Я для тебя останусь светом

— Что?! Что он сделал?! — выдавил задыхающийся Эмиль между приступами смеха, давно плюнув на бесполезные попытки работать палками, как прежде. Мартен скривился от досады. Норвежец, конечно, был отличным товарищем, готовым всегда понять и прийти на помощь, но иногда он становился таким толстокожим, что хотелось отвесить ему хорошую оплеуху. Оставалось только порадоваться, что они на своей ежевечерней прогулке уже удалились довольно далеко от стадиона, так что никто любопытный не смог бы лицезреть сию забавную картину и резонно поинтересоваться, чего это СуперСвендсен сложился буквой «зю». Он ржал так, что Мартену непроизвольно хотелось заткнуть уши от этого слоновьего гогота.  — Не строй из себя глухого имбецила, ты все отлично слышал и понял, — огрызнулся он, уже отчаянно жалея, что опрометчиво решил посвятить Эмиля в свои злоключения. — Да слышал, слышал, но это так прекрасно, что я просто мечтаю услышать еще раз. Ну, Фуркад, не будь букой, порадуй дедушку Эмиля. Он состроил такое жалобное и умильное лицо, что Мартен против воли сдавленно хмыкнул и сжалился: — Он вежливо улыбнулся, сказал: «Извини, Мартен, меня друг ждет, поболтаем как-нибудь в другой раз, хорошо?», взял офигевшего друга под ручку и, как ни в чем не бывало, потопал в неизвестном направлении. — Боже, он великолепен! — вновь заржал норвежец. — Представляю твою физиономию, когда ты остался торчать как дурак один-одинешенек! И это после того, как ты уже явно предвкушал его в кроватке под собой этим вечером. — Ну, не обязательно именно этим, — пробормотал Мартен себе под нос. — Что я слышу?! — деланно изумился Эмиль. — Марти, друг мой, ты был готов даже к осаде длиной в несколько дней? — Ничего я не готов, — обозлился вконец Мартен, — и ничего я не предвкушал. Катись к черту! — Злишься?! Из-за парня?! Нифига себе… — тихонько присвистнул норвежец. — И чем он тебя так зацепил? — Меня?! Совсем крыша поехала? Меня никто не цепляет, забыл? — рявкнул он и изо всех сил вонзил палки в снег, срываясь с места и прекращая дальнейшие расспросы. Эмиль быстро догнал его, но выходить на параллельный курс не спешил, предпочитая безопасно катиться в нескольких метрах позади. Француза это вполне устраивало, можно было спокойно подумать и проанализировать все, что случилось за последнюю неделю. А подумать определенно было над чем. Тогда, в Эстерсунде, на пьедестале это было что-то странное, то, чему он до сих пор не мог найти объяснения. Он как сейчас помнил первый взгляд русского — нет, не русского, Антона! — который тот обратил на него при награждении. В нем была какая-то удивительная смесь радости, любопытства, несхлынувшего адреналина и … Вызова?! Да, именно вызова, который, возможно, непроизвольно, бросал этот по сути особо не выделяющийся из толпы спортсмен ему — Лидеру и Чемпиону. Кровь прилила к голове, в ушах застучало, и Мартен с удивлением осознал, что он принимает этот вызов. И что, кажется, этот парень сумел в одночасье ему приглянуться. Ему и всем частям его тела. Конечно, они смотрели друг на друга долю секунды, но это была очень странная и своенравная доля — она всё тянулась и не желала заканчиваться. Мартен оценивающим взглядом бесцеремонно пробежал по телу русского — высокий, отлично сложенный, с довольно приятными чертами лица — и вновь вернулся к глазам, что тянули его магнитом. Серые, веселые, самоуверенные — и совершенно непроницаемые. «А это могло бы быть интересно!» — мелькнуло в мозгу. Робко подала голос неуместная сейчас мыслишка о его дотоле незыблемом правиле про отношения с коллегами. Подала и тут же сконфуженно замолчала, пристыженная заявившим о себе во всю мощь охотничьим инстинктом и, что скрывать, резко вспыхнувшим банальным желанием плоти. Хищник почуял жертву, моментально сделал стойку и взял след. Мартен радостно улыбнулся в предвкушении и мысленно потер руки, чувствуя, как снова загорается внутри жар погони и ожидания победы. А когда через пару минут властно прижал к себе поднявшегося к нему русского и ощутил, как тот напрягся, окончательно понял, что пришло время менять правила. Мартен не привык откладывать дело в долгий ящик, механизм охоты был отработан и выверен: жертву следовало сбивать с ног и оглушать немедленно, дабы та не успевала прийти в себя и сдавалась под бурным натиском. Сойдя с пьедестала и отделавшись от назойливых поздравителей, он быстрым взглядом отыскал Антона, разговаривавшего с партнерами по команде, и решительно направился к нему. — Поздравляю! — протянул он ему руку. — Отличная гонка! Круто ты прыгнул на подиум из третьего десятка! Антон удивленно посмотрел на него, и это было вполне понятно. Не говоря уже про то, что он не был фигурой того масштаба, которого Мартен Фуркад поздравлял бы первым, так они вообще не обменялись до сих пор ни единым словом, не здоровались даже. Мартен невпопад осознал этот факт и удивился, как же так получилось, что они словно и не пересекались ни разу, хотя уже много лет выступали бок о бок на одних и тех же трассах. — Спасибо, ты тоже был великолепен. Как всегда, — произнес тот наконец на неуверенном английском. Мартен мысленно поморщился: русские всегда славились тем, что не умели свободно говорить по-английски. И чему их только в школе учат?! Вот как прикажете общаться, если Мартен и сам не невесть какой знаток? Впрочем, если все пойдет, как он хочет, — а именно так оно и пойдет! — то много говорить им не придется. Правда, он никогда не слышал даже намеков на то, что кто-то из русских встречался с другим мужчиной, но какое это имеет значение? Все когда-то случается впервые, и это — закон Вселенной, который Мартен рьяно взялся претворять в жизнь. — Что думаешь насчет отметить, посидим где-нибудь в тихом местечке, выпьем по бокалу легкого вина? Этап окончен, можем мы самую чуточку расслабиться? Говоря это, он подошел еще ближе, неотрывно глядя в глаза. Он видел, как от только что пережитого триумфа все еще высоко вздымается грудь русского, как тот прерывисто дышит, непроизвольно покусывая губу, и чувствовал, как эмоции, охватившие его на подиуме и не без труда утихомиренные, снова накатывают волной. Мартен заставил себя отвести глаза и подумать о чем-то совершенно нейтральном: не хватало еще только возбудиться на глазах у всех! Пожалуй, для неискушенного в амурных делах русского это был слишком активный наезд, и следовало бы действовать тоньше, но французу совершенно не хотелось тратить время зря. А кроме того, ему было очень интересно, как тот отреагирует: отшатнется в испуге, обрадуется невиданной чести, замешкается и не найдется, что ответить… В его голове промелькнуло множество вариантов. Кроме правильного. — Без проблем, — спокойно кивнул Антон. О как! Мартен аж замер от удивления: он никак не ожидал, что все будет так легко. Фанфары в его голове уже приготовились выводить привычную победную мелодию, когда Антон продолжил: — Сейчас найдем еще Бирнбахера, Пайффера, Свендсена и Бефа, и всей цветочной шестеркой и пойдем. «Что?! Какой шестеркой? Какой?!» — чуть не заорал Мартен. Но деваться было некуда, пришлось согласно кивнуть и договориться о встрече через час в отеле. Впрочем, его мозг, изначально ориентированный на поиски конструктива в любой ситуации, тут же принялся искать плюсы. Они отыскались быстро, благо лежали на поверхности. Посидят веселой компанией — слава Богу, Эмиль тоже будет! — мило пообщаются. В кругу знакомых лиц и умиротворяющей обстановке Антон расслабится, попривыкнет к нему, и потом его уже можно будет брать голыми руками. Или не руками. Но все равно голыми. В своем неотразимом обаянии Мартен никогда не сомневался, и оно его действительно еще ни разу не подводило. Он тщательно изучил свой нехитрый походный гардероб, остановив свой выбор на неброских, но довольно плотно сидящих джинсах и черной рубашке, придирчиво осмотрел себя со всех сторон, довольно подмигнул своему отражению и подумал, что Антон даже и не представляет, как ему повезло. Но в небольшом баре, куда они завалились всей шумной компанией, его планы не спешили реализовываться. Как он ни старался, когда они рассаживались за столиком, все равно оказался очень далеко от Антона. Да и обстановка поначалу умиротворяющей никак не являлась, слишком уж неоднородной была эта компания, практически никогда доселе не собиравшаяся в таком составе. Впрочем, когда были произнесены первые тосты за победителей, за удачу, за новые гонки, начальная напряженность спала. Завязался общий разговор, более спокойный и раскованный. Мартену, который целый день ничего не ел, не считая завтрака, хватило пары бокалов, чтобы жизнь раскрасилась в яркие цвета. Тяжелым взглядом он ощупывал Антона, сидевшего напротив, изучал его лицо, проходил по груди, рукам, и вновь поднимался к глазам — цвета осеннего неба, всплыло в сознании — и жадно сползал к красиво очерченным пухлым губам. В голове моментально нарисовалась куча вариантов, что можно делать такими губами, от чего в паху предательски запульсировало и захотелось сглотнуть. Самым невинным из вариантов был Антон, стоящий перед ним на коленях, развязно глядящий в глаза и быстро расстегивающий ремень на его джинсах. Видения были такими яркими, что ему пришлось моргнуть и шумно выдохнуть, чтобы их прогнать. Внезапно стало очень жарко, то ли от выпитого, то ли от собственных навязчивых желаний, то ли от непонятной искры, то и дело проскальзывающей в глазах Антона, когда тот словно случайно сталкивался с ним взглядом. «Да что ж такое-то?» — билось в его не на шутку встревоженном сознании. Ну парень, ну симпатичный, ну самоуверенный, так сколько таких парней было и будет в его жизни? Но ведь никогда, мать его, никогда раньше так не сводило судорогой в низу живота от желания сейчас же встать, вытащить его из зала и швырнуть на любую горизонтальную поверхность. Или вертикальную — тоже неплохо. Мартен через силу подумал, что, пожалуй, стоит притормозить, иначе он не дотерпит до отеля и трахнет русского в каком-нибудь грязном переулке, а это в его планы совершенно не входило. Усилием воли он отвернулся, чтобы не пялиться так уж открыто, и наткнулся на удивленный взгляд Эмиля. Тот откровенно за ним наблюдал с веселым недоумением. Убедившись, что Мартен его засек, он украдкой кивнул на Антона и вопросительно поднял бровь. Заметил, конечно же, следопыт норвежский! «Да и черт с тобой!» — подумал француз, ухмыльнулся и независимо пожал плечами. Тем временем Пайффер, что нагло оккупировал законное мартеново место рядом с Антоном, отошел, и Мартен понял, что удобнее момента может и не быть. Он показательно прогулялся до бара, чтобы не пересаживаться к Антону сразу же, вызывая ненужные вопросы. — Фуркад, радость моя золотая, что происходит? — вкрадчиво ворвался в ухо шепот. Он скривился, не оборачиваясь: Эмилю стало настолько интересно, что он поперся за ним, дабы выяснить, что к чему. — А что происходит, Свендсен, солнце мое северное? — ехидно пропел он в ответ. — Так это я и пытаюсь узнать. С какого перепугу ты сидишь и, совершенно не скрываясь, трахаешь Шипулина глазами? — Так заметно? — Ну… Ты можешь, конечно, вообще разложить его на этом столе, и да, это будет более заметно. Но только это, и ничто другое! А как же принцип, Марти?! — К черту все принципы! — выплюнул он. — Хочу его, и все тут. — Не трахался, что ли, давно? — заржал Эмиль. — Почему именно он-то хоть? Сдается мне, русские вообще не по этой части, так что у тебя никаких шансов. Мартен смерил его уничтожающим взглядом, не сочтя нужным даже отвечать, взял бокал, твердым шагом вернулся к столику и плюхнулся на место, освободившееся рядом с Антоном. В помещении было довольно громко. Музыка безжалостно била по перепонкам, что было крайне на руку Мартену. Можно было, не привлекая никаких подозрений, прижаться почти вплотную и говорить на ухо. Именно это он и сделал, не медля ни секунды, прижавшись боком к теплому боку русского, а бедром под столом — к его бедру. И замер от нахлынувших впечатлений. Это было горячо, это было запретно, это было неправильно, и от того еще более дурманяще. Захотелось не медля ни секунды, опустить руку под стол, положить ему на колено, неотрывно глядя в глаза, изо всех сил сжать, а затем медленно пройтись до верха. До самого-самого верха. Желание было таким сильным и внезапным, что он сжал кулаки от греха подальше. Он не узнавал сам себя, вообще-то ему было несвойственно действовать так нахраписто. Обычно все происходило гораздо тоньше и цивилизованнее. Хватало пары понимающих взглядов, двусмысленных улыбок, незаметных кивков. Мартен сам не понимал, что на него так повлияло: то ли остаточные явления победной эйфории, то ли вино, вероломно прикинувшееся легким напитком, но неслабо ударившее в голову, то ли что-то еще, чему он не мог найти названия, впрочем, особо и не стремился. В этот момент русский, сам того не зная, пришел ему на выручку и почти незаметным движением отодвинулся. Мартен чуть не застонал от разочарования: стало неуютно и холодно, поэтому он тут же решительно придвинулся обратно, а чтобы тот снова не вздумал убежать, обнял его за плечи и зашептал: — Ну как, не разочарован, что мы сюда выбрались? Антон покачал головой с вежливой улыбкой, аккуратно отодвигая голову от назойливо тыкающихся ему в ухо губ. Но Мартена было не так легко сбить с толку. — Слушай, тут так душно, может, выйдем, подышим свежим воздухом? Он был готов к тому, что русский откажется, но на удивление тот легко поднялся и протянул руку: — Пошли. Мартен поднялся, безуспешно пытаясь скрыть довольную улыбку, и метнул Эмилю торжествующий взгляд. На веранде бара, вмиг попав в объятия негостеприимного зимнего вечера, Мартен вздохнул с облегчением: холод вмиг остудил не в меру разгорячившееся воображение. Но лишь до тех пор, пока Антон, который словно и не замечал назойливого морозца, не оказался рядом, задумчиво глядя куда-то в пустоту и облокотившись на перила. Мартен чуть не взвыл, жадно ощупывая взглядом русского, который, сам того не зная, принял весьма фривольную позу. Француз почуял, как хмель, казалось, выветрившийся на холодке, вновь овладевает сознанием и толкает на безрассудства. В голове шумело, руки дрожали, а в животе все сводило так, что, казалось, готов кончить от одних только мыслей, как перевозбужденный подросток. Сознание заволокло незнакомой черной пеленой. Один вид соблазнительно прогнувшегося Антона будил в нем самые темные, пугающие и доселе неведомые желания. Аж зубы сводило от желания подойти сзади и плотно прижаться своим бунтующим членом к этой симпатичной и так призывно выставленной заднице. Рвануть его к себе, чтобы прижаться всем телом, жадно гладя грудь и живот. Вцепиться зубами в шею так, чтобы заскулил возмущенно, в ответ на что сжать зубы еще сильнее, и пусть останутся следы, как клеймо. Рвануть молнию на джинсах, не обращая внимание на уже безвольные протесты, и собственнически накрыть член, подчиняя себе, парализуя волю. А затем наконец-то — Господи, наконец-то! — толкнуть вперед, заставить нагнуться и расставить ноги шире, грубо развести ягодицы и ворваться жестоко, без подготовки. Так, чтобы завыл от боли и попытался вырваться из обжигающих объятий. Держать, резче насаживая на себя, подавляя всякое сопротивление, двигаться грубее, жестче, быстрее, быстрее, быстрее… — … Ау!!! Мартен, проснись! Француз, бесцеремонно вырванный из мрачного мира своих болезненных фантазий, вздрогнул, оглянулся непонимающе и уткнулся взглядом прямо в веселые глаза Антона напротив. Тот, похоже, давно к нему обращался и сейчас смотрел с загадочным любопытством. И вновь странные, непонятные искры зажигались на миг и тут же погасали в его взгляде. — Ты что-то сказал? — наконец спросил Мартен, невольно заливаясь краской от осознания того, о чем он только что мечтал. — Сказал? — засмеялся Антон. — Да я уже пять минут пытаюсь до тебя докричаться, а ты стоишь в ступоре, словно черта увидел. Что-то в словах Антона неприятно царапнуло, кольнуло осколком льда в сердце, но Мартен не стал задумываться об этом. Его гораздо больше озадачили те желания, что обуревали его минуту назад. Вот уж кем-кем, а насильником его бы точно никто не назвал, все его партнеры всегда оставались им более чем довольны. Поэтому желание подчинить Антона, сделать ему больно, присвоить его было очень пугающим. Но от этого не менее, а возможно, и более притягательным. Он вновь глянул на него, против воли фокусируясь на его губах, и ощутил, что страсть вновь начинает биться в паху и мозгу, причем неизвестно, где сильнее. «Вот он — момент, — зашептал вкрадчивый голос в сознании, — давай же, поцелуй его. Нежно, ласково, не пугая, сначала просто прижмись к губам, потом пройдись по ним языком, а затем аккуратно раздвинь их и проникни внутрь. Он не оттолкнет, давай, Мартен, потому что он — твой». Сумасшедшая мысль родилась в голове, оформилась, осмотрелась по сторонам, и, довольная, осталась здесь жить. Да, Мартен осознал это точно: Антон — его, и уже пофиг, что сам Антон об этом думает. И он уже почти сделал последний шаг, когда раздался дребезжащий звонок телефона. Он едва удержался от того, чтобы не выругаться вслух и крайне неприлично, что вообще-то случалось с ним нечасто. Антон ответил на звонок, пару минут молча слушал, потом бросил что-то короткое и отключился. — Тренер, — ответил он на невысказанный вопрос, пожимая плечами. — Рвет и мечет. Надо возвращаться в отель, — и не дожидаясь Мартена, он зашел внутрь. Француз не пошел за ним, ему потребовалось сделать пару глубоких вдохов, чтобы унять разгоряченное воображение и усилием воли заставить себя думать о чем-то другом. О проблемах экономики Франции, например. Или о парижских пробках — все моментально упадет, Пизанской башне на зависть. Приведя разум и тело в более-менее пристойное состояние, он неторопливо направился следом за Антоном. Одно не давало ему покоя: что вообще нахрен происходит?! Потерпев неожиданное фиаско и пережив не самую спокойную ночь, он принялся строить планы по завоеванию русского с удвоенной энергией, которые, впрочем, пришлось отложить. На следующее утро сборные уезжали из Швеции, так что Мартен не видел его вплоть до следующего этапа в Хохфильцене. Этап сложился так себе. Конечно, Фуркад во всех трех гонках оказывался на пьедестале, и это был плюс. Но ни одного золота он не выиграл, а это уже был минус. Впрочем, был и еще один плюс: Антон тоже попал на пьедестал в эстафете, а также последним, шестым по счету, угодил в цветы в пасьюте. Так что Мартену дважды довелось вновь принимать его поздравления, ощущать его теплую ладонь в своей, задерживая ее на мгновение дольше положенного, пристально глядеть в глаза и незаметно улыбаться. Нет, однозначно, хороший этап. Точнее, был. До той минуты, пока после окончания эстафеты он вновь не направился к нему. На сей раз, наученный горьким опытом, он хотел позвать его уже не в кафе, куда тот совершенно точно притащит всю свою четверку, всю французскую, да еще и победителей норвежцев прихватит — ну чтоб скучно не было! Нет, он просто и вполне невинно хотел предложить ему немного покататься по окрестностям и поболтать о всякой ерунде. Антон увлеченно беседовал с Малышко, который, кстати, как раз вчера Мартена обыграл в борьбе за серебро. Воспоминание было не из самых приятных, и он поморщился. Подойдя к русским, он сухо поприветствовал их обоих и тут же обратился к Антону. И вот тут-то этот русский идиот его виртуозно послал, над чем Эмиль до сих пор нагло ржал. Тот, словно учуяв, что Мартен про него вспомнил, резко ускорился и поравнялся с ним. — Все, больше не злишься? — глянул он на него и, видимо, удовлетворившись результатом, спросил: — Только скажи, тебя хоть раз так отшивали: вежливо, но беспрекословно? — Неправильный вопрос, — едко заметил Мартен. — Правильно будет — тебя хоть раз отшивали? — А что, вообще ни разу?! — Эмиль даже приостановился, во все глаза уставившись на Мартена. Тот честно закопался в своей памяти, абсолютно искренне пытаясь найти хоть малейшие признаки провалов, о которых он мог забыть, но нет, таковых просто не существовало в природе. — Нет, ни разу, — равнодушно пожал он плечами. — Во дела, — изумленно протянул норвежец. — Однако этот медвежонок на глазах становится весьма и весьма любопытной личностью. — Кто? — удивленно переспросил Мартен. — Медвежонок? Почему?! — Ну так русский же, а они все с медведями в дальнем родстве, хотя отдельные особи очень даже в ближнем, а потом…- он изобразил в воздухе палкой нечто неопределенное, — сам по себе похож. — Чем это? — проворчал уязвленный Мартен. — Хочешь сказать, что он крупнее меня? Вот еще! — Ну, пожалуй, немного все же крупнее, — осадил его Эмиль, — но я сейчас не об этом. Иначе похож: ты глянь, какие у него черты лица, такие… — он запнулся, подбирая подходящее слово, — уютные, что ли, домашние, плавные. Нос такой кругленький, не заостренный, губы пухлые, щечки, волосы светлые, — он вновь прервался, раздумывая, и наконец подвел итог своим дифирамбам: — Нет, однозначно — красивый парень и очень милый медвежонок! По мере этой проникновенной речи Мартен чувствовал, как его челюсть все сильнее и сильнее стремится поддаться земному притяжению, и понадобилось немалое напряжение, чтобы вернуть ее на законное место. — Эмиль, дорогой, — начал он вкрадчиво, но с четко определяющейся угрозой, — а когда это ты его так внимательно рассмотрел? И зачем, стесняюсь спросить? Тот посмотрел на него, не понимая: — Эй, ты чего? Чего взъелся? — и прыснул от неожиданной догадки: — Ты, что, ревнуешь?! — Сдурел?! — Да какое там сдурел? Сам на себя погляди! Глаза кровью налились, зубы сжались, прямо броситься на меня с кулаками готов. Ревность как она есть, в самом классическом ее варианте, — припечатал он. Мартену хотелось рявкнуть, что Эмиль окончательно тронулся на почве романтических бредней, но вдруг остановился, озадаченный одним простым вопросом. А что такое ревность? Нет, конечно, он знал о ней понаслышке, но вот наяву и не помнил, чтобы ему доводилось ее испытывать. Не будешь же ревновать партнеров по койке на ночь! Так что же это — ревность? Отелло — Дездемона, чудовище с зелеными глазами, страсти-мордасти, все умерли? А вот то мерзкое чувство, вдруг задергавшееся где-то внутри и ехидно подкидывающее картины с участием Антона и кучи левых мужиков одна отвратительнее другой, вот это что? А желание послать сейчас Эмиля ко всем чертям, а еще лучше врезать для профилактики, чтобы не смел пялиться? А вот это дикое стремление сейчас же отыскать Антона, заковать в наручники и посадить под замок, чтобы не смел ни на кого, кроме Мартена, даже глаз поднять, вот это что за хрень, черт побери? «Так, стоп, Мартен. Успокоились. Вдохнули-выдохнули. Раз-два, раз-два. Вот так. Однако… Кажется, я точно давно не трахался», — ухватился он за спасительную соломинку. — «Нужно срочно найти любую смазливую задницу и сбросить напряжение, или дело примет угрожающий оборот. А на русского потом можно и наплевать, пусть катится нахер, тоже мне святая невинность!». Придя к этому утешительному выводу, он почувствовал, как настроение быстро улучшается, и рванул вперед, махнув рукой Эмилю, чтобы догонял. Тому понадобилось для этого всего пара мгновений. — Ну так что, ревнивец, дальше-то что будешь делать? — Отвали! — огрызнулся Мартен беззлобно. — Ну, Маааарти, — состроил несчастное лицо Свендсен, — ты же не оставишь несчастного, изнывающего в неведении товарища мучиться от незнания! Что дальше-то? Попробуешь еще раз? Мартен уже почти открыл рот, чтобы сказать, что он таких русских, а также немцев, норвежцев, австрийцев, если захочет, будет иметь толпами каждый день, так что с этим ему надоело возиться. Но вдруг перед глазами встали пьедестал Эстерсунда и первый взгляд Антона… Незаметная, блуждающая улыбка по ту сторону стола… Жар, исходящий от его бедра… Губы, которые он так и не успел поцеловать… — Эмиль, золотко, ты хоть раз видел, чтобы я не получил того, что мне нужно? — проникновенно спросил француз, выждал эффектную паузу и подытожил: — Вот и не увидишь!