Нежданное путешествие

После того, как шарахнуло в шестой раз, Бильбо был почти готов выскочить наверх и помчаться разыскивать этого самовлюбленного психопата, каким-то чудом получившего пост начальника базы. Однако буквально через секунду подполковник собственной персоной слетел в убежище. Судя по всему, он проигнорировал ступеньки и просто-напросто спрыгнул вниз. Выпрямившись, он машинально одернул форму и размашисто зашагал к руководителям подразделений; первым ему утвердительно кивнул Давид, затем – тот самый майор, проводивший занятия по географии. Все на месте. Элимэлех не стал ничего говорить и небрежным жестом отпустил солдат. Бойцы, уже явно привычные, вытащили из неосвещенной части укрытия длинные скамейки вроде тех, что обычно стоят в спортзалах, и расселись ровными рядами; сам подполковник отошел в угол и сел по-турецки прямо на пол, прислонившись спиной к шершавой стене. Вокруг завязалась непринужденная болтовня; артобстрел был таким же обыденным делом, как дождь или туман в Лондоне. – Садитесь, мистер Бэггинс, вы устанете стоять, – Элимэлех гостеприимно похлопал ладонью по бетонной плите рядом с собой. – Я почти забыл, что теперь при перекличке в понятие «все» входит и мистер репортер. Однако я рад, что вам хватило здравого смысла спуститься сюда, а не скакать под огнем, выискивая сенсацию. – Вы меня за идиота принимаете? – Бильбо отдавал себе отчет, что именно так о нем и думает подполковник, но остановиться уже не мог. Нервное напряжение требовало выхода. Опустившись рядом с Элехудом на пол, журналист выпалил: – Где вы были так долго? Правая рука Элехуда, до этого расслабленно лежавшая на колене, вдруг напряглась, словно сжимая рукоять фантомного ножа. Бильбо подобрался, прекрасно понимая, что даже готовый к броску, он не сможет ничего противопоставить опытному спецназовцу. Оставалось надеяться, что сидевший близко к краю скамейки Кфир сможет утихомирить дядю. Но никакого броска не последовало; Элимэлех спокойно заговорил: – Мистер Бэггинс, напомните мне номер должностной инструкции, в которой указано, что я должен перед вами отчитываться. Конечно, такой инструкции не было, и быть не могло. Бильбо выдохнул, стараясь совладать с собой, и вдруг ляпнул: – Я за вас волнуюсь! – и тут же сам испугался своей наглости. Вот теперь Элимэлех точно стукнет его головой о стену пару-тройку раз, а потом отчитается перед Гандалем: «Он не пошел в убежище во время обстрела. Я должен был его за уши тащить?» Бильбо был уверен, что Элехуд тащил бы за уши любого из нахалевцев, рискуя собой, но спасать жизнь журналисту... Вот не было печали. – Я вас об этом не просил, – тихо заметил командир. – Еще вопросы будут? – Да, – профессиональный интерес теперь стоял превыше собственного отношения к Элимэлеху. – В комнате отдыха я видел книгу, Джейн Остен, в оригинале. Это ваша? – Я принес ее на базу, теперь она общая. Мне кажется, или вы удивлены? – Да, если честно, удивлен. Женский роман на военной базе... – Мистер Бэггинс, – голос подполковника зазвенел, и несколько парней с ближней скамейки нервно обернулись на командира. Тот чуть заметно покачал головой, показывая, что начальственный гнев обращен не на них. – Вам, журналисту, должно быть хорошо известно, что литература не бывает «женской» и «мужской», она бывает хорошей и плохой. Я высоко ценю талант Джейн Остен и ставлю ее в один ряд с такими мастерами, как Чарльз Диккенс, Вальтер Скотт, Артур Конан-Дойл, Редьярд Киплинг и Шарлотта Бронте, а из более современных авторов не могу не отметить Джона Рональда Роуэла Толкина. – Вы Шекспира не назвали, – пискнул Бильбо, откидываясь назад, к стене. Элимэлех смерил его долгим взглядом, в котором читалось отчетливое «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?» Теперь понятно, у кого Кфир перенял мимику и манеры... – Признаться, я удручен уровнем знаний родной литературы, демонстрируемым британскими журналистами. Я перечислял прозаиков и романистов, а Уильям Шекспир, при всем моем к нему уважении и трепетной любви, был поэтом и драматургом. Вам разъяснить разницу между прозой и по-эзией, или вы и Сервантеса с Лопе де Вега на одну доску ставите? – Не стоит... разъяснять, – простонал Бильбо. Мысли прыгали обезумевшей лягушачьей стаей, и подсознание фиксировало только самые короткие и связные: «Спецназовец-книголюб, ага. Снайпер-литературовед. Умереть – не встать... » Только вечером, когда Бильбо дословно записывал короткий разговор в блокнот, в глаза бросилась почти точная цитата: «Литература не бывает «женской» и «мужской», она бывает хорошей и плохой». Журналист был готов сгрызть свой блокнот, если Элимэлех не переиначивал Булгакова. «Пойти в Иордане утопиться, что ли... » *** В свободное время, как и просил подполковник (просил? приказывал!), Бильбо явился в комнату отдыха и протянул Элимэлеху свои записи. Тот, не поднимая головы от шахмат, махнул рукой в сторону. – Да-да, посидите, пожалуйста... Ну точь-в-точь чиновник посольства или мелкий бюрократ! И откуда в нем что берется? Бильбо машинально огляделся. Комната была почти пустой, только в давешнем кресле уткнулся в тетрадь Натан. Остальные бойцы, видимо, сидели по своим комнатам и отчаянно учились; близился зачет или что-то вроде того по картографии. – Бенцион, мат в десять ходов, если ты тронешь ферзя, и в семнадцать, если походишь слоном. На этом предлагаю партию завершить, – Элимэлех говорил на английском, а не на иврите. Неужто из уважения к сидящему тут же журналисту? – А если ладьей? – раздумчиво спросил его противник. – Если ладьей – то в шесть, – хмыкнул командир. – Сдавайся. – Убедил, – Бенцион уложил на бок короля, пожал руку Элимэлеху и начал собирать фигуры в доску. – Давайте сюда свою статью, мистер Бэггинс, – почти беззлобно попросил Элехуд. – Я не верю своим ушам! – Бильбо протянул ему свой блокнот. – Вы наконец-то решили обращаться ко мне без издевок? – Вы прекрасно держались под первым в вашей жизни обстрелом, – пожал плечами подполковник. – Сидеть под взрывами и расспрашивать меня о литературе – это сильно даже для журналиста. – Я посчитал, что глупо было бы трястись, будто кролику. – Тем не менее, вы тряслись, – все так же спокойно констатировал Элимэлех. – Тряслись, но не показывали виду. Ваша смелость заслуживает, минимум, уважения. Бильбо понадеялся, что подполковник не заметит его смущения. Надежды не оправдались уже вторично. – Из того, что вы краснеете, как маков цвет, я могу сделать вывод, что мое уважение для вас ценно. – Конечно, ценно, – Бильбо поторопился прикрыть лицо рукой, сделав вид, что деликатно зевает. – Вы ведь легенда... – О моей легендарности вы слышали только от других бойцов и ни разу не видели меня в бою. Стоит ли принимать на веру все, что услышите? Евреи ведь любят и приврать. – Не думаю, что бойцы Нахаля стали бы врать про своего командира. – А вы неплохо выкручиваетесь, – усмехнулся Элехуд. – Что же, давайте почитаем ваши записи... Бильбо ожидал, что подполковник не сможет расшифровать какие-либо сокращения или жаргонизмы и попросит помощи или хотя бы комментария. Ничего подобного не случилось; Элимэлех читал бегло, не спотыкаясь на фразах и не прочитывая дважды одну и ту же строчку, как делает человек, не сразу осознающий смысл написанного. Читал он абсолютно молча, не выказывая никаких эмоций, словно просматривал финансовый отчет, а не детальное описание лично себя и своих подчиненных человеком со стороны. – Очень неплохо, мистер Бэггинс, я даже вычеркивать ничего не стану, только попрошу вас не указывать полные имена в окончательном тексте, хватит и первой буквы. Кстати, вы так и собираетесь фиксировать каждую минуту на базе? Не слишком ли длинная статья получится? – Напомните мне хоть один журналистский закон, который бы запрещал описывать базу развернуто и подробно? Впервые Бильбо увидел на лице подполковника не усмешку, а почти полноценную улыбку. Короткую, легкую, но все же улыбку. – Вы быстро учитесь, и за это я могу вас только похвалить. Иначе здесь, у Газы, не выжить. Спокойной ночи, мистер Бэггинс. – И вам спокойной, – ответил журналист, забирая блокнот. Кажется, одно очко у подполковника он отыграл.