Васильки в волосах

      — Куда собралась-то, доченька?       Невысокая полноватая старушка, одетая в полинявшее платье в цветочек, наблюдала за тем, как Майя собирает вещи. Упакованный этюдник, складной стульчик, фляга с водой, несколько яблок и разные мелочи в котомке. Майя приехала только вчера, и ей уже не терпелось взяться за кисть. Природа вокруг деревеньки была просто изумительна и так и просилась на холст. Майя успела увидеть далеко не всё, но впереди была неделя мая и целое лето, чтобы исходить округу вдоль и поперек.       — Рисовать, бабушка Тая. Я художница.       — А-а-а… — протянула старушка, качая головой в цветастом платке. — В такую даль приехала и ради чего? У вас там в городе что, не рисуется?       — Не рисуется, — подтвердила Майя, поправляя широкие поля соломенной шляпы.       За окнами зеленел жаркий май, ветерок доносил запахи горячей свежескошенной травы и пыли.       Время медленно двигалось к полудню. Приветливое солнце одаривало теплом и вытоптанный двор, и сорняки у забора, и заботливо высаженные цветы под окнами. В будке валялся пятнистый пес, вчера вечером битый час брехавший на каждого проходящего по улице, а сегодня только лениво гавкнувший на почтительно обошедшую его по дуге Майю.       За забором гуляли куры, щипали травку и разрывали землю в поисках червей. Только большой петух боевитого вида гулял исключительно по двору. Заметив гостью из города, он распушил свою огненно-рыжую грудь и деловито подлетел поближе, косясь на нее рыжим глазом.       — Ко-ко-ко? — требовательно спросила птица, будто сборщик податей, подбирающийся к вороватому лавочнику.       Улыбнувшись, Майя достала припасенную специально для этого случая горбушку черного хлеба и положила перед петухом. Несколько секунд тот поразмышлял, не мелковата ли взятка, но затем принялся расторопно клевать толстую корку, и из ворот Майя выходила уже под одобрительное звонкое «кукареку».       Деревня жила своей привычной жизнью: за низкими заборчиками деревянных домов было видно, как работают на огородах люди, порой целыми семьями, от мала до велика, по улице носились чумазые дети и собаки, большой рыжий кот лениво грелся на крыльце.       Появление незнакомой девушки не осталось незамеченным — пара мальчишек лет пяти перестали возиться с деревянной лошадкой и во все глаза уставились на гостью из города, а сухонький старичок, отдыхающий на лавке возле дома, проводил Майю взглядом до самого поворота дороги.       Выбравшись за пределы деревни, она вздохнула с облегчением — такое пристальное внимание ей не нравилось, она бы очень хотела стать незаметной, хоть и понимала, что это вряд ли возможно.       Само поселение стояло на возвышенности, а за ним, насколько хватало зрения, раскинулись поля — изумрудно-зеленые, с яркими вкраплениями цветов. Кое-где поля были выкошены, и трава лежала подсохшими буроватыми валиками. Вдалеке на травяном ковре виднелось множество разноцветных пятен, бело-рыжих, черных — стадо коров, периодически оглашавших округу громким мычанием. Поле поближе белело пушистыми облачками овечьих спин, меж которыми выделялась большая серая собака, то и дело проверяющая своих подопечных. Пастух расположился на траве неподалеку, лениво приглядывая за стадом из-под широкополой шляпы.       Ржаное поле среди диких лугов смотрелось яркой золотистой заплаткой на зеленом фоне. Ветер плавно качал усатые стебли, склоняя их к земле, пуская по желтому морю крупные волны. Еще несколько таких «заплаток» разбавляли травяной ковер чуть дальше, отделенные голубой лентой узкой речушки.       Идти по проселочной дороге было легко — за весну ее вытоптали до чистой ровной земли, немного бугрящейся от следов тележных колес. Дорогу по обочинам обрамляли запыленные листы подорожника, по которым так и хотелось пройти босиком. Но Майя пока не рисковала снимать свои кожаные сандалии. За прошедшие годы она отвыкла бегать босиком. В последний раз без обуви она ходила, когда главная тюремщица заказала роспись потолка в своем доме. Напыщенная, высокомерная и неприятная женщина, как и большинство юниев, но заплатила полновесными иритами столько, что Майе с сестрой можно было не думать о работе с месяц. Да еще и соотечественникам насоветовала, а у юниев всегда денежки водятся. Хорошее было то лето, два года назад. Жаль, ушло в прошлое.       Ветер шевелил ржаные стебли, щекоча колосьями подставленную ладонь. Здесь словно проходила незримая граница, и Майя остановилась возле поля, не решаясь зайти.       Прямо у дороги возвышались два мрачных столба, увешанных трупами вроде бы крыс и птиц, высохших, как плоды шиповника от летнего зноя. Не самое приятное зрелище — поэтому Майя медлила, хотя уже приглядела себе неплохое место для рисования. Она знала, что на поле живет демон, бабушка Тая предупредила свою жилицу сразу же и посоветовала быть осторожнее, — но вроде он был мирным и не нападал на людей, кроме как в полночь и в полдень. А до полудня еще оставалось достаточно времени.       Поправив ремень этюдника, Майя нырнула в густую рожь, чувствуя, как усатые колосья задевают не прикрытую тканью кожу. Цепляясь льняным сарафаном за короткие ржаные ости, Майя добралась до небольшого холмика с одинокой березкой на нем, разложила стул, достала планшет, лист дешевой буроватой бумаги и уголь — краски стоили слишком дорого, чтобы пускать их на наброски для души.       Стоило сесть, как в спину подуло горячим ветром, будто от бездымного костра, но едва она обернулась — ощущение исчезло. Приглядываться Майя не стала — демоны красотой облика никогда не отличались. Лучше уж не видеть, пока особой нужды нет.       Уголь в пальцах запорхал над листом, штрих за штрихом перенося на него пейзаж. Отвлекалась она, только чтобы глотнуть воды да глянуть на тень от березы, не иначе как высаженной здесь для этой самой цели. Но вскоре Майя забыла и про это. Ржаное поле получалось таким, как она и хотела, проступая на бумаге во всем своем умиротворенном великолепии. Время шло. По небу плыли крупные облака, бросая на землю огромные тени.       Тяжелые колосья вяло колыхались, и Майя уже не замечала, что качает их вовсе не ветер.       А вот демоница, невидимой гуляя по своим владениям, внимательно приглядывалась к будущей жертве. Ей не нужно было следить за тенями, чтобы понять, когда приступать к трапезе, — она всегда чуяла, как истончается граница миров на изломе дня. Давненько никто из людей не нарушал правило — не ходил по полю в полдень или полночь. И демоница честно соблюдала условия сделки, хоть жертвенные барашки и опостылели ей за десятилетия. Хорошо бывало, когда случалось путнику забрести невовремя, желая срезать угол по удобно подвернувшейся дорожке, или влюбленной парочке не находилось места для утех лучше, чем ночное поле.       Правда, последнее время полуденница охотилась скорее по привычке — ей не так уж хотелось есть. Голод, мучающий ее с самого прихода в мир, утихал. Ей все меньше требовалось ловить и осушать мелких животных и все больше нравилось наблюдать за людьми, которые в поле работали и гуляли. Сосущая пустота внутри заполнялась чем-то теплым, происходящим от солнечного света, птичьих гнезд среди колосьев и благодарности смертных, собирающих богатый урожай. И все же голод был достаточно силен, чтобы демоница рассматривала пачкающую лист девушку как неплохую еду. Молодая, увлеченная — такой хватит надолго. Можно будет не охотиться до самого конца лета.       С этими мыслями демоница подобралась к гостье совсем близко, встав у самого ее плеча. До момента перелома дня оставалось совсем чуть-чуть.       Майя ненадолго отложила заостренный уголек, вглядываясь в раскинувшиеся перед ней виды. Широкополая шляпа надежно защищала ее глаза от солнца, бросая на лицо сетчатую тень. Земля приятно грела ступни даже сквозь тонкие подметки сандалий. Сейчас Майя даже не задумывалась о том, что время неуклонно катится к полудню, делая тени все короче, будто стирая их большим мягким ластиком. Усилившийся жар за спиной она восприняла как дневной зной — только досадливо повела лопатками, жалея, что открытые плечи, скорее всего, обгорят, но не двинулась с места. Зеленые листья тонкой березки мелко задрожали, когда ее тень, наконец, почти исчезла, превратившись в темное пятно у ствола.       Солнце ослепительно светило с небосклона, обозначая середину дня. Легкий ветер всколыхнул длинный подол, колосья ржи взволнованно закачались, будто перешептываясь. Набросок перед глазами поплыл, смазываясь, и Майя потянулась к ним перепачканными углем руками, чтобы протереть. Все перед нею раскрасилось разноцветными кругами, в горле мгновенно пересохло, а голова закружилась так, будто она сидела под палящим солнцем без шляпы. Майя не успела ничего понять, как ее тело безвольно наклонилось вбок, падая с невысокого стульчика в золотистую рожь. Напоследок девушка ощутила под щекой жесткую, сухую землю, по которой разметались ее кудрявые темные волосы, не прикрытые более соломенным плетением.       Майя уже не видела, как в воздухе проявилась тощая фигура демоницы, и не знала, что именно прикосновение ее иссохшей золотисто-серой руки лишает сознания, подобно солнечному удару. Порождение жуткого межмирья способно было есть людей, не оглушая, но тогда те вырывались и могли убежать. Да и вопли она находила неаппетитными. Куда проще спокойно выпить жизнь из бесчувственного тела, оставив на земле безмолвную сухую мумию, так похожую на привычный облик демоницы.       Бесшумно подойдя к лежащей, хозяйка поля склонилась для смертельного поцелуя. Ей не требовалось ни открывать зашитый рот, ни поглощать тело жертвы. Только долгое прикосновение, по которому, как вода по шерстяной нити, жизнь сама перетечет из смертного существа в бездонную пустоту.       Но тут ее рассеянное внимание привлек лист бумаги, прикрепленный к дощечке. По нему шли бессмысленные черточки, в которых полуденница поначалу не заметила ничего интересного. А затем в ее видении что-то неуловимо изменилось, будто в разуме замкнуло невидимую цепочку, и в мазках угля проявились колосья, далекие луга, неровная линия горизонта и облака в высоком небе.       Голод все еще терзал полуденницу, подначиваемый близостью лакомого кусочка, но любопытство заглушало его. Было интересно, как это смертная сумела заставить ее увидеть поле в перепачканном листе. В лежащей без чувств девушке чувствовалось нечто особенное, как и в человеке, век назад убедившем только-только появившуюся в мире полевую демоницу соблюдать правила охоты. Может, умение переносить мир в каракули — это тоже особый дар? Может, эта штука вообще опасна? Стремясь удовлетворить любопытство, демоница осторожно потрогала край листа, тут же отдернув руку. Ничего не случилось, только на золотистых пальцах остались черные следы. Небольшое волевое усилие — и они пропали, как и любые следы материального мира, касающиеся облика сверхъестественного существа.       Какое-то время полуденница побродила возле непонятного листка, поглядывая на создавшую его девушку. Та еще была без сознания, но сейчас почему-то привлекала куда меньше. Протянув руку, демоница постучала по деревянной дощечке, к которой был прикреплен листок, и задумчиво прислушалась к глухому звуку. Эта непонятная и необъяснимая вещь увлекла ее настолько, что она не заметила, как жертва завозилась в объятиях ржи и открыла глаза.       Подняв голову от земли, Майя едва сумела сдержать крик, увидев жуткое существо возле себя. Иссушенная женская фигура, облаченная в порванное белое платье; растрепанные светлые волосы, из которых торчат смятые ржаные колосья; пугающее лицо, похожее на обтянутый кожей череп… Демоница кружила возле ее наброска и, кажется, совершенно не обращала внимания на саму Майю.       Похоже, это была та самая поляница или полуденница, о которой рассказывала бабушка Тая. Майя мысленно корила себя за неосмотрительность и за то, что совсем не следила за временем. А сейчас оставалось только надеяться, что демоница ее не заметит. Майя как можно тише отползла подальше, как была — на четвереньках. Край поля был не так уж и близок, да и бегала она не слишком хорошо, но тут пришлось рискнуть. Оказавшись на приличном расстоянии, Майя решилась встать и повернуться к полянице спиной.       И побежала. Так быстро, как не бегала никогда в жизни. Ветер шумел в ушах, а под ноги всё попадались то неровности, то комья земли, но Майя не позволяла себе остановиться. Она пришла в себя, только оказавшись далеко за пределами ржаного поля — не сразу поняла, что бежит уже не по ржи, а по траве.       Сердце колотилось, как бешеное, кровь тяжело билась в ушах, лицо горело, а дышать было больно. К тому же голова раскалывалась, будто макушку напекло солнцем. Каждую секунду Майе казалось, что она опять упадет в обморок, но сознание цепко держалось за реальность, хотя в глазах иногда темнело. Нестерпимо хотелось пить, но фляга осталась на поле, а вместе с ней и все рисовальные принадлежности.       Вспомнив о своих сокровищах, Майя досадливо застонала и села прямо в мягкую траву. Вот зачем она взяла с собой целую баночку сепии и хорошую беличью кисточку? Теперь придется возвращаться на страшное поле — и речи не могло быть о том, чтобы бросить все там. Если только демоница не посчитала оставленное жертвоприношением.       Майе живо вспомнилось, как та крутилась рядом с рисунком — даже не стала есть его создательницу. Ладно, набросок, если что, не жалко, но банку сепии она полуденнице не отдаст! Зря, что ли, полгода училась у ведуньи? Договорится с одной жадной демоницей как-нибудь.       Приободрив себя таким образом, Майя поднялась на подкашивающихся ногах и медленно побрела в сторону поля. То и дело ей приходилось останавливаться, чтобы перевести дух, — голова нещадно болела и кружилась. Но девушка упрямо шла вперед, пока граница золотистых колосьев не оказалась на расстоянии вытянутой руки.       Полдень прошел — тени удлинились, расползаясь от редких деревьев и самой Майи. Оставаясь на почтительном расстоянии, она всмотрелась: вот колышется от слабого ветра березка, вон стоит раскрытый этюдник, а где-то рядом должен лежать стул. Страшной полуденницы там не было. Майя огляделась, но нигде не заметила иссохшей фигуры.       «Я просто подойду, все заберу и сразу же уйду, — убеждала она себя, пробираясь по ржи к своим вещам. — И больше сюда не приду».       Осознавать это было печально — Майе нравились здешние виды, — но совершенно не хотелось пересекаться с демоницей лишний раз.       Добравшись до этюдника, она негромко выдохнула и, еще раз оглянувшись по сторонам, принялась торопливо собирать вещи. Уже закрывая крышку, Майя подумала о том, что неплохо бы задобрить демоницу, раз та проявила великодушие и не пообедала зазевавшейся девушкой из города. Отцепив набросок от планшета, Майя опустила его на примятую рожь в том самом месте, где стояла полуденница. После чего захлопнула этюдник и привычно перекинула его через плечо.       И почти сразу из воздуха соткалась высокая сухая фигура демоницы, отсвечивающая на солнце соломенным золотом. Хозяйка поля наблюдала за гостьей с момента ее возвращения, но не появлялась, боясь спугнуть. Она успела со всех сторон изучить брошенные вещи, не найдя в них ничего волшебного, и надеялась, что, вернувшись, девушка продолжит работу. Полуденнице было интересно, что и как та станет делать. Она хотела понять, как из угля на листе получается ее поле. А вместо этого смертная собралась уходить.       Зависнув босыми ногами над землей, демоница подплыла к девушке, пристально глядя на нее своими зашитыми глазами — то, что ослепило бы человека, для порождения межмирья было не более чем украшением. Вот только Майя ее миролюбия не оценила.       Онемев от ужаса, художница попятилась, тут же упала и попыталась отползти, путаясь в длинном подоле. Этюдник пребольно бил ее по бедру, но сейчас это была самая меньшая из проблем. С того момента, как демоница снова возникла, Майя успела несколько раз попрощаться с жизнью, проклиная свою жадность, вынудившую ее идти обратно на поле. Неужели собственная жизнь стоит меньше, чем банка этой злосчастной сепии?       Сейчас, конечно, уже не полдень, но, может быть, это правило не распространялось на тех, кого демоница уже наметила в свои жертвы… Впрочем, было поздно об этом думать. Все, на что хватило теперь Майи, — испуганно подвывать на одной ноте, во все глаза глядя на жуткую полуденницу.       Та остановилась и задумалась. С девушкой в таком состоянии разговора не получится, а уж больно хотелось спросить про угольный мир на бумаге. Так сильно, что даже голод поутих. Может, если принять другой вид, смертная успокоится? Кажется, друг с другом люди неплохо ладят.       Тело демоницы под жарким солнцем начало плавиться, как воск, стремительно полнея, пока не приняло форму тела здоровой, крепкой девицы из тех, что приходили работать из лета в лето. Лицо полуденница собрала из разных кусков памяти, выбирая тех, с кем смертные были особенно дружелюбны. Проявились пухлые щечки с ямочками, прямой нос, четко очерченные розовые губы, большие глаза цвета васильков, по форме напоминающие оленьи. Растрепанные белесые космы разгладились, собираясь в толстую косу соломенного цвета. Лохмотья на теле исчезли, заменившись на сарафан, как у Майи, только белоснежный и нарядный. Наконец полуденница опустилась на землю, постаравшись как можно дружелюбнее обратиться к ошалело таращившейся на нее девушке:       — Не надо меня бояться.       Майя растерялась окончательно, даже страх отошел на второй план, уступив место удивлению и любопытству. Она знала о духах и демонах не так много, как могла бы. Ее бывшая наставница, ведунья Алена, считала Майю девушкой талантливой, хоть и излишне скромной. Жаль, что наставницы сейчас нет рядом, она бы объяснила, что значит подобная перемена.       Смотреть на другой облик полуденницы было не в пример спокойнее, но внешность могла быть обманчивой.       — А мне кажется, надо… — совершенно честно отозвалась Майя, отодвигаясь еще немного, впрочем, торопливо исправилась: — Простите…       Сердце продолжало бешено колотиться, но она постаралась взять себя в руки и попробовать исправить начатый не лучшим образом диалог:       — Вы… вы что-то от меня хотите?       Полуденница подняла с земли листок с рисунком и протянула его художнице:       — Как ты это сделала?       — Что? Нарисовала? — удивленно переспросила Майя. — Углем. Просто перенесла то, что вижу, на лист.       — Как? — повторила демоница, глядя непонимающе.       В ее разуме никак не умещалась мысль о том, что бессвязные мазки могут складываться во что-то осмысленное. Каждый по отдельности был просто пятном грязи. Как так получилось, что много таких пятен превратились в поле?       Увидев, что существо не нападает, Майя приободрилась. Даже мысленно признала, что озадаченное порождение Инферно выглядит скорее смешно, чем страшно.       — Хочешь, я еще что-нибудь нарисую, а ты посмотришь? — предложила она, поднимаясь с земли.       — Хочу, — требовательно ответила полуденница. Это слово она знала хорошо.       — Только как мне тебя называть?       Демоница задумалась, вспоминая, как друг друга называли люди. Смертные всем придумывают какое-то сочетание звуков. Без этого им, похоже, неудобно. Раньше покровительницу поля это не интересовало, но теперь, раз она решила поговорить с едой, стоит позаботиться об удобстве.       — Василиса, — припомнила она одно из сочетаний звуков, тут же подозрительно уточнив: — Это для тебя нормально звучит?       — Нормально и даже красиво. А я — Майя, — ответно представилась художница, опять раскладывая сложенные было рисовальные принадлежности. Вот снова оперся на землю трехногий этюдник, возле него встал стульчик. Майя прикрепила к дощечке новый лист и выбрала себе уголек поострее, привычно пачкая пальцы о черный стерженек.       — Смотри, видишь эту березку? — поляница кивнула, зависая у самого плеча художницы и рассматривая абсолютно пустой лист. Он выглядел совершенно неприглядно. Как и уголь в пальцах смертной. — Сейчас я ее набросаю, и ты все поймешь сама.       Первые штрихи на буроватой бумаге выглядели бессмысленно и нелепо, и полуденница даже хотела возмутиться из-за обмана, но потом на листе и впрямь появилось что-то похожее на березу. Демоница обошла Майю и с сомнением заглянула за другое ее плечо. Да, несколько линий назад никакой березы тут точно не было, а сейчас она становилась все ярче, отчетливее, объемнее, будто выступая из бумаги.       Майя отложила уголь и, торопливо обтерев пальцы о край сарафан а, взяла белый мелок, придавая рисунку еще больше сходства с оригиналом. Потом на стволе появились черные отметины, именно там, где и были у настоящей березки. В порыве вдохновения — или желания окончательно удивить демоницу — Майя набросала переплетение ржаных колосьев у основания ствола и, закончив, отложила уголек.       Василиса нахмурилась, отчего по настоящим колосьям прошлась волна, будто от ветра. Демоница протянула руку, касаясь рисунка, и только сейчас Майя заметила, что та не отбрасывает тени, будто синеглазая красавица была всего лишь маревом в разогретом воздухе. И пахло от нее не человеком, а травой и рожью, а золотая коса вблизи оказалась сплетена из жесткой ости.       — Не понимаю, — подытожила поляница и приказала: — Рисуй еще.       Майя вернулась домой затемно, уставшая и очень голодная — фляжка воды и яблоки за целый день были слабой заменой обеду. В домике бабушки Таи горел свет, а дверь была не заперта. В сенях негромко скрипнули половицы под босой ногой, и Майя почти сразу услышала шаркающие шаги в комнате хозяйки.       — Детонька! Живая! — старушка уже явно готовилась ко сну. Платье сменила длинная свободная рубаха, а седые волосы рассыпались по плечам. Бабушка Тая всплеснула руками и бросилась к ней с таким выражением лица, будто увидела призрак.       — Так и знала, что Колька, окаянный, набрехал!       — А что случилось? — негромко поинтересовалась Майя. Она чувствовала себя крайне неловко возле деревенской жительницы, ощупывающей ее руку, будто проверяя, живая она или нет.       — Да Колька! Хулиган наш местный! Прибежал ко мне днем и говорит, мол, иду мимо поля, смотрю, там городская твоя бумагу пачкает. А времени-то уж к самому полудню. Ну, говорит, думаю, окликну ее, пусть убирается от греха подальше, а девка-то ка-ак упадет в рожь и рядом фигура страшная появилась… Ну к вам, говорит, бабушка Тая, и прибежал, сообщить, значится, что съела девку поляница.       Майя передернулась, вспоминая свое приключение в поле, жуткий иссушенный лик полуденницы, сменившийся миловидным лицом синеглазой девушки. Она до сих пор не понимала, каким образом избежала смерти. Не иначе как чудом.       То, что здешние не испугались происшествия, было неудивительно. Демоница жила на поле уже не один год и была не опаснее речки, что протекала неподалеку. Если не нырять в незнакомом месте и не ходить плавать в грозу или пьяным — ничего с тобой не сделается. Да и городская девушка не интересовала деревенских настолько, чтобы сильно переживать о ее судьбе. Майя бы не удивилась, если бы они даже вздохнули с облегчением — сытой полуденнице потребуется меньше жертв за хороший урожай.       — Да почудилось ему, — она решила не пугать добрую хозяйку.       — Ну, я так и подумала. Ты голодная, наверно, — вспомнила пожилая женщина. — Я тебе ужин в печи оставила. Где хлеба взять, знаешь. В подполе молоко есть. Бери, не стесняйся.       Поблагодарив заботливую старушку, Майя подождала, пока та уйдет спать, и сунулась в печку за уже остывшими чугунками. Ей было стыдно так жадно есть при бабушке Тае — решит еще, что городские в жизни еды не видели, — а справиться с волчьим аппетитом, проснувшимся от переживаний и долгого дня в поле, было слишком сложно.       Отправляя в рот очередную ложку наваристой гречневой каши, Майя снова задумалась о встрече с поляницей. Василиса заставляла ее рисовать до тех пор, пока у художницы попросту не кончились листы. К счастью, та взяла их не так много. К последним картинкам руки уже не слушались, и Майя, сдавшись, напомнила демонице, что, в отличие от нее, человек способен уставать. Полуденница понятливо, хоть и неодобрительно покивала, отпуская ее. Напоследок Майя подарила Василисе пару самых понравившихся той рисунков. Демоница выглядела довольной и даже предложила заходить на ее поле снова.       «Ни за что туда не пойду», — подумала Майя, отхлебывая из кружки холодного свежего молока.       Желудок сыто потяжелел, и ее начало клонить в сон. Запоздало заболели уставшие ноги и затекшая от долгого сидения спина.       «Тут и так полно красивых видов».