У кошек девять жизней

Меня в очередной раз вырвало желчью на соломенную подстилку, которая и без того уже представляла собой жалкое зрелище. Не привыкший к столь экзотическому плаванью желудок скорее требовал хотя бы пресной воды, но никак не спертого воздуха и вечно мокрой соломы под лапами. Признаться честно, мне не представлялось возможным понять всю обречённость положения — всю жизнь я успешно выскальзывала целой и невредимой даже из самых трудных ситуаций, не задумываясь о последствиях. Зачем было забивать голову, если все обошлось? Но, похоже, пришло время платить по счетам. Я брезгливо высунула язык и старательно провела им по шерсти, отгоняя противный вкус тухлой рыбы, которую мне вчера скормили в качестве завтрака, обеда и ужина. Говоря откровенно, первое время мне еще удавалось считать дни и ночи, но вскоре это дело как-то сошло на нет и весь мир остановился на четырех стенах коробки. Не буду спорить, когда в ящик просовывали рыбину, я старалась вцепиться когтями в руку похитителя или же хотя бы расширить щель настолько, чтобы мое тельце смогло протиснуться, но каждый раз мои попытки пресекались тычком швабры в лицо. Обыкновенной мокрой швабры, от которой, несомненно, пахло тем самым, чем пахнет от тряпки, которой вытирали все, что душе угодно. Наверное, коробка стояла на самом пекле и не в самом посещаемом месте корабля. Днем было невыносимо жарко и душно, а ночью мороз пробирал до костей, и никакие мои жалобные крики не приносили желаемых результатов. Я чуяла носом, что вокруг меня такие же обреченные жертвы ждут своей участи, но, по ходу дела, я единственная, кто действительно еще не утратил надежду на спасение. Моя шкура свалялась, местами до ужасных колтунов, ребра впали, а про моральное состояние и говорить было нечего. Я была подавлена, разбита, изничтожена побоями и плохим содержанием. Даже самый сильный духом рано или поздно опустит оружие, признавая свое поражение. Конечно, смерть была бы более простым решением, но это выбор слабых, а я была еще готова бороться, если не за свободу, то хотя бы за жизнь. Ну почему мир так несправедлив, что одни фруктовики лишь своим видом поднимают свою награду в миллионы белли, а я, жалкое животное, даже собственную шкуру не могу спасти, не то, чтобы пиратскую команду собирать. Вот, давайте вспомним того же Луффи. СP-9 порубил, Импел Даун пустил на фрикадельки, Маринфорд втоптал в землю, причем на последнем и деду успел по лицу дать, и адмиралам шишек наставить, и после почтить память Белоуса, пробив в колокол. При этом парнишка родился в самом слабом из морей, а вон метит на место короля пиратов. Йонко, Шичибукаи, Дозор — не все же из них сильные мира сего, основная масса даже не является фруктовиками, а от их имен мир дрожит, словно осиновый лист на ветру. Я могла мириться с питанием, но больше всего меня сейчас добивала сильная качка, не прекращающаяся ни на минуту, и пьяные крики мужланов. Честно, я всегда боялась мужского пола при близком контакте. Одно дело похлопать глазками за обедом и получить вожделенный бесплатный паек, а то и пару бокалов выпивки, а совсем другое, когда потные волосатые ручищи шарят по твоему телу. Фу, просто фу. Омерзительно и пошло, даже не представляю, как некоторые могут добровольно зарабатывать этим деньги… дешевые шлюшки. Я устало вздохнула и припала носом к дырке, проделанной в крышке и служащей единственным доступным путем для свежего воздуха. Запах моря постепенно сменился чем-то терпким и тяжелым, да и скрежет канатов и досок разбавился криками чаек и оживлением на палубе. — Мхряя, — я невольно заворчала, когда коробку резко встряхнули и весьма неделикатно грохнули на пол. Меня куда-то везли. Кто бы сомневался, логично было то, что рано или поздно из этой коробки меня выпустят, сложнее было сказать, что будет дальше. Через крошечные щели между досками повеяло впервые за долгое время не морским воздухом, а прохладой деревьев и запахом рынка и человеческого поселения. Уловив тонкий аромат, шедший из предположительно таверны на пристани, желудок отчаянно заурчал, буквально прилипая к позвоночнику и требуя от меня идти туда, но, к сожалению, сейчас не мне было решать. Коробку опять сильно тряхнули, и в какой-то момент пол ушел из-под лап. Я буквально выпала из деревянной тюрьмы на свободу. От обилия свежего воздуха закружилась голова, и я, прежде чем осознала, что меня вовсе не выпустили на волю, а просто лишь перевели из коробки в клетку, опустилась на пятую точку, глубоко дыша и панически озираясь вокруг. Люди, повсюду была гомонящая толпа людей. То тут, то там слышались детские крики и веселый смех. В этой какофонии звуков я не могла различить что-то отдельно, лишь общую массу, навалившуюся на меня после спокойствия моря. Панический страх охватил мое тщедушное тельце, хотелось бежать подальше от пестрой толпы. Я изо всех сил рванула вперед, но не успела сделать и шагу, как моя морда уперлась в решетку клетки. Рванула в другую сторону — та же история. — Эй, успокой товар, она нам всех посетителей распугает, — грубый мужской голос раздался над ухом в тот самый момент, когда я в очередной раз ударилась о прутья и обреченно застонала, растягиваясь на железном полу. Ну, а я что вам говорила? Даже из простой клетки не могу выбраться, не то, что бросать вызов мировому правительству. Рядом стукнулась о железный пол миска с водой, а после шлепнулся довольно заветренный кусок мяса, на который я тут же накинулась — в любом случае это лучше тухлой селедки. Прохладная вода освежила и горло, и голову, придав уму ясности, но, к сожалению, с просветлением мысли пришло и осознание обреченности. Мне ничего не оставалось, как обреченно пробовать взывать к жалости проходящих мимо людей, но никто из них не видел во мне что-либо кроме красивой игрушки или неплохого меха для шубы. Дети тыкали пальцами и пытались дернуть за ухо или хвост, женщины деликатно оценивали мех, а мужчины примерялись, в какую сумму им выйдет эта зверюшка, и силой оттягивали своих чад от клетки. Первое время мне доставляло удовольствие веселить публику. Я думала, что скоро меня купят, а там я сбегу, но время шло, а я все продолжала оставаться игрушкой на публику. Помимо меня, вокруг было великое множество других, более дешевых и менее привередливых в уходе животных. Птички, рыбки, песики — они уходили, как горячие пирожки, оставляя меня доживать свой век динозавром и своеобразной рекламой в этой клетке. Людям было проще впихнуть избалованному ребенку хомячка вместо меня, ведь это лучше, чем уйти с пустыми руками, по мнению ребенка, чем купить взрослое животное, требующее много корма и внимания. Шло время, и с каждым днем огонь надежды чах в моей душе. В конце концов, я попросту перестала как-либо воспринимать окружающих людей, отказалась от еды и все меньше и меньше надеялась на спасение. Пару раз я сама отталкивала покупателей от себя. Первый раз это было, когда странный человек с пузырем на голове интересовался моей, кхем, физиологией. Простите, но и человеку неприятно, когда публично начинают обсуждать его интимные места, что уж говорить о моем облике кошки. Это казалось пошло и невероятно грязно по отношению ко мне, даже слышать было противно, что этот тип предлагал на мой счет. Благо стоило на него зашипеть, как вся охота насиловать пушистую зверюшку отпала. Второй раз мной интересовалась девушка стервозной натуры и с большими эм… глазами. Но опять же, ее интересовала не я сама, а как я буду держаться в бою, а я, простите, и рыбу убить толком не могу, какие бои, девушка? Стоило ей пристальней на меня посмотреть, как я мигом окиселилась и вялой лужицей растеклась по полу. Если учитывать, что за время заточения я как минимум потеряла половину веса, эффект был стоящий. Моя ли глупость была виной или же просто люд такой был, но в клетке я провела около месяца. Мне было страшно думать о том, как я сейчас выгляжу — грязная, нечесаная и исхудавшая до костей… нет, это какая-то тряпка половая, но не элегантная представительница кошачьих. О своем человеческом облике я старалась не думать, уж больно страшно было представить, что, когда я взгляну в зеркало, в отражении будет исхудавшая лысеющая мумия. Чем дольше я сидела в клетке, тем больше осознавала, что я осталась своего рода талисманом лавки, но никак не товаром. Меня кормили, поили, но не более. В скором времени моя клетка плавно сместилась с самого выгодного места в самый низ, на меня поставили еще несколько клеток, тем самым пряча от разгоряченных взглядов туристов, дабы не позорить бренд. Сейчас было бы эпично, если бы меня героически спас незнакомец в маске. Вот просто появился из неоткуда, разрубил одним движением прутья и, героически закинув на плечо, отнес к себе на корабль, где спасенная принцесса должна была или отдать ему руку и сердце со всеми другими частями тела, или отблагодарить золотом. Оба варианта меня не устраивали, и я согласилась на скромное спасение и отпускание дикого зверя в ближайший лес. Воображение в сладостной вечерней полудреме рисовало мне то Аокидзи в трениках и балетках, то Сенгоку в сливках, то Кизару на белом пуделе, а то и Белоуса в трениках и сливках на белом пуделе. В общем, изголодавшийся разум, уставший от заточения, игрался с психикой как только мог. Может, я еще не говорила, но если говорила, то повторюсь. Клетки всегда были на улице: ночью товар мерз, днем мучился от жары, в дождь мок, а в засуху страдал от жажды и отсутствия тени. Говорят, у кошек девять жизней, что ж, похоже, первую свою жизнь я загубила, сидя в четырех решетчатых стенах.