Нежданное путешествие

В пятницу утром Бильбо дернулся и попробовал вскочить, даже еще толком не открыв глаза. Он всегда неплохо приспосабливался к новым условиям, но чтобы вот так, за неделю, привыкнуть к ранней побудке – пахло подвигом, не иначе. Царившая в казарме тишина неприятно резанула по ушам. Проспал?! Глаза разлипаться упорно не хотели, пришлось напрягать застывший в болевом спазме пресс, садиться и помогать себе пальцами. Остальные шестнадцать человек сладко посапывали, кто – обнявшись с подушкой, кто – вытянувшись, как труп в морге; один Кфир, как всегда, разметался морской звездой, скинув подушку с койки и подметая краем одеяла пол. Бильбо поднес дрожащую руку с часами к глазам и попытался сфокусировать взгляд. Пять ноль две. Так какого?! Где этот горнист? И, кстати, кто он? Журналист каждое утро обещал себе разведать, кто же рискует собой и будит одним махом полсотни уставших мужиков, но исполнить обещание как-то не получалось. «Тебе что, больше всех надо? Лишний час сна – счастье! Ложись обратно». Когда горн-таки пропел, Бильбо, тихо постанывая и стараясь непослушными руками натянуть форму, пытался вспомнить: приснилось ли ему, что в пять утра было что-то необычное, или нет? А если не приснилось, то что это было? Уже в столовой ему разъяснили, что на Шаббат дается лишний час сна и солдат отпускают по домам. Конечно, не всех: только отличников учебы и тех, кто провел неделю без нареканий начальства и заслужил отдых. В общем, «команду» почти полным составом, плюс еще два десятка человек из обоих отделений. – Дома всех семья ждет, братишка-сестренка, мама-папа, девушка, – на последнем слове Кфир мечтательно прижмурился, и Бильбо понял, к кому именно из списка он так торопится. Парень ловко и уверенно увязывал вещмешок, винтовка лежала, небрежно брошенная, поверх покрывала. – Шаббат – семейный праздник, дома отмечают. Хозяйка стол накроет, свеча зажжет, потом – молитва, потом – ужин. Потом – отдых... – А почему в пятницу уезжаете, а не в субботу утром? Кфир бегло глянул на часы, потом – с явным неудовольствием – на назойливого журналиста. – Потому что Шаббат пятница в закат начинается! Солнце уснул – Шаббат начался. Прости, Биль, время, я ушел. Он подхватил тяжелый мешок, закинул за спину, подтянул лямки и едва ли не вприпрыжку бросился к выходу. У шлагбаума второй раз просигналил автобус; после третьего раза он уедет, и тогда Кфир останется в Шаббат на постылой базе. Уже из коридора Бильбо услышал грозный командирский рявк Элехуда. Кфир пулей влетел обратно в казарму, едва не поскользнулся на стремительном развороте, но сумел погасить инерцию груза за спи-ной, схватил винтовку, столь опрометчиво забытую на кровати, и бегом рванул обратно. Элимэлех что-то еще добавил ему вслед, видимо, насчет первого и последнего раза. Бэггинс знал, что за оставленное или забытое оружие следовал беспощадный трибунал, но подполковник дал племяннику поблажку. – Мистер Бэггинс, прекратите на меня смотреть, как кролик на удава. Раздражает, – Элимэлех заглянул в казарму, проверяя, все ли, кто должен был, умчались на автобус. Все, Кфир был последним. – Простите, подполковник, не привык следить за своим взглядом, – Бильбо слишком устал, чтобы соблюдать субординацию и даже не находил в себе сил встать перед стоящим командиром. Да что там, он даже глаза не хотел открывать лишний раз. – А вы не поедете домой отмечать Шаббат в кругу семьи? – Вся моя семья только что уехала, – короткая, но горькая фраза резанула сначала по ушам, а потом и по сердцу. Любые слова прозвучали бы одинаково бестолково и неуместно, поэтому Бэггинс, чувствуя, как сгорает со стыда от своей бестактности, пробормотал: – Пр... Простите. Элехуд ничего не ответил, и Бильбо сообразил, что он уже ушел. Интересно, теперь он усилит репрессии, срывая зло, или проигнорирует инцидент? Выяснять это журналист, несмотря на природное любопытство, не решился. Утром в субботу он благополучно проспал все мыслимые и немыслимые сроки и очнулся почти в одиннадцать, с гудящей головой и совершенно разбитый. Отдохнул в выходной, называется... Подполковника на базе не было, в этом Бильбо убедился довольно быстро. Оставшейся братией руководил Давид, как старший по званию после Элимэлеха. «По званию – после, а по ехидству – чуть не впереди планеты всей», – угрюмо думал Бэггинс, рассматривая подарок бывшего сапера. Яркий, красиво оформленный, с картинками и орнаментами на страницах... Букварь. Журналист и сам не заметил, как увлекся изучением еврейского алфавита и аккуратным срисовыванием странных знаков. Заглянувший в комнату Давид, давясь от смеха, объяснил, что на иврите, как и на арабском, писать надо справа налево, а не наоборот. – Как и на арабском? А ты и арабский знаешь? – Так, средненько, на базарном уровне, гораздо хуже Элехуда. – Он что, еще и по-арабски говорит? – Второй государственный язык, – удивился реакции журналиста Давид. – Да и учат этому на спец-курсах, как не знать? Или, ты думал, боевики будут учить иврит, чтобы с нами общаться? – Я вообще не думал, что вы с ними общаетесь, – честно признался Бильбо. – Приходится... – бывший сапер заметно помрачнел. – Иногда. Когда просишь заложников отпустить, или на допросах... В общем, приходится. Тебе не кажется, что ты засиделся за книжками? – А что ты предлагаешь? – Бэггинс с радостью бы засиживался за книгами и дальше, но инстинкт подсказывал, что ему хотят предложить что-то очень интересное. – Хочешь на стрельбище сходить? Хоть немного научишься с оружием обращаться, а то шарахаешься каждый раз от винтовок, как от чумы. Не дело это, особенно здесь. Если бы у Бильбо не ныло все тело, он бы от радости пустился бы в пляс по комнате. Подполковник к стрельбищу его не подпускал и на километр, не то что разрешить стрелять! А Давид, кажется, был на порядок либеральнее. – Вижу, глаза загорелись, – улыбнулся офицер. – Пошли, только потом Элехуду не растрепи, а то он тебя простит, а с меня шкуру спустит. – А с чего ты взял, что он меня простит? – тут же спросил Бильбо, стараясь делать вид, что его этот вопрос волнует постольку-поскольку, и он не горит желанием выяснить как можно больше информации про командира. – Ну, а что он тебе сделает? Ты же не солдат и вообще подданный Великобритании, вроде. Элехуд тобой даже командовать не может. – Не может, но командует же, – они уже пересекали внутренний двор. – Это не команды, – хмыкнул Давид. – Это рекомендации. Ты его еще на операции не видел... – А увижу? – Посмотрим, как он сам решит. Может, и увидишь, – Давид пожал плечами: он явно не задавался этим вопросом раньше. «Стрельбищем» офицер назвал все тот же полигон, где проходили занятия крав мага. Состроив гримасу мученика и вознеся молитву Элиаху, Давид вручил Бильбо свою винтовку и начал объяснять, что, как, куда и зачем. После того, как нагретый солнцем и отполированный ладонями приклад лег ему в руки, Бильбо забыл обо всем на свете и просто наслаждался. В детстве он, как и все мальчишки, играл в солдатиков, войну и бегал с ружьем, сделанным из ветки росшего тут же, возле дома, развесистого клена. Много позже, в студенчестве, он выиграл на каком-то из конкурсов абонемент в стрелковый клуб и регулярно его посещал. Потом абонемент кончился, новый купить все не получилось: то не хватало денег, чтобы оплатить жилье, то требовался новый фотоаппарат... В общем, увлечение оружием у мистера Бэггинса постепенно забылось. Забылось, но, черт возьми, никуда не делось! – Пойдем, уже поздно, – Давид отобрал у него винтовку, зашипел, обжегшись о горячее дуло, и потащил журналиста к базе. Вдалеке, над морем, садилось рыжее солнце. Бильбо показалось, что закатное светило ему подмигнуло чисто по-еврейски – лукаво и чуть с грустинкой.