Без дыхания

Я очутилась дома В хитрости и лжи, Я знаю все твои уловки Я могу причинить тебе боль изнутри О, я пообещала себе, Что ты никогда не увидишь моих слез, Пока я не увижу твоих. The Devil Within

      Все это слишком непохоже на неё. Чересчур. До того, что два пальца в рот. До того, что на ладонях красуются отметины-царапины. До того, что та девушка в зеркале с медно-рыжими волосами (теперь) кажется совершенно незнакомой и отвратной. Грязной.       Мила думает, что она ненавидит себя новую и свои решения — ужасно неправильные, непохожие. Мила ненавидит и это саморазрушение, коррозия, разьедающая ее, точно металл, бесполезную жестянку.       — … И что ты хотел? — старается удержать задор и волю в голосе. Почти что выходит.       Лютов поднимает на нее свои ониксовые глаза, смотрящие с вечной издевкой. Усмехается мимолетно, секундно. Точно проказливый ветер срывает ухмылку с лица, как янтарные листья по осени. И это становится до ужаса знакомо. До омерзения, проходящегося табуном мурашек по коже.       — Это обязательно?       Молчание.       Мила оступается.       Давится воздухом в единый момент. И она не знает, что сейчас в ней больше: смятения или злости, которую она испытывает по отношению к Лютову. И того, и другого, наверно. Вдыхает свежий с легким ароматом еды из Слепой Курицы, отводит взгляд. Смотрит на облака серые, нависшие, придавливающие к земле. Погода слишком не благосклонна к ней.       — Что? — по (рас)терянно.       — Рудик, ты бесишь, — думгротец закатывает глаза раздраженно. — Ты не настолько важна, чтобы от тебя можно было что-либо получить. Мне просто скучно.       Облака все сильнее затягивают небо, пряча его от всех, подавляют. И лишь доносящиеся до них обрывки задорных фраз из Слепой Курицы пытаются разрядить атмосферу. Неуспешно.       Мила облокачивается о холодную стену кафе, чувствуя, как позвонки через футболку врезаются в неё холодную, неприятную. Мурашки пробегаются по спине, заставляя содрогнуться, плечами передернуть и поправить неряшливо выбившийся локон коньячный в этом освещении туманно-вечернем.       Усмехается совершенно по-лютовски (все-таки плохой пример заразен) и поднимает взгляд, пробегаясь по свитеру с эмблемой Золотого Глаза, бледной шее с еле заметным кадыком, по подбородку, светло-розовым губам, останавливаясь. В глаза смотреть ему определено не хочется.       — Я не верю своим ушам, — полуулыбка становится еще ярче, — Неужели сам Нил Лютов только что сказал, что ему хочется общаться со мной, потому что его «друзья», — говорит последнее с явной насмешкой, — заносчивые, неинтересные снобы?       Смешок слетает с ее губ совершенно неожиданно.       Лютов кривится. Совсем как раньше при ее виде.       — Рудик, ты не думала, что я просто хочу исправить… — недоговаривает, словно его подловили на каком-то личном секрете. Поджимает губы. — Я просто хочу все исправить.       И теперь Мила понимает, что еще немного, и она перейдет черту, быть за которой ей совершенно не хочется. Прикусывает губу, несильно, не так как обычно. Понимание оглушает ее секундно, касается кончиков пальцев ужасно холодных, и, кажется, ей стоит просто заткнуться и убраться от него подальше. Но… Но сегодня не тот день. И какое же это глупое объяснение.       Одергивает себя в последний раз (пограничный).       Воздух покидает ее легкие резко, опустошая буквально на миллисекунду. Ногти врезаются в ладонь, натыкаясь на старые царапины и бессильно разжимаются.       — И… — подбирает слова, — Как же ты хочешь все исправить? — поднимает свои глаза и впервые встречается с ним взглядами, момент, и отводит их, испугавшись. Испугавшись изменений.       — Я не знаю, — голос Нила кажется незнакомым, еще неизвестным Миле, — Черт.       Черт-черт-черт-черт. И еще миллион повторений отдающих эхом в голове.       — То, что произошло… Этого нельзя было изменить. Ты, Лютов, оказался бессилен. — Мила почти что чувствует, как сжимаются его кулаки и зубы. Его тяжелый взгляд оставляет на ней невидимый след. — Я тоже.       Она не хочет вспоминать, как это произошло. Она просто не хочет ничего помнить и чувствовать. Быть опустошенной — ее мечта. Быть опустошенной, лишенной свободного глотка воздуха, дыхания — ее проклятие.       — Я не хочу, ты понимаешь?! — Мила кривится, Мила морщится, Мила взрывается внутри, — Не заставляй меня вспоминать об этом!       Ее почти что трясет. Она закрывает глаза, вдыхая рвано и выдыхая точно так же. Пытается успокоиться. Это стоит огромных усилий и поэтому, когда она открывает глаза, ее щеки оказываются мокрыми от скатывающихся капель. Мрачные тучи чувствуют ее боль. Дождь обрушивается холодными каплями Миле на лицо, направляемый ветром, скрывая ее слезы.       Царапины на ладонях чешутся, а горло болит, вспоминая её крики. Тогда.       — Потому что ты слабая, Рудик? Признай, я превосхожу тебя. Потому что я могу справиться сам. — смотрит прямо в глаза, потому, что у нее больше нет желания прятаться и избегать его.       Это забавно. Поэтому Мила выдавливает смешок, случайно проглатывая каплю. Соленую.       Она не справляется. Они понимают это оба.       Поэтому, когда Мила чувствует его холодные губы на ее, она понимает, что это ничего не значит. Просто мелатонин, чтобы усыпить то, что рвется изнутри. У них.       Почти-что-поцелуй, еле заметно касание, продолжается лишь пару секунд достаточных, чтобы вынырнуть из ядовитого моря самокопаний. Мила выплевывает воду, застрявшую в легких после долгого погружения на дно. Кажется, ее дыхание стало свободнее, а переполненные легкие больше не разрывает. Впервые.       Это — спасение. Хоть и временное.       И… Все образно, конечно.       Ее пальцы ужасно холодные, замёрзшие. С волос капает вода прямо на и так промокшую одежду, но ей если честно — все равно. Мила не замечает этого.       Дыхание Лютова чувствуется на губах и это заставляет пульс усилиться, а глаза распахнуться резко, так, что перед ними начинают скакать еле заметные черно-желтые круги, мешая увидеть лицо непонятно-теперь-кого четко. Он отводит взгляд куда-то чуть выше, рассматривая намоченные дождем волосы, темно-янтарные, почти что медные, и это не скрывается от Милы.       Она думает, что Лютов тоже не хочет отвечать за то, что произошло сейчас.       У каждого в жизни свои проблемы, и все справляется с ними по-своему. Способы разнообразны, и положительным ли будет итог завит от самих людей.       Мила думает, что если все это продолжится, то приведет к распаду. И ей нужно точно что-то сделать, принять решение, чтобы избежать.       — Это ничего не значит, Рудик, — его голос звучит хрипло, отрезвляюще. Все также почти что.       — Конечно.       Распада нужно обязательно избежать, но почему-то когда Лютов снова касается ее губ, эта мысль моментально испаряется, точно наваждение.