лишь тем же ядом. Замкнутый круг, из которого не было выхода. Но Мартен его и не искал: зачем, если это и есть то, ради чего он живет? Вот только до сей поры зелье, пусть и поставлялось достаточно регулярно, но все равно не так часто, как того требовала душа, впавшая в полную и безнадежную зависимость. Так, прошлый сезон он закончил всего лишь — всего лишь! — на третьей строчке общего зачета, а это никоим образом не вписывалось в его концепцию: «В живых останется только один». И нет нужды пояснять, кто должен был стать этим баловнем фортуны. Он не хотел и не собирался быть одним из, он должен был быть Единственным. И пока все для него на этом пути складывалось вполне удачно. Вот и сегодня он вновь и вновь прокручивал в голове моменты очередной золотой гонки. Спринт, пасьют, масс-старт — одна за другой гонки отдавались ему со всем пылом, словно изголодавшиеся по ласке жены султана, наконец дождавшиеся своего законного властелина. Он вспоминал, как ласкал слух хруст снега под летящими лыжами, как приветливо улыбались ему мишени, словно стриптизерши у шеста, торопящиеся скинуть перед ним свои черные наряды, и как же пылко приняла его в свои объятия зона финиша, где они на целых три секунды оказались в интимном одиночестве. Вот в чем был высший кайф в жизни Фуркада, вот то, что доставляло ему наивысшее удовольствие и абсолютное, незамутненное блаженство. Разве шли хоть в какое-то сравнение с этим банальные человеческие телодвижения, направленные на удовлетворение примитивных инстинктов? Его приятное блуждание в собственных мыслях было бесцеремонно прервано задорным стуком в дверь. Он недовольно поморщился: особо не хотелось никого видеть, но тут, не дожидаясь ответа, в номер ввалился Эмиль. Мартен хмыкнул: чего еще ждать от норвежского увальня, но громко возмущаться не стал. Не так много у него было друзей среди спортсменов — точнее сказать, их практически не было — чтобы рисковать дружбой Эмиля. Да, как бы это ни казалось странно, они, непримиримые соперники на трассе, удивительным образом уже давно нашли общий язык. — Все валяешься? — недовольно протянул гость, быстро оценив обстановку. — То есть вот это и называется «почивать на лаврах»? Мартен рассмеялся: древние греки наверняка не ожидали, что двадцать веков спустя на смену благородному дереву в качестве символа победы придет продавленный диван в небольшом немецком городке. — Эмиль, у тебя проблемы со зрением: я почиваю на диване. И, поверь мне, он гораздо удобнее каких-то там жестких листьев. Эмиль пробурчал что-то про глупых и заносчивых французов и с размаху шлепнулся в кресло, погрузившись в раздумья. — Ну? — после недолгого молчания осведомился Мартен. — Так и будешь молчать? Чего нос повесил? В общем-то, он и не ждал ответа. Самому глупому барану — а Мартен себя к таковым не относил — и то было бы ясно, что гложет Эмиля. Чемпионат для него сложился не так, как он рассчитывал. Конечно, к своему бесконечному послужному списку он добавил еще две золотых медали, вот только обе были добыты в эстафетах. Ни одну личную победу ему одержать так и не удалось. Любому другому биатлонисту и этого результата было бы достаточно, чтобы быть счастливым до потери сознания. Но для Эмиля этот результат был если и не равноценен поражению, то уж точно недалеко от него ушел. Мартен вздохнул, встал со своего лежбища, подошел к столу и уселся в кресло напротив. Он иногда задумывался, как так случилось, что они сдружились. Это началось вскоре после Ванкувера. Мартен тогда все еще носился вне себя от неожиданно свалившегося на голову счастья, а Эмиль к тому моменту был уже многократным мировым чемпионом и двукратным олимпиоником. Однажды обменявшись парой слов на тренировке, они затем как-то незаметно продолжили разговор за обедом. На следующий день Эмиль, недолго думая, непринужденно предложил покататься вместе, на что Мартен радостно согласился. И вот так, шаг за шагом, они пришли к выводу, что у них очень много общего, и им интересно друг с другом. Мартен понимал, что проще было бы сдружиться с незаметным спортсменом, не хватающим звезд с неба, тогда их дружба не была бы постоянно приправлена острым соусом соперничества. Но в то же время прекрасно понимал, что он просто не смог бы подпустить к себе человека не своего уровня. Спасало их дружбу еще и то, что норвежец, в отличие от Мартена, был очень приятным в общении, дружелюбным и открытым человеком. Француз порой даже удивлялся, как тот терпит его закидоны столько времени, и не хотел признаваться даже самому себе, что рад этому. — Эмиль, — прервал он неприятную тишину, — расслабься уже! Ты понимаешь, что это глупо? Сам хоть помнишь, сколько у тебя золотых медалей на мире? — Пять было до этого гребаного Рупольдинга, — мрачно отозвался норвежец. — О! — поднял назидательно палец Мартен. — А у меня всего четыре пока. На целую одну штуку меньше, ты представляешь! Это же кошмар! Я унижен и опозорен, но я же не парюсь! — Дурак, — хмыкнул Эмиль, невольно улыбаясь. — Зато три из них ты выиграл вот прямо сейчас. — Значит, через год ты тоже выиграешь еще, и все снова будет отлично. «Правда, я выиграю больше», — подумал он про себя, но, разумеется, благоразумно оставил свои крамольные мысли при себе. Эмиль протяжно вздохнул, почесал в затылке и кивнул: — Ладно, ерунда, мелочи жизни… Пойдем, что ли, хоть прогуляемся. Чего сидеть и киснуть в отеле, пусть даже и на лаврах, — кивнул он на злосчастный диван. — Не хочу, — мотнул головой француз. — Шляться по серым улицам — это глупо и бессмысленно, а пить я не буду, ты же знаешь. — Боже, за что ты меня свел с таким занудой? — картинно возвел глаза к потолку Эмиль. Мартен только хмыкнул: эти слова он слышал миллион раз. Свендсен каждый раз сетовал на судьбу, что подло подсунула ему в друзья такого скучного, неинтересного, нудного и кислого — вроде всё, ничего не забыл? — лягушатника, но при этом дорожил их дружбой ничуть не меньше. Даже захотелось его немного поддразнить. — Вот бы зайти в место, где тусуется куча горячих парней, — мечтательно вздохнул он. — Оказывается, во времени, когда меня никто не знал, была своя прелесть: можно было зайти в любой бар и снять парня на одну ночь. А теперь приходится искать их в своей тусовке. Эмиль поморщился. Эту тему они обсуждали не раз, и не два, но так и не пришли к общему мнению. На самом деле в начале их знакомства Эмиль даже слегка пытался подкатить к симпатичному французику. Однако тот его довольно дипломатично отшил, заявив, что Свендсен, конечно, парень видный и вообще мечта всего голубого населения планеты, вот только у него, Мартена, есть незыблемое правило: никакого секса с коллегами по спорту, да и вообще никаких длительных отношений. И это было правдой: именно такие принципы личной жизни он выработал, едва освоив все премудрости межличностных горизонтальных отношений. Как он понял гораздо позже, с тем немецким фотографом, Алексом, ему тогда несказанно повезло. Алекс был идеален в качестве первого сексуального партнера. Он был очень нежен и деликатен, как только понял, что Мартен еще совершенно неопытный дилетант, не принуждал его к тому, к чему он был морально не готов, и охотно делился опытом, как только готовность (весьма быстро!) приходила. Они встречались несколько раз к полному обоюдному удовольствию, но, когда при отъезде из Канады Алекс попытался взять у него номер телефона, Мартен ответил решительным отказом. Сейчас ему это было совершенно не нужно. Вопрос личной жизни он решил для себя раз и навсегда: просто секс, и никаких романтических соплей. Не то, чтобы он наотрез отвергал для себя возможность серьезных отношений, но однозначно не сейчас. Это потребовало бы слишком много внутренних ресурсов, которые были нужны совсем для другого. В шкале его жизненных ценностей отношения стояли не то, что на последних ролях, их туда вообще забыли внести. Но поскольку при этом он был вполне здоровым и молодым мужчиной, то вопрос удовлетворения элементарных потребностей тоже было необходимо решать. Очень помогали физические нагрузки в большом объеме: чаще всего, когда Мартен приползал с тренировки, выжатый, как белье в стиральной машинке, ему хотелось одного — упасть в кровать. Совершенно пустую. Но конечно, организм время от времени брал свое, и тут-то Мартен и вывел для себя железное правило: никакого секса с другими биатлонистами. Почти все они в той или иной мере были не просто спортсменами, а вполне себе медийными личностями, и это было чревато очень большими неприятностями, выйди история наружу. Горькая ирония ситуации заключалась в том, что геев среди них было пусть и немного, но они вполне себе обнаруживались в той же пропорции, что и во всем обществе. Но так как говорить об этом было не принято, все таились, как могли, и выкручивались каждый на свой манер. Для Мартена выходом стали те бесконечные сервисеры, массажисты, чиновники, повара, доктора и прочий обслуживающий персонал, что в большом количестве окружал любую сборную. С ними было легко и просто: они млели от восторга, заметив внимание прославленного чемпиона, не пытались качать права, понимая, что в случае чего, он просто сотрет их в порошок, и были готовы исполнить любую прихоть, после чего утром тихо выскальзывали из его кровати и исчезали из его жизни, никогда не пытаясь претендовать на большее. Что ни говори, Мартен считал, что он отлично устроился. Когда он с невыносимо умным видом изложил эту теорию Эмилю, тот посмотрел на него уважительно и недоуменно покряхтел. Сам он такими сложностями не заморачивался, но, подумав, признал, что в точке зрения не по годам серьезного парня есть рациональное зерно, и делать скабрезные намеки перестал. Как ни странно, это и послужило подлинным началом их дружбы. И все-таки его бесила неразборчивость Мартена в отношениях. При всей легкости характера Эмиль никогда не был поклонником связей на одну ночь. Вот уже почти сезон он встречался с Тарьем, и, кажется, был вполне счастлив, даже пару раз признавался Мартену, что по ходу он реально влюбился. Тот слушал его с насмешливой улыбкой, зная, что Свендсен все равно не обидится. Эмилю его взгляды были прекрасно известны, вот и сейчас он, конечно, фыркал и делал вид, что не одобряет этого, но переубедить не пытался. — Когда-нибудь ты обязательно влюбишься, — неожиданно сказал он. — И влюбишься так, что обо всем на свете позабудешь. А самое смешное, если эта любовь будет безответной, а именно так оно и случится, помяни мое слово! — Эмиль, солнце мое, ну не смеши, — лениво протянул Мартен. — Ты прекрасно знаешь, что я признаю два вида любви: во-первых, любовь к себе, а во-вторых, любовь к победам. Все. Точка. И, поверь мне, оба эти мои чувства вполне взаимны. А все остальные физические потребности, стыдливо именуемые этим пафосным названием, просто надо удовлетворять и не заморачиваться! Любовь — это глупая выдумка для ничтожеств, которые не могут протянуть руку и взять то, что полагается им по праву сильного, Эмиль! Неужели ты — ты! — этого не понимаешь? Эмиль поднял голову и посмотрел Мартену в глаза, очень внимательно и очень пристально. Тот, несмотря на свою хваленую выдержку, невольно поежился и ехидно поинтересовался: — Дыру хочешь взглядом прожечь, чтобы от конкурента избавиться? Или у меня третья рука выросла? — Ты точно однажды полюбишь, Марти, — негромко произнес Эмиль, — и вот тогда я не завидую ни тебе, ни твоему избраннику. Ты сожжешь и себя, и его дотла. Мартен хотел съязвить, но промолчал и махнул рукой, показывая, что устал в сотый раз спорить на эту тему. Вместо этого он поднялся с кресла, неторопливо накинул на себя куртку, сунул в карман телефон и протянул Эмилю руку: — Пошли уже, что ли, правда, прогуляемся… Философ!2012 Эстерсунд Кубок мира
Впоследствии Мартен не раз вспоминал этот день, проживал его поминутно заново, пытался заметить какие-то знаки, указания на то, что ему не то, что не надо было бежать гонку, а вообще лучше было не приезжать на этап, спрятавшись где-то типа Гондураса, искал тщательно и дотошно — и не находил. Это был совершенно обычный день. Это был совершенно обычный этап. Это был совершенно обычный пасьют, и победа в нем тоже была совершенно обычной, пусть он и скакнул на добрых десять мест вверх после неудачи в спринте. Но разве это удивительно? Он давно привык к тому, что при необходимости может отыграть все, что угодно. Стоя на пьедестале, уже давно не вызывающем такого трепета, как раньше, он привычным жестом протянул руку ставшему серебряным Бирнбахеру. Тот поднялся с восьмого место на второе, и это тоже было обычно. А вот третьим стал русский, Шипулин, стартовавший двадцать третьим. Это было уже любопытно: из всей первой десятки только ему удалось отыграть двадцать мест. Причем отстал он от Фуркада на финише всего на три секунды. И теперь Мартену не терпелось повнимательнее приглядеться к этому парню. Он никогда не упускал возможности получше изучить тех, кто мог оказаться опасен. Не то чтобы он реально считал кого-то настоящим соперником, но расслабляться все же не стоило. Разумеется, понаслышке он его знал, в конце концов, тот уже входил в топ-10 по итогам прошлого сезона. Более того, им вроде бы даже удалось как-то постоять на пьедестале вместе, но тогда он, еще не пресытившись новизной ощущений, был весь поглощен своими эмоциями и не особо вертел головой по сторонам. Русский радостно помахал зрителям, быстрым пружинящим шагом подошел к пьедесталу, направляясь к победителю, протянул ему руку и с улыбкой глянул прямо в глаза. И Мартен понял, что это совершенно необычный день. Невидимая ему в толпе зрителей торжествующая улыбка на змеиных губах только подтверждала это.