Нежданное путешествие

У шлагбаума их встречал едва ли не весь личный состав базы. Бильбо отметил, что все, кто стоял у проходной, пересчитывают выпрыгивающих из машины парней. Когда последним выскочил Элехуд, у встречающих на лицах отразилось облегчение. Ле хаим. (1) Все вернулись. – Парни, бегом в душ, потом на построение, – приказал подполковник. – Мистер Бэггинс, вас душ тоже касается. Бильбо хотел было снять рюкзак, но Элехуд покачал головой. – Не стоит. Идите, не торчите здесь. Медленно, как во сне, Бильбо дошел до казармы, оставил у своей кровати снаряжение, почти на автопилоте поплелся в душ... Перед глазами до сих пор стоял тот мужчина, которого застрелил Кфир: вот он безмолвно падает на колени, вот взлетает уголок куфии, скрывавшей лицо, вот тело валится мешком на песок и кровь сбегает в сухую землю... Нет, крови Бильбо не видел, но буйная фантазия журналиста рисовала и ее. А потом, совсем невозможное – светлый сгусток души, улетающий на небеса, к Аллаху. И за этим серым фоном стояло ледяное спокойствие снайпера, «снявшего» цель по первой же команде, и та ненависть, что полыхала в глазах Элехуда, когда он повел за собой группу. Ненависть и наслаждение местью; жуткая, почти нечеловеческая смесь. Бэггинс нетвердым шагом вернулся в пустую казарму, мельком бросил взгляд в окно, где Элимэлех проводил построение, и машинально отметил, что и подполковник успел принять душ, и теперь на лице не было грязных разводов, а мокрые волосы стояли дыбом. Бильбо понял, что он не в силах сейчас смотреть на это, и навзничь рухнул на постель. В горле стоял жесткий комок, на сердце давило, но слез не было. Лучше бы он расплакался, честное слово, может и полегче стало бы, может, ушло бы это видение падающего на колени палестинца... Но нет, оно продолжало являться, стоило Бильбо закрыть глаза, поэтому он перевернулся на живот, уткнулся взглядом в спинку кровати и замер, вслушиваясь в собственное дыхание. Палестинец дышать уже не мог. «Успокойся, это война. И ты сам же никого не убил, правильно? – внутренний голос пытался немного успокоить хозяина. Получалось плохо. – Не убил. Но убили на моих глазах. И, черт возьми, если бы нужно было, я бы и сам схватил автомат! Если бы кто-то из них угрожал Кфиру или Давиду... Или Элимэлеху, чего скрывать. Интересно, а сколько людей за время своей службы убил Элехуд? Переживал ли он после первого убийства?» Кровать тихо скрипнула, и Бильбо шарахнулся в сторону от неожиданности, едва не скатившись на пол. Рядом с ним, совсем близко, сидел подполковник. – Простите, не хотел напугать, – он как бы ненароком показал открытые ладони, намекая, что явился без оружия, с миром. Бильбо сел, машинально собравшись в группировке. – Почему вы меня боитесь? – Не боюсь. – Да, я вижу. – Элимэлех чуть усмехнулся. – Вы переживаете из-за тех арабов? Они того не стоят, не надо. Они знали, на что шли, когда приехали в Яд-Мордехай. – Да, но их убили у меня на глазах, понимаете? Четырнадцать человек. Убили. Навсегда. У них, на-верное, дети... А вы гордитесь этим, наслаждаетесь местью! – вдруг выкрикнул Бильбо, сам удивленный своей горячностью. Но удивление это прошло как-то мимоходом, отстраненно и тускло, почти незаметно. – Местью... – медленно, как бы нехотя повторил Элимэлех. – Видимо, придется вам рассказать, за что и кому я мщу. Вам когда-нибудь приходилось врать детям, мистер Бэггинс? Бильбо хотел ответить, что его профессия подразумевает, в общем-то, вранье, но остерегся. Он работал в отнюдь не детском издании, писал вполне серьезные статьи на довольно взрослые темы. Дети их вряд ли стали бы читать. – Нет, не приходилось. – А вот мне приходилось, – с горечью сказал подполковник. Бильбо вдруг увидел, насколько тяжело тому раскрывать душу перед почти незнакомым человеком, но и спецназовцу иногда необходимо выговориться. – Кфир и Фри налетали на меня с порога, и я каждый раз придумывал им новую сказку. Что мама задержалась в командировке, что маму отправили на отдых, что мама ужасно занята, но просила передать, что любит их, своих малышей. А потом, когда я пришел еще раз, воспитатели вывели ревущих навзрыд мальчиков. Кфир требовал: «Дядя, скажи ему, что он врет, что мама к нам вернется!» А Фри кричал: «Дядя, скажи ему, что мама умерла!» Когда я спросил у воспитателей кибуца, (2) почему дети плачут, и кто им сказал про мать, они только пожали плечами – мол, сами догадались, никто им ни о чем не говорил. И вот тогда мне пришлось сказать малышам правду. Что мама действительно погибла и больше к ним не придет. А после этого я до вечера проплакал вместе с ними в маленькой темной комнатке. Я, тогда уже капитан Сайерет Маткаль, командир группы, на чьем счету было полтора десятка успешных операций. Подполковник умолк, но Бильбо чувствовал, что это еще не конец истории. Неосознанно он раскрылся, поменяв позу и подвинувшись поближе к Элимэлеху. Немного помолчав, тот продолжил: – Мне было пятнадцать, когда мне пришлось хоронить отца. Его убили в первой Ливанской, (3) а тело принесли сослуживцы... Я узнал его только по старым шрамам, настолько сирийцы его изуродовали. Мы с Дорой, моей сестрой, остались одни. Нас не отправили в интернат только потому, что мне через две недели исполнялось шестнадцать, и я мог содержать семью. Работал, где придется и кем придется, искал любую возможность... Дора зарабатывала шитьем. Через два года меня забрали в армию, сперва в Голани, (4) потом, после курса обучения, в Сайерет Маткаль. Дора служила в медицинских частях, и для меня не было большего счастья, чем, очнувшись в госпитале, увидеть ее рядом с собой. Впрочем, я не часто попадал в госпиталь. Вы меня еще слушаете? Бильбо молча кивнул, боясь прервать рассказ словом или движением. Кто знает, захочет ли Элехуд говорить, если его перебить? – Дора вышла замуж, родился Эфраим, потом, через год, Карми, – перехватив взгляд собеседника, Элехуд пояснил: – Кфир – прозвище. Он с детства лохматым был, кудрявым очень, и волосы вечно торчали, как грива. Вот и прозвали его Кфир, «львенок»... Потом даже учителя в кибуце его так называли. Муж Доры, Арье, служил в Мишмар аГвуль, погранвойсках. Кстати, Арье тоже переводится как «лев», Кфир этим даже гордился... Ему было полтора года, когда его отца застрелили в заварушке на границе. Тогда через заставу пытался прорваться отряд арабов, их всех перебили, конечно, но они смертельно ранили Арье в перестрелке. Дора осталась одна с двумя мальчиками на руках. Конечно, я ей помогал, как мог, моя зарплата переводилась ей. У нее дома, в той комнате, где я обычно ночевал, когда приезжал, постоянно горела тонкая свеча... Дора всегда знала о времени очередной операции: после них на счет зачисляли немаленькую премию. Зачисляли до тех пор, пока она не попала под артобстрел палестинцев в Ашдоде. Дора выскочила из убежища, чтобы затащить внутрь оглушенного парня... Правильно говорят – бывших военных не бывает, у нее просто сработали рефлексы – спасти раненого, во что бы то ни стало. Их обоих накрыло следующим выстрелом, и опять мне пришлось хоронить родного человека. Малыши остались круглыми сиротами, сначала я попросил отпуск, чтобы побыть с ними, а потом их перевели в интернат. Вы ведь не знаете, что такое – остаться без родителей в шесть лет, правильно? А Кфир и Фри знают. Так что вы хотели мне сказать о мести, мистер Бэггинс, и что вы знаете о детях, оставшихся без родителей? Во время всего рассказа Бильбо еще кое-как сдерживался, крепился, кусал губы и сжимал в кулаках покрывало, но последний вопрос, произнесенный Элимэлехом вполголоса, очень устало и обреченно, добил журналиста окончательно. Плотина была прорвана; Бильбо горько, навзрыд, расплакался, словно ребенок. Собственно, он и не плакал ни разу с детства, старался сдерживаться, и это получалось. Но сегодня... Сегодня было слишком много всего: смерть, прошедшая так близко, спокойствие бойцов, только что уничтоживших чужую группу и рассказ подполковника, выкрутивший душу досуха. Элимэлех не удивился истерике журналиста и никак не стал ее комментировать. Просто молча, по-отцовски привлек Бильбо к себе и обнял за плечи, невозмутимо дожидаясь, пока тот успокоится. Это был нервный срыв, обычный для новичка, впервые увидевшего войну в двух шагах от себя, да еще и так четко. Элехуд наблюдал такие истерики не раз и не два, видел их среди подчиненных и среди закаленных бойцов, сам срывался пару раз и не считал слезы для мужчины чем-то зазорным. При-знаться, он ожидал чего-то подобного раньше, во время артобстрела, но тогда Бильбо сдержался, хотя явно был близок к панике. А сейчас... Сейчас ведь и повод есть. Элимэлех вспомнил, как сам получил пару затрещин после одной из операций, когда уже на базе его затрясло от кошмарной помеси смеха и слез; тогда его командир, мудрый человек, сначала разогнал всех сослуживцев из казармы, и только потом привел парня в чувство тяжелой майорской рукой. Тот день будущий подполковник запомнил навсегда, как пример единственно верного обращения с подчиненными. Но для Бильбо, кажется, способ был неприменим: журналист уже успокаивался и только слегка вздрагивал, утирая рукавом лицо. Придя в себя окончательно, Бэггинс вдруг ужаснулся своему положению и поторопился вылезти из-под руки подполковника. Элехуд тут же отпустил Бильбо и притворился, что последние десять минут пребывал в нирване, ничего вокруг не видел и не слышал. – Мистер Бэггинс, больше вы с нами ни на одну операцию не пойдете. Надеюсь, это понятно? Бильбо кивнул, не пытаясь спорить. Он и сам больше не хотел никаких операций, перестрелок, вообще ничего. Единственным желанием было лечь и уснуть, причем без сновидений, и как можно дольше не просыпаться. – Отдыхайте. Только очень вас прошу, не пытайтесь тормошить и расспрашивать остальных, рискуете нарваться на неприятности. Журналист снова кивнул и молча проследил взглядом, как подполковник покидает казарму. Какие уж тут расспросы, когда и сам все видел своими глазами? ---- (1)Ле хаим - с ивр. "Будем жить", традиционное пожелание. (2)Кибуц - в Израиле добровольное объединение людей с целью поселения на земле и организации жизни. (3)Первая Ливанская - Ливанская война 1982, названная операцией «Мир Галилее». Военная операция Израиля на территории Ливана в 1982 г. в рамках гражданской войны в Ливане с целью уничтожения баз Организации освобождения Палестины. (4)Голани - 1-я пехотная бригада «Голани», пехотная бригада армии Израиля.