кошка заметила мою фигуру и, подбежав ко мне, уткнулась носом мне в ноги. я нагнулся, остановился на секунду и зажмурил глаза.
Кёя-кун хороший муравей, старательный. Палка за палкой строит свою собственную монархию. Он работает в Аргентине — помогает Вонголе наладить связи с местным правительством. Работает в Мексике — координирует доставку наркотиков. Работает в Соединённых Штатах — поставляет партию оружия на десять миллиардов. Тсунаёши хлопает его по плечу и награждает благосклонными взглядами. Дарит ему сакэ. Делает вещи, которые доводят Хибари до бешенства, но Кёя скрипит зубами и благодарно смотрит. Смотрит и думает о кастете во внутреннем кармане пиджака. Как и обычно. Кёя почему-то больше не думает о Мукуро. Кто это вообще? Кёя-кун работает, пока ему позволяют. Пытается выжить, потому что ему это требуется. Он не успевает дышать, потому что ему не надо — у муравьёв нет лёгких. Он никогда не спит. Кёя по всему земному шару эти четыре года. Он всюду. Везде, куда не сунься. Новая Зеландия, Великобритания, Норвегия. Китай и грёбаные Сейшелы. Он не якудза и не гангстер. Он рэкетир, финансовый махинатор, убийца, вымогатель, сутенёр. Он торговец людьми. Саваде нравятся такие люди. Таких людей боится мировой преступный синдикат, потому что у них появилась серьёзная оппозиция в лице одного человека. Всегда хорошо иметь подобную единицу в своём рукаве и думать, что она тебе беспрекословно подчиняется. Восхищается. Стелет мир к твоим ногам. К концу этого года он в Италии покупает замок. Ради шутки. Он может себе это позволить и он позволяет. Выкидывает чёртовы деньги на ветер. Топит грязные купюры в фонтане на собственной территории. Купается в крови и похвале Савады. Он здоровается с огромной дубовой дверью своего поместья в Ла-Специи. Жрёт пиццу и пьёт вино. У него в замке нет расписания — он делает всё, чего душа пожелает. Но очень редко там появляется, потому что муравейник сам себя не построит. А из Савады действительно хуёвый босс. Ничуть не лучше папаши. Держится на добром слове Хаято: тот работает днём и ночью, ставит для друга каждый день новую охрану, раз в неделю меняет сомелье. Хаято не сутенёр, он — правая рука. Трахается с Такеши в перерывах на обед. Савада платит Хибари-сану много денег и дарит карт-бланш* на очень плохие вещи. Убивать, разведывать, информировать. Поставлять, покупать, вымогать. Крутить внутреннюю политику ОПГ* всего мира. Хибари-сан дружит с Хосе Сантана из колумбийского картеля*. Он отправляет «Железную деву» в Албанию для Шкодрана Арапи. Он делает вклады в определённых российских банках для поддержки Василия Игнатьевича. Преступный синдикат улыбается Хибари-сану. Хибари улыбается в ответ ему и альянсу семей. Семья ничего не говорит Тсунаёши-куну. Хибари-сан улыбчивый человек. Казна Вонголы теперь резиновая. Спасибо, Хибари Кёя. Нижайший поклон, потому что ты азиат. Жизнь в Кёе укусила гремучая змея. Кровь в венах никуда не бежит и не торопится. Процессы нервных клеток не дёргаются, когда он вырезает небольшой итальянский клан — какие-то там Росси — в честь босса. Конечно же, в честь босса. В чью же ещё честь, если не в его? Уроборос перестаёт кусать свой хвост и кусает Рокудо за задницу, когда Кёя натыкается на документы, которые никому видеть не следовало. Документы: сорок страниц мелким почерком, семнадцать фотографий, флэшка и два компакт-диска. Информация на миллиарды долларов с каждого жителя Земли поголовно только за заголовок. Хибари улыбается и летит обратно в Японию, потому что такие вещи нужно хранить под подушкой. В документах много чего написано. Компромат, слёзы, плохие истории — всё, что так любит Рокудо Мукуро. Хибари не читает взахлёб эти буквы, потому что подобных предложений ему хватает и в жизни. Конечно, в той жизни, где эти предложения не связывает надменное итальянское лицо, которое он так… Да, конечно же, ненавидит. Желчь никуда не делась. Забила пазухи и гортань. Бумажки остаются бумажками. Кёя плохой муравей, самый худший, потому что суёт нос в чужое грязное бельё. А среди использованных трусов, потных футболок и засаленных брюк живёт Мукуро. Не идеально выдрессированный информатор, а человек. Такой же, как Хаято или Бьянки. Его костяшки красные, ладонь крепко сжимает нож перед синими глазами. Не глазами сестры — эти люди намного старше двадцати с копейками. Рокудо не в джинсах за миллионы стерлингов. Он не в рубашке Хьюго Босс. Даже не в сшитых Домом Моды на заказ носках. Он по самые локти в крови и слезах, и, Боже, Кёя удивляется, что этот человек способен так себя испачкать. Рокудо — не настоящий, конечно, а тот, что записан лазером на пластмасску — вставляет нож между чужих ребёр с эмоциями, с взрывом гормонов, с агрессией; он так часто проникает железякой под чужую кожу, что Кёя завидует такому красивому убийству. Мужчина с тёплыми синими глазами не тянет руки и не отбивается, потому что страх перед таким монстром, конечно, естественен. Хибари по себе знает, что эти люди не сопротивляются, когда они делают своё дело. Добро пожаловать в Семью, Мукуро-сан.сделав глубокий вдох я дотронулся пальцами до мягкой влажной кошачьей шерсти и заплакал.
Мукуро Рокудо тянет руки к потолку и больше не улыбается. По крайней мере, так откровенно не насмехается над внешним миром, как делал это обычно. Он стоит на коленях и показывает, что безоружен. Безопасен. Плотный кореец стягивает с него пиджак, проверяет пряжку ремня, заставляет снять обувь и носки, проводит ладонями по лодыжкам. — Доброе утро, Хибари-сан. — Рокудо растягивает буквы и смотрит глубоко за зрачки Кёи. Его пальцы чуть дёргаются, когда японец оборачивается. — А весной тут не очень красиво, да? Хибари смотрит в окно. Там март, серые высотки и яркие вывески. Не Токио, а Нью-Йорк. Единственный город, где он не ожидал увидеть этого человека. За окном — темнота, духота и свобода. Почти болезненная непривлекательность. Кёя зашёл в эту ловушку добровольно и захлопнул за собой дверь. Хибари-сана заебали эти разговоры про красоту природы. — Какого чёрта ты здесь забыл? — спрашивает Хибари, стягивая брови к носу. — Ох, сэр… — Рокудо поднимается с колен медленно, давая Кёе несколько секунд, чтобы тот сказал амбалам опустить заряженные пушки. — Получать информацию значит всегда находиться на грани. У Мукуро потёртые на коленках чёрные джинсы. Его губы не улыбаются, но он и не боится. Он позволяет Кёе чувствовать превосходство. Как это было всегда. Перед Кёей больше не сверхсущество, каким Мукуро был ранее. Это не кто-то, кого невозможно переплюнуть или убить. Теперь это равный ему человек. Или потому, что Кёя продолжает делать плохие вещи, или потому, что сухие глаза матери Рокудо очень сильно напоминают глаза её дочери. Не бывает только чёрного и белого. Кёя думает, что невозможно стереть ткань за те несколько минут, что итальянец стоял на коленях. Он думает: перед каким количеством людей Рокудо стоял в такой позе за то время, что они не виделись. Он думает об отвращении, ненависти и безразличии, которых он не испытывает. Хибари кивает амбалам на выход из комнаты, и те, послушно отводя нос от незваного гостя, оставляют их один на один. Кёя всегда проигрывал эти схватки. — Так, значит, информация, да? — Ты не думай — я не наркоман твоего внимания. Да и в дела верхушек не лезу. Только работа — сам должен понимать. — Мукуро бросает кривой взгляд на разбитые костяшки Кёи. — Позвонил мне один знакомый. И предложил за тебя просто баснословную сумму. Вот я и заинтересовался, что же за метаморфозы происходят в Вонголе, что за таких домашних мальчиков, как ты, на аукционах ставят столько денег. Кёя думает об этой баснословной сумме. Потому что это не миллион и не миллиард, потому что, конечно же, для Рокудо это среднестатистическая зарплата за дело. Доллары, евро, йены — его это очень интересует. Кёя знал, что Рокудо не появится просто так. Ему должны были заплатить, чтобы он показался. На Хибари смотрят два синих омута с чертями, которые ему никогда не будут принадлежать. — И я должен тебя отпустить потому, что?.. — Святая Мария! — Рокудо заливается тихим хихиканьем, исподлобья смотря на мужчину. — Твои глаза не врут только мне или ты со всеми такой откровенный? Сердце качает кровь. Мышцы сжимаются и разжимаются. Диафрагма качает лёгкие в такт морского бриза Средиземного моря. Эмоции качаются от желания убивать до необратимой депрессии. Биполярное расстройство стучит в дверь, а Кёя спрашивает, кто там. Там — плохие анекдоты и мечта защитить своё сердце хотя бы единожды. — Как звали твоих родителей? — спрашивает Кёя, закуривая длинную коричневую сигарету с нотками вишни и марихуаны. Бьянки строчит смс-ки из постели мужа, указательным пальцем почёсывая ноздрю. — София и Джованни. — Рокудо не дёргается ни на секунду, он продолжает улыбаться. Ни в одном сантиметре его лица нет лжи. Кёя хмыкает в кулак, разрешая Рокудо это заметить, и отводит взгляд: надо же, родителей такого выдающегося человека звали самыми популярными итальянскими именами. Росси — самая распространённая фамилия в Италии. Мукуро дышит глубоко, но не закуривает. Делает огромный глоток воздуха, заметный по чуть приоткрытым губам, и обнимает курящего Хибари за плечи и кожу. Уроборос кусает печень, селезёнку и суставы коленных чашечек. Смотрит чёрными глазами в черноту кое-чьей души. Она сжимает своим кольцом кое-чью шею. У Хибари много планов на будущее, которыми он ни с кем не делится. У него практически нет слабых мест. Мукуро гладит пальцами затылок и шепчет в самое ухо: — Соскучился, Кёя-кун? Кёя не отвечает и не думает, только считает ускоренный пульс ледяных пальцев. Кёя считает: восемьдесят пять, восемьдесят шесть, восемьдесят семь, хотя минута на запястье Хибари ещё не дёрнулась. — А ты? Рокудо прижимается сильнее, показывая взаимно свою слабость. Кёя-кун, я соскучился. Правда, соскучился. Пришли свою фотку. — Эти уроды назвали нас в честь родителей матери. Вот же засада, да? — Амбровый голос где-то в воротнике рубашки Хибари. Соль не на ранах Кёи, а под его ладонями — соскребай с кожи Мукуро и отправляй на мировой рынок. — Ты решил прославить Саваду? Самому не стыдно за себя? “Стыдно,” — думает Кёя, чувствуя себя просто замечательно в этот момент времени. “Как же сопливо заканчивается вся эта история,” — думает он. — Непривычно, наверное, задавать вопросы, не зная на них ответы заранее? Рокудо хмыкает и закрывает глаза, пачкая ресницами сухую кожу японца. Его голые ступни режутся о разбитое на полу стекло чьего-то стакана. Ему холодно в одной рубашке. Его дорогущие туфли валяются у стены. — Немного. — У меня на тебя компромат. — Говорит Кёя. Мукуро отстраняется, но из кольца рук не выходит — уроборос душит его разнесённое эго. — Тебе придётся на меня работать. — Что ты решил сделать, Хибари Кёя? Взгляд Итальянца серьёзный, жёсткий, но по-прежнему влюблённый. Ты только со мной такой откровенный, Мукуро-кун?.. Такеши строчит смс-ки из Канады, пока Хаято разгребает дерьмо Савады. — Стать боссом Вонголы. Хибари-сан хороший муравей, но травоядное из него посредственное. Как не взгляни — он хищник, а хищника на пайке долго не продержишь. Спасибо, Мукуро. Мы все тебе благодарны. От сердца с любовью. Семья Савада. — Неплохо, — с итальянским акцентом говорит мужчина, доставая из кармана телефон. — Значит, я свободен, босс? Кёя улыбается, потому что Рокудо принимает правила его игры. — Как ветер.