Бойтесь своих желаний

Генджи очень хотелось пить. Просто невыносимо. Во рту было так сухо, что даже когда он просто сглатывал, горло начинало немилосердно саднить. С трудом разлепив глаза, Генджи попытался понять, где он находится. Последнее, что он помнил, - это дух Рождества в виде Серидзавы, тащивший его по темной лестнице Судзурана и убеждавший, что ничего не знает про испытание. Сердце Генджи сжалось от дурного предчувствия – вдруг он не успел сообщить о своем решении и поэтому теперь не родился. Он зашарил руками в темноте, и тут вспыхнул свет, Генджи зажмурился. Послышались чьи-то торопливые шаги, хлопнула дверь. – Он проснулся! Генджи открыл глаза. То, что показалось слепящим светом, на самом деле было ночником, закрытым бумажным экраном. Он был в своей комнате и лежал в своей кровати. Здесь все было, как и положено, – и светло-серые обои, и стол, заваленный мангой и журналами, и даже плакат Does с автографом. Все, как и раньше. Но как он здесь оказался? Неужели его притащил Серидзава? И если так, то, выходит, все случившееся было просто сном? Или все-таки он успел сказать, как он сожалеет о своих словах, и судьба дала ему шанс вернуться к прежней жизни? – Доигрался? – Генджи поднял голову, в комнату вошел Хидео. Вполне себе обычный Хидео: зачесанные назад волосы, чуть оплывшее лицо, пренебрежение во взгляде. Неужели только сегодня днем он бы таким жалким, потасканным? Генджи все еще чувствовал ужасную слабость, и в голове было пусто. Судя по виду отца и окружающей обстановке, он вернулся к своей прежней жизни. Но было ли это потому, что он все-таки успел сообщить духу Рождества о том, как сожалеет о своих словах, или потому, что ему все просто приснилось? Он открыл было рот и ужасно закашлялся. – На, – Хидео сунул ему стакан. Генджи вспомнил, как его мучает жажда, и сделал несколько жадных глотков. Горло с благодарностью откликнулось на теплую жидкость с привкусом меда. – Все? – поинтересовался отец, не сводя с него тяжелого взгляда. Генджи кивнул, старик выглядел разозленным. Может, что-то случилось? А может, Генджи что-то не так сказал духу Рождества – или тот его неправильно понял, и теперь у него какая-то совсем другая жизнь? Хидео между тем резко дернул из его рук стакан. – Я на многие твои выходки смотрю сквозь пальцы, но всему, Генджи, есть предел. Одно дело, когда ты заявляешься под утро пьяным. Кто из нас в семнадцать не хотел казаться взрослым. Но когда тебя еле живого притаскивает твой друг, и врач говорит, что еще немного, и было бы воспаление легких… ты хоть иногда думаешь, что делаешь? – Друг? – кое-как сконцентрировавшись, выхватил главное Генджи. – Какой еще друг? Серидзава, что ли? – Откуда я знаю, я с ним не разговаривал. Ты вообще меня слушаешь? – Слушаю, – буркнул Генджи и, откинувшись на подушку, подтянул одеяло к подбородку, его все еще потряхивало. Значит, его притащил Серидзава. Но если так, то, получается, все это ему приснилось? Ведь если Серидзава был духом Рождества, стал бы он тащить его на себе. Ведь за день они сменили несколько мест, и всегда перемещения между ними были мгновенными – как будто перейти из комнаты в комнату. – Я надеюсь, – все также раздраженно ответил Хидео. – Потому что я не шучу. Ты можешь лишиться своей свободы так же легко, как ее получил. Врач сказал – «постельный режим», это значит – постельный режим, попробуешь встать – привяжу. – Что, и поссать нельзя? – огрызнулся Генджи. Ему хотелось подумать обо всем случившимся, а не слушать нотации. – Поссать можно, – разрешил старик. – Это, – он ткнул пальцем на стул у кровати, – лекарства. Как принимать, написано. Не будешь сам... – Будешь кормить насильно, я понял, отвянь уже. Я болею, значит, уйди и не мешай мне отдыхать. – Рот закрой! И на твоем месте я был бы паинькой. Не посмотрю, что меня перерос, выпорю и посажу под замок! Генджи не ответил. Старик был очень злой, но, в общем-то, похожий сам на себя. Может быть, ему и правда все это приснилось. Наверное, он заснул, во сне поднялась температура, и все ему привиделось. – Пап… – Что? – Хидео был уже на пороге. – Я очень рад, что ты не пьешь. Старик ответил не сразу. – Гэн, у тебя температура. Спи, завтра тебе будет лучше. Я уверен, – и закрыл за собой дверь. Совет, надо признать, был дельным, и Генджи закрыл глаза. Возможно, завтра ему и правда станет лучше, и он сможет понять, что к чему. Ну, или найдет Серидзаву и вытрясет из него всю правду. Он уже почти провалился в сон, когда раздался телефонный звонок. Сначала Генджи хотел было его проигнорирвать, но телефон звонил так настойчиво, что Такия решил – наверное, кто-то из его ребят все же решил поинтересоваться судьбой своего командира. – Ну? – Генджи, привет, – раздалось на том конце трубки. Черт, это что… – Это Токио. Я тебя не разбудил? Прости, я, наверное, не вовремя, я просто хотел узнать… Тамао сказал мне… – прекрасно, Серидзава уже донес. – Со мной все нормально, – кашлянув в сторону, отозвался Генджи. – Чего тебе, Токио? – Ничего, – смутились на том конце, – просто хотел убедиться, что все хорошо. – С чего вдруг? – Ну, так, – голос становился все более неуверенным. – Тамао сказал, что ты ужасно себя чувствовал. – Что еще сказал Тамао? – это было смешно и злило одновременно. – Это Серидзава попросил тебя позвонить? – Нет, что ты, – торопливо ответил Токио, – я сам. Я же знаю, как ты ненавидишь болеть, ведь мы, – он осекся, и на том конце трубки повисла тишина. «Ведь мы же были друзьями», – хотел сказать Токио. «А потом ты нашел себе нового друга», – мог бы ответить Генджи. Ему хотелось сказать что-нибудь, что задело бы Токио, что показало бы, как ему, Генджи, с таким трудом заводящим друзей, было тяжело увидеть, как его лучший, его единственный друг нашел ему замену. Но Генджи был не мастер на такие вещи. Он плохо умел говорить и предпочитал действовать, так было проще. И унизительно как-то, да и зачем? У Токио теперь свои друзья, у него, Генджи, – свои. А то, что было, то было. И все же он был чертовски рад услышать голос Токио, убедиться, что тот жив, пусть и водится с Серидзавой. И еще Генджи вдруг подумал, что дух Рождества был неправ. Токио никогда не был слабаком, что бы там ни изменило в его жизни появление Генджи, он не был трусом. Потому что он, Генджи, никогда бы не подружился с трусом. Может быть, Тацукаве не хватало уверенности в себе, может быть, их дружба сделала Токио более решительным, но много она значила и для самого Генджи. Он узнал, как это здорово – разделить с кем-то свои интересы, желания, печали и радости, как здорово доверять кому-то, полагаться на кого-то. – Спасибо, что позвонил, – сглотнув, ответил он. – У меня все нормально. Придется поваляться в кровати. Я правда это ненавижу, но все нормально. Спасибо. – Отлично. Тогда не буду тебе мешать, – с облегчением откликнулся на том конце Токио. – Поправляйся. – Ага! И Токио… – Да? – Я рад, что у тебя все хорошо, ну, операция и все такое… Я рад, что ты выздоровел. – Генджи? – это признание явно потрясло Тацукаву. – Пока, – Генджи торопливо нажал отбой и сунул телефон под подушку от греха подальше. Что с ним такое? Или на него так действует температура? Совсем расклеился. Ясно же и дураку, что все это было сном. Он здесь, дома, отец – такой же, как обычно, и Токио тоже, живой и здоровый, и Кен… Кен! Из всего показанного ему духом Рождества Катагири был самым большим потрясением. Но если все снова стало, как было, значит, и Кен должен быть таким, как раньше. Сердце Генджи забилось быстрее. Но если старик и Токио здесь, рядом, то где Кен, неизвестно. Как проверить? Письмо, озарило Генджи. То письмо, что Кен передал ему весной, в котором прощался с ним. Генджи не выбросил его, хранил, как память. Он торопливо выбрался из кровати – где же оно может быть – перевернул один ящик стола, другой. Куда же он его задевал? Вещи летели на пол без разбора. Наконец, письмо было найдено на этажерке между учебником химии и рабочей тетрадью по биологии. Кто вообще додумался запихнуть его к учебникам? Генджи торопливо развернул его – глаза заскользили по знакомым строчкам: «Дорогой Генджи. Взгляни на мир с высоты Судзурана, так, как я не сумел», – все слово в слово, как и было, Генджи с облегчением вздохнул. Значит, сон – это был всего лишь дурацкий сон. Дверь тихонько открылась, и в комнату проскользнул отцовский помощник – молоденький парнишка из тех, что «подай-принеси-отойди-не мешай». Генджи не помнил его имени. – Чего тебе? – паренек вздрогнул. – Молодой господин, я… просто хотел, – испуганно забормотал он, – Хидео-сан велел вас не беспокоить, но я хотел тихонько поставить и уйти, – только сейчас Генджи увидел в руках у паренька небольшую обернутую в блестящую бумагу коробку. – Что это? – он встал с пола, голова все-таки кружилась. Видимо, и правда придется поваляться в постели, пусть старик порадуется. – Это для вас, подарок. – От кого? – Генджи повертел коробку, на которой не было ни имени отправителя, ни записки, только его собственное имя. – Не знаю, господин, – склонился в поклоне паренек, – ее на крыльце оставили. Но вы не волнуйтесь, там ничего такого, проверяли. – Не сомневаюсь даже, – хмыкнул Генджи, приглядевшись и увидев, что оберточная бумага неровно подклеена скотчем. – Ладно, спасибо, иди. Парень исчез, а Генджи, повертев и тряханув коробку над ухом – там что-то постукивало – сорвал обертку. Интересно, от кого, уж не от Руки ли тайный сюрприз, хотя такие глупости не в ее духе. Он открыл крышку. Внутри лежало несколько предметов, и чтобы как следует разглядеть их, Генджи подошел к ночнику. Лампа, прикрытая синим бумажным экраном, осветила содержимое коробки. Генджи с удивлением извлек этикетку «Джек Дениэлс», повертел и отложил. Кроме нее, в коробке лежал какой-то странный камень, Генджи поднес его поближе к свету, чтобы рассмотреть, он был твердый и холодный на ощупь и выглядел так, как будто откололся от чего-то целого. Пальцы у Генджи дрогнули – точно таким же был камень на надгробии Токио. Он торопливо отложил, почти откинул кусочек гранита. Что же это за фигня такая! И осторожно коснулся третьего предмета – кусочка ткани, на ощупь шершавого. На подушечках пальцев остались следы, похожие на ржавчину. Генджи сглотнул. Несмотря на температуру, его кинуло в холодный пот. Это была кровь. Что за чертовщина? Что все это значит? Кто притащил сюда это? Кто вообще мог про это знать? Он никому не рассказывал о том, что ему приснилось, и даже если бы он проболтался Серидзаве, пока тот тащил его домой, то Генджи был уверен, такие розыгрыши не в его духе. Он уже хотел отправиться на поиски того паренька, что притащил коробку, вдруг удастся что-то вытрясти, но увидел на полу конверт. Наверное, выпал, когда Генджи открывал коробку. Бумага была твердая, гладкая, столбики иероглифов сделали бы честь любому каллиграфу. «Жизнь – это великий дар. Никто из нас не приходит в этот мир просто так. У каждого есть путь, который он должен пройти. И ты тоже должен пройти свой путь, Генджи. Поэтому живи, живи и помни…»