Воздух медленно испаряется из лёгких.
Птицы улетают на юг, покидая эти края до наступления весны. Они расправляют свои мощные крылья, взмывают вверх, теряются в облаках и ярких солнечных лучах, прощальных. Стремятся к своей мечте, преодолевая препятствия, сбиваясь в клинья, вместе.
Мила дает себе обещание, что после окончания Думгрота она улетит отсюда, забывая все, что случилось здесь за столько лет. И хорошее, такое, как Белка с Ромкой и множество других приятных знакомств, и грустное. Ее чувства испорчены.
К этой жизни (?).
Глаза не отрываются от птиц. И воздушных замков, построенных ей за такое количество времени в волшебном мире. Они рушатся.
А птицы следуют точно друг за другом, клин за клином прямиком к лучшей жизни. В их сердцах свобода. И солнце ласкает сентябрьских эмигрантов осенними лучами, нагревая оперение. Мила улыбается и, слегка щурясь, считает пролетающих над головой, подгоняемых попутным ветром. Ее волосы, приобретающие все более благородный оттенок со временем, лезут в глаза.
Все так привычно. Все так обыденно. Мила начинает верить. Во что? Слова тают на языке, точно мороженое.
— Ты чего застыла? — Ромка подбегает к ней с веселой улыбкой, — Пойдем раскладывать вещи. — замолкает на секунду, точно обдумывая, стоит ли что-то ей сказать, — Знаешь, я все-таки соскучился по Думгроту. — смеется, — Никогда не думал, что скажу такое. Так ты идешь?
— Да, я догоню, — Мила улыбается, Мила улыбается и верит в то, что теперь это не игра, — Хочу немного подышать свежим воздухом.
Ромка скептически приподнимает брови.
— Ты собираешься таскаться со своими вещами рядом с Думгротом и влезть в какие-нибудь неприятности? — в его глазах блестит задорный огонек. Неунывающий Ромка всегда остается собой.
— О, пожалуй, я завязала.
Лапшин не в силах сдержать смешок улыбается. И, уже поворачиваясь в сторону Львиного Зева, бросает:
— Я сомневаюсь, что они завязали с тобой.
Мила притворно закатывает глаза.
И снова обращает свое внимание на птиц. Смотреть на них немного забавляет. Заставляет задуматься. Она даже не замечает, когда отходит от дороги необдуманно, нечаянно, медленно ступая по зеленой траве, сохранившей с собой память о лете. Это захватывает.
— Привет, — голос незнакомый, вычеркнутый из графы «память» и удаленный со всех записей на видеопленке.
Медные с коньячными полутонами волосы резко вскидывает ветер. Мила решает, что если лето залечивает раны, нанесенные зимой, то осень отдирает корку от полузаживших царапин, заставляя отголоски памяти отозваться.
— Лютов? — поворачивается, впиваясь взглядом в его силуэт, — Ты решил выносить мне мозг с первого же дня?
— Как проницательно. — бросает взгляд вверх на небо, пока Мила быстрым взглядом пробегается по нему, — Их столько здесь пролетает, — морщится на секунду. — Хочешь..?
Не договаривает, точно хватаясь за мысль: «А стоит ли что-то вообще говорить?». Еще раз смотрит наверх, где пролетает очередная стайка птиц. Мила вглядывается в его лицо, пытаясь отгадать невысказанное, рассматривает темные волосы, что треплет нещадно ветер, все такую же светлую кожу без намека на загар и впервые не боится заглянуть прямо в глаза, где плещется ночной океан. Лютов кажется далеким и ужасно знакомым, привычным, как и сам Думгрот.
Часть этой жизни.
— Ты следишь за ними. — точно судья выносит вердикт, легкая улыбка проскальзывает на его лице, — Почему?
— Какая разница?! — взвивается Мила, потому что слишком личное, слишком важное чтобы рассказывать кому-то.
— Возможно, — Лютов возвращается к своему обычному поведению, улыбаясь уголком губ и насмехаясь одним взглядом, — я просто хочу понять тебя. Говорят, что соперников нужно узнать получше, — из-под его губ вылетает смешок. Замолкает на секунду, смотря на нее, — Я могу показать место, где за птицами удобно наблюдать.
Мила недоверчиво фыркает и медленно поворачивается в сторону дороги к Львином Зеву. Трава приятно щекочет тонкие щиколотки, касаясь бледной кожи. Рудик делает еще несколько шагов и внезапно спотыкается. Это происходит слишком быстро, чтобы осознать, что вместо того, чтобы позорно пасть перед Лютовым, она чувствует холодную ладонь, касающуюся ее руки чуть выше локтя.
— Аккуратнее, Рудик.
А сердце уже готово выпрыгнуть из груди, прорываясь через ребра. Дыхание сбивается. Это было слишком неожиданно.
Поправляет другой рукой край футболки, чувствуя, что Лютов все еще ее не отпустил, дергает плечом, отправляя лямку портфеля на законное место и вдыхает воздух, заполняя опустошенные легкие.
— Так, — снова смотрит ей в глаза, — ты хочешь?
— Снова твои уловки? — Мила почти что сдается, просто потому что ей хочется.
— О, — Нил усмехается, — Пожалуй, не в этот раз.
Смешок вырывается неожиданно. Для обоих. Мила отводит взгляд и смазано кивает. Между ними повисает тишина, перебиваемая звонкими криками птиц.
***
— Кажется, теперь я знаю, что тобой движет, — сообщает он со смешками в глазах.
Это происходит на четвертый день после всеобщего прибытия в Думгрот. У Лютова непривычно растрепанные волосы, и пугающие огоньки сверкают в глазах. У них практика боевых заклинаний, и сегодня они выступают противниками.
Мила про себя повторяет всевозможные приемы, выученные до этого, и даже решает попытаться составить стратегию для победы над Лютовым. Сейчас его слова кажутся слегка неважными, скрытыми дымкой. Разве имеет какой-то смысл, чем она руководствуется? Да и имеет ли это какой-то смысл? Нет, пожалуй.
По телу проходится легкая волна дрожи.
Первым бросает в нее заклинанием противник, явно не собираясь церемониться. Мила по инерции парирует. Становится на шаг ближе.
— И что по-твоему мной управляет? — вскидывает левую бровь насмешливо и посылает ответное заклинание резким взмахом руки. На несколько мгновений все действительно становится как раньше.
— Ты ужасная эгоистка, Рудик. — уклонившись, заставляет отвлечься ее на слова и ударяет обездвиживающим заклятием, — А еще трусиха. — усмехается, видя, как ей с огромным усилием удается отбить атаку, — Эй, осторожно, я же сейчас выиграю.
— Это не игра, — огрызается.
Его слова задевают, заставляют прислушаться.
— Сначала я просто хотел узнать, как ты справляешься, — громко выдыхает, — Знаешь, любопытство. Но потом, пожалуй, я перешел черту. Нечаянно.
— Это сейчас исповедь была, Лютов? — Мила не хочет вспоминать прошлый год, потому что слишком многое произошло, не только он.
На этот вопрос Нил не отвечает.
— Ты ведь ничего не чувствуешь? — «ко мне» остается невысказанным, поделенным на ноль, растаявшим на языке, будто сладкая вата.
— Абсолютно.
***
Их маленький диалог не выходит из головы.
Мила поворачивается на другой бок, кутаясь в теплое одеяло и пытается занять свою голову счетом очередных животных, лишь бы не вспоминать события прошедшие. Ночная тьма вокруг нее создает душный кокон, мешающий заснуть, и кучу маленьких шепотков-мыслей, невольно пробирающихся в голову.
Ужасно душно.
Омерзительно одиноко.
До гадости безмолвно.
Ей придется ждать до утра, чтобы выговориться, хотя, пожалуй, скорее, продолжить держать все в себе, давая ответы неправильные, обрубающие на корню.
Во сне птицы все так же улетают на юг, где всегда хорошо и светит опаляющее замерзшую кожу солнце. Птицы остаются свободными и недосягаемыми, и Мила просто наблюдает за тем, как они пролетают над ней, покидая до следующей весны.
Мила клянется себе, что теперь она будет такой же независимой.
Мила клянется, что когда придет ее осень, она тоже куда-нибудь улетит.
И, возможно, Лютову все-таки стоит сказать «спасибо». Она разберется с этим завтра.
