Р ы в о к
Пожалуй, ей уже достаточно. Серьёзно, столь масштабное погружение в жизнь Карачуна для неё уже слишком. Понятно, для чего видения могли приоткрыть ей завесу тайны над его детством или заключением… Но зачем ей его воспитательные меры на посту высокого руководителя? Но видения, конечно же, её не спрашивали, они текли своим чередом, вовлекая её в водоворот чужих жизней. И так с самого детства! Не желая вспоминать дарованное ей недавно откровение, о том, почему всё это дано видеть именно ей, она осматривается. Её окружает уютная девичья комната. Светлые обои, белый пушистый ковёр на полу, изящные светильники и – довольно внезапно – чёрный телефон старого образца, с дисковым номеронабирателем. Но всё внимание сразу же приковывает к себе широкая кровать с мягким изголовьем глубокого бирюзового цвета и множеством подушек бело-бирюзовых пастельных тонов – так и хочется, разбежавшись, утонуть в этом мягком великолепии. Однако более всего поражает Машу не кровать, а вся остальная мебель: высокий шкаф для одежды, тумбочка и трюмо выполнены из зеркал. Они зеркальны полностью, лишь только ручки выделяются и, скорее всего, помогают вовремя заметить, что на пути не пространство комнаты, а вполне ощутимое препятствие. Единственной не зеркальной мебелью в комнате, помимо кровати, является белый стул перед трюмо, и он кажется таким чужеродным, что хочется удалить его немедленно. Останавливает одно только понимание, что зеркальный стул – это уже как-то слишком. Девушке нравится эта комната: предметы интерьера кричат о высоком качестве и немалой стоимости, и при этом подобраны с таким вкусом, что в ней было бы не стыдно обитать и особе королевских кровей. Но сидящей на полу фигуре далеко до королевской короны. Ледяницу Маша узнаёт сразу же. Пусть она совсем без макияжа (и выглядит поэтому совершенно невыразительно), белоснежные волосы не уложены, а представляют собой взъерошенную копну, да и вместо обычно элегантной одежды – потёртые джинсы и полосатая чёрно-белая толстовка, бледная до синевы кожа и хрупкое телосложение моментально её выдают. Она сидит чуть сгорбившись, хмурится, а её руки… её руки выплетают дивное ледяное кружево. Это похоже на узоры, что мороз рисует на стёклах, только сейчас оно находится внутри комнаты, не тает в девичьих руках, а довольно длинной лентой спускается с ладоней на колени и далее на ковёр, совершенно не собираясь становиться лужицей. - Неплохо, - внезапно раздаётся сзади голос Карачуна, Ледяница вздрагивает – и всё кружево в её руках в ту же секунду осыпается мелким снежком. - Было неплохо, - вздыхает девушка, поднимая голову, и Маша видит, что ей нет и шестнадцати. Отчего-то становится так умилительно видеть её подростком. Не девчонкой, едва отошедшей от семейной трагедии, а именно подростком, наверняка, полным внутренних противоречий, только-только познающим мир, учащимся видеть его без розовых очков. Маша невольно вспоминает себя в её возрасте и гадает, насколько они похожи. - Этим глубокая концентрация и отличается от поверхностной, - улыбается маг, совершенно не рассердившись неудачей ученицы. Неожиданно он садится на ковёр прямо рядом с ней и стряхивает с пальцев такое же кружево, как было до того у неё. – Она достигается сложнее, но при единственном достижении уже больше не потеряется. Это образ мыслей, способность контролировать до десятка заклинаний одновременно. Атакуй меня. - Что? - Давай. Не волнуйся за старика, я как-нибудь выживу. Она смеётся от одной только мысли: представить его стариком – глупость несусветная. Потом несколько секунд смотрит на него будто бы обиженно, а затем… внезапно начинает его щекотать. У Маши отвисает челюсть, Карачун заливается хохотом, они с Ледяницей валятся на ковёр, он начинает щекотать её в ответ… Позабытое ими кружево спокойно лежит на полу, не потеряв своей формы, на что и обращает внимание девушка, когда они успокаиваются. - Вот видишь, - кивает ей чародей. – Я физически не мог контролировать собственное заклятье при столь массированной атаке. - Ну, извини, - ворчит девушка. – Атаковать снегом и льдом я пока не умею. - Тебе и не нужно. Прежде, чем брать в руки сферу и крушить всё подряд, нужно научиться контролировать свою силу, - изящным движением руки он сотворил в воздухе гигантскую снежинку, от красоты которой дух захватывало. – Сфера, в конце концов, как костыль. - Костыль? – хихикает она. - Ага. Мои братья придумали более поэтическое сравнение: они вставили свои сферы в посохи. А что такое посох? - Ну, это магический артефакт… то, на что опираешься, помощник в магии…. - Именно. Поддержка и помощь. Но если ты умеешь колдовать лишь с его помощью, то стоит только его у тебя отобрать или сломать, и ты беспомощен, повержен. - Ты колдуешь без сферы, - произнесла она медленно, словно бы только заметив. - Сфера нужна мне для высшей магии или особенно мощного колдовства. Я и получил-то её только когда доказал отцу, что достоин своего кусочка неба. - Но ведь ты давно доказал, что достоин, почему сейчас не используешь её? Я же вижу, что тебе временами тяжело накладывать одновременно несколько мощных заклятий. - Мою сферу отобрал Миран, - голос Карачуна тих и мягок, но в нём слышатся раскаты приближающейся бури. – И спрятал. Но однажды придёт день, когда Избранный принесёт мне её. Его за это назовут Предателем, и если он вынесет этот крест, то станет очень сильным магом, которого я с радостью приму в свои ряды. - А можно я принесу тебе твою сферу? – в голосе девушки столько страсти, что Маша невольно вспоминает свой разговор с настоящей Ледяницей на крыше. Вспоминает её фразу о том, что и она не хотела бы делиться тем, кого любит. Понимает, что уже сейчас беловолосая хочет остаться для Карачуна единственным магом в его рядах, и готова ради этого пойти на многое… пойти на всё. Маша видит в глазах девушки тень страха, такого мощного и всеобъемлющего, что по коже озноб. А Карачун не замечает, или, быть может, считает, что она боится его реакции на это предложение? Боится, конечно, но больше – другого. Больше – что из единственной превратится в одну из. - Предсказания моего отца всегда сбывались, - в голосе, в улыбке, во взгляде его – мягкость, и Маше очень почему-то хочется, чтобы она была искренней. – Но если что-то пойдёт не по плану, то я не буду против. Она улыбается, опускает взгляд на ковёр, и проводит пальцами по кружеву. - Как у тебя всегда получаются такие красивые узоры? - Двух одинаковых узоров не бывает, они напрямую зависят от настроения и общего состояния души. - И всё равно, они такие изящные… у меня так не выходит, - плечи девушки опускаются. - Давай покажу, - чуть усмехается маг, протягивая обе руки ладонями вверх, и заставляя появиться небольшое снежное облачко, из которого начинает формироваться узор. – Помогай. Ледяница тянется к зарождающемуся узору, и под их с Карачуном пальцами начинает твориться нечто невероятное. Они не сидят молча: о чём-то говорят, шутят, смеются, подкалывают друг друга, волшебник рассказывает какие-то истории… Маша не слушает. Она не может оторвать взгляд от самого прекрасного морозного кружева, которое когда-либо видела в своей жизни. А они и не смотрят на шедевр, рождающийся на их глазах! Но ей стоит только отвлечься от завораживающего процесса, чтобы осознать: им и не нужно на это смотреть. Атмосферу в комнате можно описать одним словом: идиллия. И прерывать её совсем не стоит. - Как-то так, - улыбается мужчина, кивая на получившееся творение. - Я про него забыла совсем! – ахает Ледяница. – То есть, я не забыла, я… будто какой-то дальней частью мозга контролировала, хотела от тебя не отстать и… - И освоила глубокую концентрацию, - подытоживает маг. – Молодец. Она расцветает на глазах, кажется счастливым ангелочком, по какому-то нелепому совпадению оказавшимся в этом бренном мире, рядом с тёмным чародеем. - Но всё же нужно будет провести ещё несколько проверок, ведь я не всегда буду рядом, чтобы помочь. Вот оно. Вроде, и счастливое выражение лица остаётся на месте, но в глаза вползает настолько липкий, слепой ужас, что Маша вновь чувствует, что её знобит. - И я эти проверки выдержу, - говорит задорно, не давая ужасу завладеть чертами лица, отразиться на нём. – Докажу, что я уже готова к следующему уровню магии! - Я в этом не сомневаюсь, - Карачун доволен её ответом. Ледяница улыбается в ответ на его улыбку, но страх из глаз не уходит, разместившись в радужке явно с привычным комфортом.Р ы в о к
За окном бушевала метель, в заброшенной церквушке было, должно быть, дико холодно. Но разве это могло смутить духа зимы? Он сидел, прислонившись спиной к отштукатуренной стене, и сосредоточенно что-то плёл из ивовых прутьев. Но Машу это не обманывало: в движениях его рук, в чуть подёргивающемся уголке рта, в непонятной, раздирающей изнутри эмоции, тлеющей в глазах, она видела, что эта сосредоточенность – лишь способ не сорваться. Это не было злостью, это было чем-то другим, гораздо глубже, больнее, пробирающее до самых глубин души. Это понимала и сидящая рядом девушка. Зябко поводила плечами, время от времени ёжилась… но всё так же сидела, молчаливой поддержкой, тёплым телом, запрещающим одиночеству приближаться. Тонкие податливые прутики покрылись инеем, навеки застыв заиндевевшим каскадом волос. Две тонкие сосульки выросли под ними, там, где должны быть уши. Прозрачные льдинки заменили глаза. Живой, дышащий мрак облепил ивовый стан роскошным платьем, и лишь снежинки – или же снова льдинки? и не разберёшь – загадочно мерцали из его глубины. И смотрел, долго смотрел на своё творение Карачун. О чём думал? Неясно. В глазах только – боль и стужа, лютый мороз, который не растопить, не унять. - Как красиво, - ломким девичьим шёпотом, не выдержавшим гнетущей тишины. - Возьми, - волшебник не смотрит на свою ученицу, лишь передаёт ей ивовую куклу высотой где-то в локоть. - Почему? – ненужный, неуместный вопрос. - Пусть будет подарком на Новый год, - чуть усмехается он. – От доброго дедушки Мороза. - Он не добрый, - серьёзно и с горечью. – Я в него не верю. - А в кого веришь? – задумчиво, невесело. - В того, кто по ночам баюкает беспросветный мрак. В сына Луны, повелевающего ночью. В того, к кому вьюга ластится покорной собакой. В хозяина метелей и властелина пурги. В художника, рисующего на окнах шедевры. В лучшего из ткачей ледяного кружева. В чью честь пекут особый хлеб самой длинной ночью, и с чьим благословением он становится вкуснее пищи богов. Маг вскидывает голову, глядя на девушку, и в глазах его больше нет колючей стужи. Удивление и… тепло. Не смешно ли, когда о тебе говорят, как о властителе холода? - Тогда пусть это будет подарком от меня. - Я сохраню его, - прижимает к груди. А, нет, не даёт даже коснуться ткани собственной одежды. Непередаваемо бережно, будто фарфор, будто ценнейшее из богатств. Мужчина улыбается скупо, но ей хватает и этого. - Знаешь, когда я одолею, наконец, это кружево, я сплету тебе из него шарф, - обещает она так серьёзно, будто клянётся на алтаре. – И он будет теплее и легче любого вязаного и шерстяного. Кто вообще сказал, что духи зимы могут дарить подарки, а им – нет? Задумчивый смешок. - И, правда, кто?Р ы в о к
Всё та же церковь, но теперь прямо в центре здания знакомая уже декаграмма, внутри – Ледяница, произносящая до дрожи знакомые слова. Это тот самый ритуал, который ребята из Корпорации проводили на крыше, только здесь беловолосая девушка шестнадцати лет уже никого не спасает. Сейчас ей предстоит доказать, что она достойна подняться на новый уровень магического искусства. «Вас не насторожило, что этот ритуал находился в середине книги? Не посетила ли мысль, что до него необходимо пройти несколько уровней подготовки?», - вспоминает Маша слова чародейки, некстати осознавая, что девушке потребовалось четыре года обучения у темнейшего из магов, чтобы быть допущенной к этому. Понятно теперь, почему она смотрела на них, как на идиотов. Господи, они ведь и были идиотами! Ледяница взлетает над пентаграммой. Кричит – дико, нечеловечески, захлёбываясь собственным воплем. Не так, как кричал молодой Карачун из недавних видений, но всё равно хочется закрыть уши руками, зажмуриться и куда-то забиться. Её кожа становится прозрачной, и Маша видит, как, повинуясь течению ритуала, покрываются изморозью внутренние органы, как стынет кровь, как сердце начинает биться медленно и глухо. Раздаётся мерзкий «хруп», как от треснувшего льда, но в этот раз Маша успевает заметить, что стало его причиной: это треснула радужка Ледяницы. Острейшими осколками поранила глазные яблоки, и теперь вытекает из глаз вместе с кровавыми слезами. Теперь Маша понимает, что на самом деле скрывается за фразой «нестабильный ледяной ген». И тихо радуется, что у неё самой обошлось только видениями. Это ли увидел Карачун? Возможность подобных изменений в организме дочери Хранителя ключа? Поэтому так ругался, по мере сил её исцеляя? Скажи ей кто-нибудь, что она будет так горячо благодарить тёмного мага, Маша бы в жизни не поверила. Но после серии этих видений? Когда же они закончатся? И не в этом ли была их цель: заставить её посмотреть на происходящее с другой стороны? С ракурса, недоступного никому другому. - Я… не… никчёмная, - хрипит Ледяница, сорванным голосом, глядя в никуда. – Я докажу. Не… разочарую. Сжимает зубы и рычит. Рычит, как загнанный в угол хищник: низко, утробно, страшно. Вызывая на смертный бой саму магию. Не боясь поставить на кон собственную жизнь. И волна силы зарождается внутри, взрывается где-то у сердца, вырывается из декаграммы… и разносит весь интерьер церкви, выбивает стёкла и спешит дальше, в мир нести разрушения всему, до чего доберётся. Девушка опускается на пол и выдыхает долго, протяжно. - Справилась, - шёпот гулко отдаётся в полуразрушенном помещении. И в глазах её столь исступленная радость, что Маше кажется, будто от результата ритуала зависела её жизнь. Она встаёт и, пошатываясь, ковыляет к выходу. Со второй попытки открывает тяжёлую дверь. Карачун ждёт у входа, его губы растягиваются в улыбке при виде ученицы. - Поздравляю, - только и говорит он. Маша не смогла бы описать его тон. В нём и гордость, и немного радости, довольство… и нотки тревоги. Так многое выразил одним словом. И Ледяница знает, расцветает улыбкой, сверкает счастьем в начинающей восстанавливаться радужке. Делает шаг, отпуская створку, и, стремительно бледнея (хотя куда уж больше!), кренится, не удерживаясь на ногах. Плавным движением маг оказывается рядом, подхватывая девушку. - Прости, - её голос слабый, что немудрено после такого напряжения. - Ты молодец, - произносит успокаивающе, и, после небольшой паузы, добавляет. – Ледяница. - Ледяница, - произносит, будто пробует имя на вкус. – Мне нравится. Только… я ведь ещё пока… - Научишься. В тебе достаточно силы, чтобы стать равной ледяным духам. - Стану! И ты не пожалеешь, что взял меня в ученицы. - А я и не жалею. Несколько секунд они глядели друг на друга с одинаковыми улыбками на лицах, после чего девушка потеряла сознание на руках наставника.