Я для тебя останусь светом

Много лет назад Мартелл-Валь-Мартелло Чемпионат мира среди юниоров

… Значит, вот с этим парнем он мог бы… Нет, не думать об этом, вот теперь уж точно не думать, не позволять себе даже на долю секунды засомневаться в принятом решении. Никакие парни в мире не стоят этого, даже пресловутая любовь — утешительная сказка для ничтожеств — не стоит этого. Мартен знает точно. — Годится. Забирай, — бросает он с резкой усмешкой. — Не хочешь узнать его имя? — почему-то тихо интересуется его искуситель. Мартен усилием воли подавляет вспыхнувшее было мучительное желание и медленно качает головой. Нет. Не надо. Вот теперь уже точно не надо. Ничего больше не спрашивая, Том достает обычный лист бумаги, покрытый мелким шрифтом, и протягивает его Мартену. — Извини, в наш век формализма без бумаги никак, — обворожительно улыбается он. Мартен замирает лишь на секунду. Одну — единственную краткую секунду… А стоит ли оно того? Не лучше ли, не сладостнее ли все же всего добиться самому?! — Эй, Фуркад, ты уронил? Рука Мартена, уже занесенная над договором, останавливается на полпути, словно налетев на невидимую стену. Он недовольно отрывается, поднимает глаза и почему-то впадает в остолбенение. Тот самый парень протягивает ему какую-то потрепанную, темно-синюю перчатку. И смотрит на него совершенно неповторимыми глазами, цвета осеннего неба — вдруг всплывает в его сознании. — Это твое? — мягко спрашивает он. — Что? — Мартен не может понять ни слова из того, что говорит этот парень, кажется, он русский, Мартен краем глаза замечал его на соревнованиях. — Перчатка, говорю, твоя под столом лежала? Ты потерял? — дружелюбно улыбается тот. Мартен хочет возразить, сказать, что нет и не было у него такой ужасной перчатки, но вместо этого, сам не зная почему, нерешительно кивает, забирает ее, на миг удивившись ее необычной теплоте, и сжимает в кулаке. — Спасибо, — почему-то тихо шепчет он. Русский кивает, явно никуда не торопясь, но видя, что Мартен молчит, вежливо прощается и уходит, напоследок у самой двери, еще раз обернувшись. И то, что на самую крохотную долю секунды мелькает в его последнем взгляде, вмиг ломает панцирь, в котором Мартен оказался заточен. Кажется, он что-то тут делал? С кем-то говорил? Да с кем? Нет же никого за его столиком! Странно, а что он вообще только что делал?! Почему-то последние несколько минут словно выветрились из сознания. Но это уже неважно. Почему-то сейчас весь мир для него концентрируется в теплой перчатке в кулаке и глазах цвета осеннего неба. — Эй, как там тебя, — роется он в памяти, отчаянно психуя, — Дима?.. Нет, Александр? Да нет же! Антон?.. Точно, Антон! Антон, подожди! — и он следом выбегает из кафе. Двое мужчин и одна толстушка, укрывшиеся от дождя в беседке по соседству, смотрят, как запыхавшийся восемнадцатилетний Мартен догоняет девятнадцатилетнего Антона, резко хватает за рукав и начинает что-то взволнованно ему говорить. Тот поначалу настораживается, но затем, увлеченный его пылом, расслабляется и смеется в ответ, а потом они, не торопясь, болтая, как старые знакомые и поминутно перебивая друг друга, уходят вдаль. — Почему ты не захотел вернуться? — спрашивает Анжела тихо и печально. — Это было так просто, сейчас это могли быть вы. — Вернуться? И все забыть? Начать с чистого листа? — Именно так. Антон криво усмехается и качает головой. — Ты же сама все понимаешь. Я не хочу терять ни единой секунды из того, что было. А у них пусть все сложится иначе, так как и было предназначено. — Ни единой секунды? — подает голос Мартен. — Даже… — Даже! — отрезает Антон. — Все, что было, и сделало нас теми, кто мы есть. Иначе это будем уже не мы. Это — мой выбор. Прости, Анжела, я знаю, ты хотела, как лучше. Та кивает, грустно улыбаясь: — Что ж, ты прав, это — твой выбор. Антон поворачивается к Мартену, не сводящему с него глаз: — Прости меня… Он хочет сказать бесконечно много, хочет, наконец, рассказать, как он его любит, хочет поцеловать так, чтобы всю следующую одинокую вечность помнить этот поцелуй и согреваться его теплом, но… Но вместо этого все вокруг внезапно затягивает туманом, сердце перестает биться, и он не к месту удивляется, как это возможно — умереть во второй раз… А потом вдруг слышит, словно со стороны, как его собственный голос произносит: — Кушать хочется, давай закажем эти твои круассаны. Сквозь неохотно рассеявшийся туман он видит ошарашенные глаза Мартена, механически отвечающего: — Я лучше сам схожу, тут неподалеку есть отличная кофейня, где делают лучшие круассаны в Париже. Он чувствует, как его сердце, недавно остановившееся во второй раз, вдруг начинает колотиться так, что, кажется, скоро разлетится на миллионы осколков. Он лихорадочно облизывает вмиг пересохшие губы и силится что-то произнести, когда вдруг раздается стук в дверь, и та тут же открывается. — О, месье, простите, — горничная, почти ввалившаяся в комнату, ужасно сконфужена, — я просто постучала, но дверь вдруг открылась, и я не удержалась… — Вы что-то хотели? — Мартен на удивление быстро приходит в себя, и лишь по еле заметной дрожи его пальцев Антон понимает, насколько нелегко ему дается это видимое спокойствие. — Да… Вам просили передать подарок, вот эти круассаны из кондитерской мадам Мале. Их принесла женщина в годах, такая внушительная, а на словах велела передать привет от Анжелы и… Я не совсем поняла… Но она просила сказать, что ей иногда тоже можно делать свой выбор. В этот момент за окном раздается визг тормозов и истошный женский крик. — О господи! — вскрикивает она. — Если позволите, месье, я побегу, вдруг кому-то нужна помощь. Она поспешно выскакивает из номера, а они так и стоят, не сдвинувшись с места и не отводя взгляда друг от друга. — Надо, наверно, что-то сказать… — наконец тихо произносит Мартен. Антон нервно усмехается: — Что, например? Что очень любишь эти круассаны? — Да, именно это. А ты? — Я тоже люблю. Тебя. И круассаны, конечно. Но тебя немножечко больше. Вот и все. Жизнь неизменна и бесконечна. Одна история сменяет другую, спираль вечности ни на секунду не останавливает свое величавое и надменное вращение. Они сделали все, что от них зависело. Те мальчики уже не повторят их ошибок. А их путь друг к другу закончен. Он был слишком долог и сложен. А теперь начинается новый путь. И отныне они пройдут его вместе.