Наперегонки со смертью

Всю дорогу я пытаюсь прочувствовать крылья как часть своего тела, но у меня это пока совсем не получается. Я только чувствую, как за спиной что-то сильно мешает и давит. Не представляю даже, сколько времени придётся тренироваться, чтобы в итоге сродниться с ними. Наконец, после довольно продолжительного петляния по длинным, светлым коридорам, мы выходим из огромных дубовых дверей. И тут я моментально забываю об упражнении крыльев, потому что так и застываю, открыв в изумлении рот. Моим глазам предстаёт огромный внутренний двор. Души здесь бродят по вымощенным кирпичом разного цвета для каждого направления дорожкам и просто отдыхают под чудесными раскидистыми деревьями. Замечаю, что у всех довольно умиротворённый вид., но ведь я пока что не видел ни одной души с чёрными крыльями. В поле моего зрения попадает только одна душа, выделяющаяся золотыми, и если память мне не изменят, это великий русский поэт. На красивых стройных деревьях зацветают прекрасные цветы, источающие дивные ароматы. Впоследствии эти цветы превращаются в замечательные, сочные и очень аппетитные плоды. Между прочим, эти плоды и на вкус восхитительны, хотя все совершенно разные: одни напоминают яблоки, другие — апельсины, и многие, многие другие. Только вот таких яблок или апельсинов на земле ни за что не найти. На клумбах тоже цвели самые разнообразные цветы невероятных окрасок. Аромат над садом стоял просто чудеснейший. Всё вокруг пестрело всеми цветами радуги, и среди всего этого великолепия и ярко-зелёной травы резвились по-настоящему сказочные животные и птицы с невероятным, переливающимся оперением. Они наполняли воздух своими звонкими, мелодичными голосами, и песни этих птиц ласкали слух. В кристально-прозрачных прудах с водой услаждающего глаз нежно-бирюзового цвета резвились сверкающие серебристые и золотые рыбки. И самое интересное, что с каждой стороны от этого просто огромного сада красовались величественные многоэтажные здания с лепным узором и колоннами. Они были почти одинаковые, отличались лишь изображения барельефа над главным входом. Отец наблюдает за моей реакцией и улыбается.  — Это и есть райский сад, — говорит он.  — Здесь как-то… уж слишком тихо и спокойно, — произношу я, оглядываясь.  — Это место и предназначено для отдыха и умиротворения, — пожимает плечами Эндрю. — Именно этого обычно ищут те, кто покинул человеческий мир. Я невольно ёжусь. Всё это, конечно, очень красиво и мило, но от этого всего становится как-то не по себе. Что-то тут не так, но я даже не могу понять, что. Отчего же мне так некомфортно? Ведь, казалось бы, здесь всё будто специально сделано, чтобы радовать человеческие души.  — Налюбоваться ещё успеешь, а пока идём дальше, — машет рукой отец. — Вон корпус златокрылых. Нам с тобой туда, надо найти твою комнату. Вздохнув, я плетусь за ним. Мы шагаем по жёлтой дорожке к одному из тех больших красивых зданий с колоннами и резными окнами, на фасаде которого изображён ангел. Входим внутрь. Тут оно, как оказалось, не выделяется ничем особенным и больше всего напоминает дорогой отель. Изящные двери с резьбой и золочёными ручками, мраморные полы, огромные хрустальные люстры и широкие лестницы с дубовыми периллами. Только вот ничего, кроме длинных коридоров с дверями тут нет. Ни лифтов, ни комнат обслуживающего персонала, ни стойки регистрации, ни даже уборных. Ничего, только сплошные ряды комнат. Мы поднимаемся по лестнице на самый верхний этаж (честно говоря, я не считаю, сколько их там именно).  — Тебе повезло, что ты заслужил золотые крылья, — отец поворачивается ко мне с ухмылкой, остановившись у последней двери с правой стороны коридора. — Златокрылых не так уж много, даже за всю историю человечества. Я молча пожимаю плечами и пялюсь на дверь. Там золочёными буквами выгравировано: «Билли Джо Армстронг», и чуть ниже, помельче: «Музыкант, рок-звезда. 1972-2009».  — Что это? — удивлённо восклицаю я.  — Твоя комната, — улыбается отец. — Давай зайдём? И он открывает дверь. Внутри всё обставлено очень уютно, но несколько непривычно. Стены светлые, пол — деревянный, потолок отливает голубым, словно небо. Люстра не такая огромная, как в коридорах, но тоже хрустальная и очень симпатичная. В углу установлен гамак с подушками, посреди комнаты — очень пушистый бежевый ковёр, вокруг него большой диван, тоже с подушками и, готов поспорить, очень мягкий. Два кресла. Так же тут есть стол, на котором стоят вазы с фруктами и каким-то восточными сладостями типа рахат-лукума.  — Здорово… — произношу я, слегка ошарашенный.  — Уютно, правда? — улыбается отец. — Здесь можно отдохнуть, или просто побыть одному, если захочется. Я же говорил, что от привычки спать труднее всего отделаться. Так что… Попробуй отдохнуть, хорошо? Я через какое-то время зайду, хочу показать тебе кое-что потрясающее. Погладив меня по плечу, Энди выходит и оставляет меня одного. В первый раз за всё время своего пребывания здесь я остаюсь один. Это значит, что можно, наконец, побыть в себе, осознать свои чувства и привести в порядок мысли. Мне это нужно, потому что до меня, кажется, до сих пор не дойдёт в полной мере осознание того факта, что я, чёрт возьми, больше не жилец. Я опускаюсь в ближайшее кресло, и тут же подпрыгиваю обратно, так как я, конечно же, забыл про крылья и примял их. Как оказалось, это довольно больно. Расправив их таким образом, чтобы крылья накрывали спинку кресла, я усаживаюсь и запускаю руки в волосы. Итак, что мы имеем? Я теперь душа. Бестелесный дух. Я мёртв, и на землю мне больше дороги нет. Это значит, что я могу контактировать только с такими же нематериальными сущностями, как я сам. И в первую очередь это значит, что я больше не смогу увидеть дорогих мне людей. Эта мысль отзывается острым уколом боли где-то в районе груди, и я в отчаянии закрываю лицо руками. Эдриенн… Джозеф и Джейкоб… Боже мой, каково же сейчас им? А мама? Мои братья и сёстры? А Майк с Тре и другие ребята? Что же теперь будет с ними? Как поступят они? Хочется верить, что они смогут реабилитировать Green Day. Найдут нового вокалиста. Возможно, им даже придётся взять ритм-гитариста отдельно, так как не факт, что тот чувак, который хорошо поёт, будет так же хорошо играть на гитаре, и наоборот. Хотя, я надеюсь, что всё же найдут. Но им придётся подумать и о том, кто будет писать тексты и музыку. Впрочем, хотелось бы надеяться, что Майк с этим справится, во всяком случае, раньше у него неплохо получалось. Ох, Эдриенн… Моя милая Эдриенн! Как же хочется верить, что она сумеет справиться и будет помнить о том, как сильно я её люблю. Ведь для неё это очень важно. Вот бы придумать какой-нибудь способ связаться с ней, подать хоть какой-то знак. Наверняка ей сейчас очень тяжело. Да и ней ей одной. Что ж… Через время она отойдёт (я очень на это надеюсь), да и они с мальчишками вполне смогут жить совершенно безбедно долгое время. Но боже ж ты мой, как же мне будет их не хватать! Да я уже сейчас чувствую, насколько мне не хватает моей замечательной семьи. В груди что-то отчаянно ноет. Меня резко передёргивает. Я теперь застрял тут. Теперь фраза «вечный покой» приобретает для меня совершенно иной смысл, а саркастическое замечание «в гробу отоспишься» звучит по-настоящему пугающе. Мне хочется расплакаться, но я не уверен, что это возможно. Тишина железобетонной тяжестью давит на уши и плечи. Абсолютная тишина, даже не звенящая, а именно абсолютная, настолько, что это даже не уютно. На земле такого не бывает. Там обязательно, особенно на природе, раздаются хоть какие-то тихие звуки. Журчание ручьев или капли дождя, шорох листьев на ветру, птицы вдалеке, машины на дороге, зверушки, голоса людей. Да и в доме всегда слышны жужжание холодильника и других электроприборов, шипение чайника, тиканье часов. А тут… вообще ничего. Здесь даже часов нет, потому что время здесь уже не имеет значения. Это так странно. Мотаясь из города в город, из страны в страну, на репетиции, концерты, интервью и встречи с различными продюсерами и прочими большими шишками, пытаясь среди всего это найти время для семьи, я порой только и мечтал хоть ненадолго просто побыть в покое. Просто посидеть дома. И вот теперь мне ничего не остаётся, как только быть в покое. Тут даже книг нет, чтобы почитать. Можно гулять по райскому саду и поедать сладкие райские фрукты или валяться в своей комнате. Всё. Больше тут делать нечего. Только вот теперь я готов отдать всё, что угодно, за то, чтобы снова оказаться в этой вечной суете и беготне. Обнять любимых людей. Оторваться на сцене, поиграть с собаками, поваляться на пляже и погонять на сёрфе… Я издаю горькую усмешку, больше похожую на стон, потом резко отнимаю руки от лица и со злостью пинаю подвернувшуюся ножку стола. Тут же удивлённо подскакиваю: ножке, конечно, ничего не сделалось, а вот моей ноге больно. Совсем не подумал об этом: я же чувствовал, когда ко мне прикасался отец. Значит, могу чувствовать окружающие предметы, которые, судя по всему, такие же нематериальные, как мы сами. Я закрываю глаза и некоторое время так стою, покачиваясь. Определить источник этой боли в груди никак не получается. Подумав немного, я решаю воспользоваться советом отца и попробовать отдохнуть. Забираюсь в гамак. Улёгшись, я уже готовлюсь по привычке вырубиться, но тут понимаю, что всё не так просто. Я не могу просто так заснуть, ведь у меня больше нет гормона сна. И как прикажете это сделать? Некоторое время я кручусь, отчаянно пытаясь понять, как же заснуть. В итоге расслабляю тело и пытаюсь усилием воли отключить сознание. И наконец-то проваливаюсь в темноту. Я резко возвращаюсь к реальности, когда раздаётся стук в дверь. Пробуждаться таким образом тоже очень необычно: я совсем не чувствую себя сонным или разбитым, ни капли. Ощущения точно такие же, как и до сна. Сознание ясное, правда, сейчас оно более свободно от мыслей, и тяжесть, сжимающая мою грудь, немного отступила, хотя, скорее всего это из-за того только, что я не пытался отчаянно понять, кто я, где я, зачем и что мне теперь делать. Не испытывая совершенно никакого желания поваляться ещё пять минут, я резво соскакиваю со своего «насеста», вздрогнув от звука хлопающих крыльев, и направляюсь к двери. Конечно, стучится ко мне отец — больше просто некому. Хотя где-то тут должен быть и мой хороший друг юности, Джейсон Эндрю Релва, который погиб в аварии много лет назад.  — Ну что, как ты? Готов к небольшой прогулке? — Энди деловито подмигивает мне, и это меня немого напрягает, признаться честно.  — Прогулке? — пожимаю плечами. — А тут вообще возможно делать что-то ещё?  — Ладно, пойдём уже, — усмехается отец. Хлопнув меня по плечу, он устремляется прочь по коридору. Мы довольно долго шагаем по саду, и пока ещё я кручу головой по сторонам, потому что смотреть на всё это буйство зелени и красок очень приятно. Раньше я не обратил внимания на то, что по мере продвижения по саду типы растительности несколько меняются, всё равно как если бы шагали через разные широты земного шара. Эта мысль снова спровоцировала воспоминания о земле и о том, что я её покинул. Я мотнул головой, стараясь не допустить печальных мыслей хотя бы какое-то время. Мы выходим через большие кованые ворота, и я быстро понимаю, что теперь мы шагаем по облакам. По облакам и среди облаков. Нет, серьёзно! Прямо по пушистым белым облакам! Я кручу головой по сторонам, удивлённо охая. Это всё выглядит просто невероятно! Под ногами — белая, пушистая масса, будто густой мягкий снег или вата. Вокруг вздымаются белые вершины, больше всего напоминающие горы сливочного мороженого, и все самой разной формы. Идти по ним очень приятно: облака мягкие на ощупь и пружинят под ногами почти как батут.  — Пап, что это? Куда мы идём? — интересуюсь я. Тут же понимаю, что я отстал от отца и спешу догнать его. Крылья при этом забавно трепещут за моей спиной.  — Хочу показать тебе кое-что, — отец загадочно улыбается, продолжая решительно шагать вперёд. — Тебе точно должно понравится. Я шагаю рядом, не забывая с интересом мотать головой по сторонам.  — Кажется, мы пришли, — Эндрю делает приглашающий жест рукой, и я прохожу вперёд и выхожу на открытое место, если здесь уместно такое словосочетание. Я выхожу из скопления облаков, и теперь они только под моими ногами и ниже вокруг. Подхожу к самому краю. И тут у меня перехватывает дыхание. Я в ужасе отшатываюсь назад и плюхаюсь на пятую точку.  — Господи, папа, — резко выдыхаю я. — Я же боюсь высоты!  — Что ж, — отец с ухмылкой разводит руками и скептически приподнимает брови. — Теперь становится понятно, почему ты боялся высоты. Но теперь тебе бояться нечего. Во-первых, у тебя теперь есть крылья. А во-вторых, ты не можешь умереть во второй раз. Даже если ты сорвёшься вниз, никакого вреда тебе не будет. Тебе вообще практически нереально нанести какой-либо ущерб.  — А что же тогда будет? — я встаю на колени и снова потихоньку выглядываю вниз. Папа усмехается, глядя на меня.  — Да ничего не будет. Ты просто спикируешь на крыльях к земле, и всё. Я усаживаюсь на краю облака, свесив ноги в воздух. От открывающегося передо мной зрелища просто захватывает дух: в прямом смысле я вижу целый мир, будто на ладони! Подо мной медленно и неторопливо проплывают облака, далеко-далеко внизу расстилаются города, сверкающие мириадами разноцветных огней (на эту часть Земли уже спускаются сумерки), несутся стремительные реки, возвышаются величественные горы. Где-то вдалеке даже виднеется пустыня, а ближе к горизонту бушует лазурное море. И всё это в обрамлении белоснежных облаков. Я и не знал, что наш мир, оказывается, на самом деле так красив.  — А знаешь, — произношу я восхищённо, — мне уже совсем не страшно. Я не знаю, почему так, но я действительно больше совсем не боюсь.  — Оно и понятно. Красиво, правда? — отец присаживается рядом.  — Но как я смогу спикировать, если я даже не умею пользоваться крыльями? — произношу я, и в доказательство встряхиваю новоприобретённым приспособлением. Мне всё ещё некомфортно с ними, и создаётся впечатление, будто я в маскарадном костюме. Я не могу почувствовать крылья как продолжение собственного тела.  — Тоже мне, нашёл премудрость, — фыркает Энди. — На самом деле, я тебя для этого сюда и привёл. Сейчас я тебя быстренько научу! Иди сюда, развлечёмся, — он встал и поманил меня рукой. Я нехотя поднимаюсь и тоже иду за ним. Тут отец делает то, что я никак от него не ожидаю: он садится и, оттолкнувшись, скатывается по облаку вниз, будто ребёнок с горки. В тот самый момент, когда он срывается в воздух, Энди расправляет крылья и ловко плюхается на нижнее облако.  — Ну как? — улыбается он мне снизу. — Давай, теперь ты. Это весело и совсем не сложно, попробуй! Скрепя сердце, я тоже бросаюсь вниз с горки. Конечно, сгруппироваться я не успеваю и сваливаюсь вниз кулём. Посадка оказывается мягкой: больше всего облака напоминают пушистые сугробы. Выбираюсь я из него уже со смехом.  — Боже, это и правда здорово!  — А то, — отец подмигивает мне. — Догоняй! После этого он камнем бросается вниз, сложив крылья. Хихикая, я соскальзываю с облака и по пути стараюсь расправить крылья так, чтобы поймать потоки воздуха. Мы резвимся так ещё очень долго. Прыгаем по облакам, будто на батутах, ныряем среди них, скользим. А в какой-то момент отец умудряется напугать меня до ужаса, когда вдруг подпрыгивает на большую высоту и выполняет сальто. Здесь мы снова долго смеёмся, а потом он уговаривает меня повторить этот трюк, и я, скрепя сердце, соглашаюсь. Что интересно, это оказывается намного проще, чем я поначалу думаю. В конце концов, как и ожидает отец, мне удаётся добиться нужного эффекта. Мне теперь удаётся справиться с крыльями и парить в воздухе, а не просто падать вниз.