Глава 8
Джарвис вычислил Альтрона незадолго до того, как пришли утренние сообщения о начавшихся таинственных исчезновениях людей по всей Заковии. Об этом читали уже в джете. План Альтрона наконец стал ясен: он видел в крови Капитана Америки, роботизированных аугментациях и вибраниумной коже новую ступень эволюции человечества. Зачаровал доктора Чо, ее коллег и других видных ученых скипетром, набрал себе подопытных и собирался под прикрытием размороженных бойцов ГИДРы наштамповать из попавшихся под руку заковийцев новое поколение сверхлюдей. И все это в маленьком замке, когда-то принадлежавшем Штрукеру. На этот раз у Мстителей было чем ответить. Брюс с Тони собрали на скорую руку специальные патроны в снайперку Баки и стрелы для Клинта. Остальным достались пистолеты с встроенными шприцами. Наташа сдержала слово: близнецам нашлась экипировка по размеру, неплохо отвечавщая их требованиям. Джарвис любезно отыскал планы замка. Старые, но и по ним можно было накидать базовую схему атаки. Стив составил ее в джете. Когда команда прибыла на место, они быстро нашли зал, в котором Альтрон держал пленных. Киборги производства ГИДРы по периметру, решетки под напряжением, а за ними запуганная толпа. Всех возрастов. Тони разглядел ребенка лет пяти и выругался прямо в эфир: — Вот, блядь, ублюдок. — Не выражайся! Эфир ответил голосом пробравшегося по крыше и засевшего у верхних окон Баки: — Сукин сын! Повисло неловкое молчание. Наташа под боком заинтересованно прижала наушник, ожидая продолжения. — Прости, Тони. — Эх... ты прав, он редкостный говнюк. — Ну, спелись, — мрачно дернул головой Стив и метнул щит точно в электрический щиток, вырубая свет. — Поехали!***
Квартира встретила уже ставшим родным запахом. Он свой у каждого дома. У Старка пахло надраенной чистотой, металлом, алкоголем, нарциссами для Пеппер и паленым иногда. А здесь пахло книгами, карандашами, сливами, в которые влюбился Бак после побега, апельсинами, которые распробовал уже после переезда сюда, и яблоками, которым остался верен Стив. Стив бросил сумки прямо в коридоре и, ввалившись в спальню, открыл окно, впуская внутрь больше бруклинского воздуха. — Боже, Бак, мы дома. У меня такое чувство, словно вечность прошла. Баки умел ходить очень тихо. Стив терпеть не мог, когда он применял свои навыки дома, предпочитая оставлять за дверью всю работу, но Баки забавляло. Вот и сейчас он подкрался незаметно, стиснул Стива в объятьях и уткнулся носом в затылок. — Да уж, навоевались. Стив накрыл ладонь Баки своей. — Все закончилось. — На этот раз. — Если мы устояли после... после... — Стив так и не придумал, как обозначить, но Бак понял, — то больше не страшно. — Да. Баки погладил Стива по груди, и по телу растеклось приятное тепло. Вот теперь точно — дома. Пальцы Баки оказались между пуговицами рубашки, и Стив откинул назад голову, расслабляясь. А Бак прошептал на ухо вроде тихо, но вместе с тем шумно, обжигающе: — Воистину славная победа. Как думаешь, это достаточно особенный случай? Стив мечтательно улыбнулся: — Пожалуй. Пока пальцы Баки шустро справлялись с пуговицами, его язык змеей прошелся по уху и замер в ямочке за ним. Остановился, покружился на месте. Щекотно, но вдруг приятно до остроты, до бабочек в животе. И Стив решил, что там, за дверью, останется не только работа, но и его капитанство. Потому что он собирался бессовестно капитулировать. Сдаться этим контрастно разным рукам, шарящим по его оголенному животу, этому рту, посасывающему шею под кадыком. Он развернулся, чтобы сказать об этом, и впился в губы Баки самым ярким поцелуем, на который был способен, провел языком по зубам и толкнулся глубже. Бак поймет, должен же понять. Но тот упорно продолжал наступление: вцепился пальцами в волосы, надавливая, сближаясь еще, до тянущей боли в слишком плотно прижатых губах. И Стив застонал глухо, прерывая поцелуй — уже слишком, слишком ярко для него. До дрожащих пальцев. Кажется, теперь Бак понял. По его влажным губам скользнула шальная улыбка, и он сжал ткань на спине Стива в кулак, дергая, заставляя рубашку сползти с плеч. — Я тебя таким только один раз видел, — зашептал он, выпутывая ладони Стива из манжет, — когда ты надрался на мое двадцатилетие. Рот обожгло нервной сухостью, и Стив сглотнул, а Бак тут же обхватил его дернувшееся горло рукой. Живой. Теплой. Нежно. Погладил большим пальцем кадык невесомо, нажал остальными под челюстью, выпытывая новый стон. — Глаза такие же мутные. Дышал тяжело. Я распсиховался, что у тебя приступ астмы случился, а ты вывалился на балкон и хватал ртом сырой воздух, — свободной рукой Бак расстегнул пряжку на ремне и дернул вниз ширинку, — ага, вот так. Пургу нес, красным носом своим хлюпал. А я все смотрел и думал: вот же я вляпался. — Ладно тебе, Барнс. Ты тоже тогда хорош был, я помню. Баки глянул на Стива исподлобья и заткнул поцелуем, сам не закрывая глаз и ему не позволяя. Стив, проваливаясь, отдаваясь без остатка, не поднял вверх руки только потому, что Бак уже перехватил его запястья и наоборот потянул вниз, заставляя опуститься на кровать. Развел коленом ноги и встал между них. Стив посмотрел на Баки снизу вверх и залюбовался. Бак провел пальцем по его губам, но ухватить не дал — отдернул руку. — Где же этот жадный мальчишка был тогда? — Заперт, — пробормотал Стив, задирая футболку Баки на животе и целуя его в пупок. Он уже устал мучиться прошлым. Да, дураки были. Да, упустили. Какая разница? Он сам помнил сороковые уже не столь четко. Современный мир затирал нещадно, нагоняя эту разницу в семьдесят лет очень быстро. Да и... вот же он, его Бак. Чей живот сейчас вздымается неровно под губами, чьи темные волоски щекочут нос. Чьи руки снова запрокидывают голову, толкают в грудь, заставляют лечь и тянут прочь остатки Стивовой одежды. Баки одной рукой ловко сдернул с себя футболку и лег сверху: тяжелый, теплый. Вдавил в кровать, уперся в плечи и замер, разглядывая теперь Стива сам. — Ты все-таки дурак. — С чего это? — Ты бы в любом случае посчитал такой день особенным. Стив рассмеялся. — До конца жизни припоминать будешь? — После тоже, — Баки ткнулся носом под ключицу и прикусил сосок, перекатывая его зубами, и — боже — Стив представить себе не мог, как будет приятно от этой ласки. Тело отозвалось все разом: зашумело пьяно в голове, жаром отдалось в паху. Стив терялся, он должен был ответить, должен был сделать что-то, но не знал что, только суетливо гладил плечи Баки, ласкал спину. А Баки все вылизывал рьяно грудь, словно Стив был мороженым, а он им и был — все таял, растекался по кровати. Только живот напрягался в сладкой истоме. — Бак... — Да, повторяй так почаще, не молчи, — просипел Баки, заглядывая в лицо Стиву и потерся пахом о его бедро. Джинса грубо прошлась по коже, и Стив сообразил наконец, что стоит помочь Баки с джинсами: стащил их до середины бедер и замер, глядя на натянутые трусы. На мокрое пятнышко на ткани. Стив, конечно, видел Баки и без белья: это сейчас Капитан Америка мог похвастаться коллекцией плавок, но в тридцатые годы они плескались в речке без белья и без тени смущения. Оно пришло позже, уже на войне, когда у других его как раз не осталось. А Капитан принимал душ только один и никогда не купался с ребятами. Репутацию сноба получить было не так страшно, как напомнить себе о чувствах: Баки, своих — обо всем... Так что сейчас Стив смотрел словно в первый раз. И думал, что его решение избегать контакта на войне было верным. Не сдержался бы. Сейчас не мог даже дышать ровно, смотря на светлый живот, на уходящие под край трусов косые мышцы. Бак не стал ждать и стащил джинсы сам, помогая себе ногами. Стив прихватил Баки ладонью за бок, молча прося подождать, и медленно, одной рукой оттянул резинку трусов, заставляя их соскочить, оголяя Баки целиком. — Еще одна черта, Роджерс? — Барнс, ты... — Ну, что, что я? — Бак сдернул трусы со Стива — они давно мешались, и снова навалился, теперь еще более жаркий. — Задрал, да? Может, заебал? Ну, скажи уже это! Стив засмеялся. Глубоко, громко, до слез в уголках глаз. — Ты смешно обижаешься. Стив посмотрел на Баки и снова захохотал, запрокидывая голову. Бак дернул бедрами, потерся о Стива жестко, и по телу прошла волна удовольствия. Стив хотел еще. Много-много еще, но его грудь продолжал раздирать смех. И Стив смеялся. Отпуская все сдавившее, не стыдясь случайных слез, вдыхая слишком много и мешая смех со стонами, потому что Бак решил, что внезапное сумасшествие друга еще не повод останавливаться. Потом только придется выслушивать, когда Бак уже упадет рядом, наскоро вытершись покрывалом, и будет лежать на боку, смотреть неотрывно на Стива и бубнить, с кем же его угораздило связаться. А Стив будет слушать. Но не будет слышать, потому что будет неважно, что там конкретно бормочет запыхавшийся Баки. Важно только то, как его пальцы танцуют по груди, а губы касаются влажного виска, когда в его тираде наступает передышка, и как его голос ласкает слух. И когда дыхание выровняется, когда тело напомнит о других потребностях, требуя хотя бы яблока, Стив скажет просто: — Люблю тебя, Бак. До дрожи просто. Поцелует, как его сегодня тот научил, и пойдет в душ. Один ли в этот раз — он не знает, но пусть это останется сюрпризом.