Нежданное путешествие

Бильбо подняли задолго до рассвета и едва ли не силой погнали завтракать. По словам Фри, поесть перед операцией необходимо, даже если не хочется – кто знает, когда в следующий раз представится такая возможность? Бэггинсу есть не хотелось, но под взглядом подполковника пришлось. Журналиста ощутимо потряхивала смесь куража и нервного напряжения; «команда», полным составом отправляющаяся в рейд, напротив, выделялась спокойствием и сосредоточенностью. Пытаясь унять собственные эмоции, Бильбо попробовал отвлечься разгадыванием, кто из бойцов по-настоящему спокоен, а кто только делает вид, что ему все нипочем. Таких оказалось примерно поровну; те, кто были постарше, уже привыкли к подобным операциям, а молодежь усердно старалась показать силу привычки. Единственным исключением стал все тот же вездесущий Кфир: несмотря на юный возраст, подобная операция явно была не первой в его послужном списке. Бильбо подумал, что она даже и не в первом десятке, настолько безмятежным казался снайпер. Перед выходом, когда весь отряд построился в кабинете Элимэлеха, уже в полной выкладке, подполковник молча прошелся вдоль шеренги с вытянутой вперед рукой. На раскрытую ладонь бойцы аккуратно выкладывали небольшие темно-зеленые книжечки – личные удостоверения, понял Бэггинс. Собрав все и добавив свое, подполковник аккуратно сложил документы в сейф и захлопнул дверцу – то ли ритуал, то ли служебная инструкция, непонятно. Затем – короткий приказ, и бойцы запрыгали на месте, все с тем же выражением глубокой сосредоточенности на лицах. Борух тут же остановился и застегнул молнию, язычок которой цеплял приклад автомата; Даниэль дернул за рукав Одэда и поправил ему лямку на рюкзаке, затянув ее до упора. – Мистер Бэггинс, вам особое приглашение нужно? Бильбо послушно подпрыгнул пару раз, чувствуя, как тяжелый рюкзак взлетает за спиной. Вчера Давид потратил немало сил, разъясняя, зачем нужна каждая деталь экипировки и для чего ему, журналисту, тащить это все на своем горбу. В конце концов, Бэггинсу приказали заткнуться, отойти и не мешать профессионалам. Сейчас вся эта атрибутика казалась Бильбо слишком тяжелой и вообще лишней, к тому же она ужасно гремела и бряцала. – Спиной, – отрывисто скомандовал Элехуд. Бэггинс подчинился, почти неосознанно съежившись и ожидая короткого, но точного удара по сонной артерии, после которого он никуда не поедет, а останется здесь, на полу, приходить в себя и проклинать свою наглость и вчерашнее упрямство. Удара не последовало; журналист не видел, что именно делает подполковник с его рюкзаком, но после его вмешательства тащить груз оказалось на порядок легче. – Лицом, – прозвучал второй приказ. Теперь Бильбо видел, что подполковник затягивает ремни на лямках, подгоняя рюкзак на нужную высоту. – Мистер Бэггинс, запомните одно: никуда не лезть, ничего не трогать, никому не мешать. Все, понеслась. Только сейчас он понял, в чем была разница между «рекомендациями» и «приказами» Элехуда. На первые Бэггинс еще хоть как-то мог найти ответ, вторым же оставалось только подчиняться, причем быстро и беспрекословно. Во дворе их ждала машина – что-то вроде бронированного микроавтобуса, только без кресел, с двумя рядами скамеек вдоль бортов. Кфир запрыгнул внутрь первым и пробрался в самую даль; следом за ним Элимэлех загнал Бильбо. – Почему ты первым зашел? Последним же выходить будешь, я прав? – А каким я должен выходить? – удивился парень. – Калаим в атака не бегает, уровень не тот. Только сейчас Бэггинс заметил, что рюкзак Кфира меньше, чем у остальных, а сбоку к нему накрепко притянут продолговатый чехол снайперской винтовки. На коленях у Кфира лежал автомат, парень держал его уверенно и чуть расслабленно, как держит руку своей невесты жених после помолвки. Бильбо ему даже позавидовал. Ехали они недалеко и недолго, причем в полном и вдохновенном молчании; солнце еще не успело встать, и потому поездка в душной тесноте салона не принесла неудобств. Их высадили недалеко от цели: последний в ряду таких же заброшенных хижин, покосившихся и обветшавших, домик находился у края обрыва, всего лишь в полусотне метров от неглубокого, но длинного овражка, поросшего по краю злой колючкой. Вчера, на обсуждении плана операции овражек был единогласно избран лучшим местом для главной, ударной группы. Семеро нахалевцев и Бильбо, стараясь не шуметь, пробрались низом оврага почти к самому домику. Вторая часть бойцов обошла его с другой стороны – чтобы подстраховать своих, если вдруг добыча ринется не в том направлении, в каком должна. Перед домом стоял ничем не приметный грузовик, запыленный и потрепанный. Бильбо на такой и внимания бы не обратил, если бы увидел его где-нибудь в другом месте. Но здесь... Здесь, посреди заброшенной окраины, возле дома с выбитыми стеклами и снесенной с петель дверью, прислоненной к косяку, вполне себе живой и рабочий грузовик выглядел странно. «Стоял бы давно – обязательно бы колеса свинтили», – мелькнула у Бэггинса шальная мысль. Прислонившись к обшарпанной стене дома, дремал одинокий охранник – молодой араб с АК на коленях. То ли царившая здесь тишина подарила Бильбо ощущение вседозволенности, то ли презрительное отношение нахалевцев к заранее обреченным врагам, но вся нервозность пропала, заменившись кристальной ясностью рассудка. – Надо, чтобы они не смогли никуда уехать, – полушепотом проговорил Элимэлех на странной помеси иврита и английского, понятной всем присутствующим. – Идеи? – Прострелить радиатор, – еще тише командира предложил Борух. – Да, и на выстрелы тут же выскочат эти крысы. Их больше, чем нас, не пойдет. – К тому же, с чего ты взял, что он не заминирован? – Давид внимательно рассматривал грузовик через какую-то хитрую оптику. – Один выстрел – и половина Яд-Мордехая в руинах. – Не обязательно стрелять, – вдруг решился подать голос Бильбо. – Подполковник, вы позволите? Прежде, чем Элимэлех успел ответить, журналист вытянул нож и пополз вперед, прижимаясь к земле. Надоевший до чертиков рюкзак он бросил в овражке. – Вернись, шлемазл! – зашипел Элехуд. Но было поздно. Бильбо уже вылез из оврага и полз к грузовику. Нож в руке отчаянно мешал, и после недолгого раздумья Бэггинс сунул его в зубы, сжав покрепче лезвие. До грузовика остался какой-то метр, который покорился ему на редкость легко. «Дуракам везет», – подумал Бильбо: даже на таком расстоянии было слышно, как похрапывает охранник. Так, теперь аккуратно... В детстве, пытаясь изгнать из себя примерность и скромность, недостойные мальчишки, Бильбо не раз прокалывал шины автомобилей, а потом с наслаждением слушал вопли хозяев. Сейчас надо повторить этот трюк: коротко чиркнуть по левому переднему колесу – и песок из-под него тонкой струйкой сдувается в сторону... Медленный прокол обеспечен; без шума и хлопков шина сядет сама, а найти прорезь не сможет даже самый внимательный специалист по шиномонтажу. Теперь задняя... Бильбо завершил задуманное за две минуты и вдруг похолодел, сообразив, что не сможет развернуться, и отползать в овражек придется ногами вперед. Однако жить хотелось, и желание это было сильным; мысленно попросив ангела-хранителя о заступничестве, диверсант-недоучка отправился в обратный путь. Он не дополз совсем немного. Внезапно налетевший ветерок поднял на земле песочную поземку. Журналист моментально собрал носом, глазами и ртом весь песок, какой только мог, замотал головой, пытаясь хоть как-то от него избавиться, и дернулся назад в последнем, почти неосознанном усилии. Кто-то из ребят ухватил его за ноги и стащил вниз, добавив к уже набившемуся песку еще пару горстей. Глаза Бильбо безбожно резало, слезы лились потоком, в горле прокручивался шершавый напильник. На фоне этого царапины на щеках казались мелочью. – Тихо! – ему зажали и рот, и нос, не дав чихнуть. Прежде, чем Бильбо сумел додумать мысль насчет того, что он с таким обращением банально задохнется, как голову ему обмотали какой-то тряпкой, глушившей звуки. Вволю начихавшись и хоть немного избавившись от песка в горле, Бильбо откинул тряпку с лица и попробовал протереть саднящие, слезящиеся глаза. – Куда грязными руками? – он не видел, кто это, но голос слышал отчетливо. – Тихо. – Мне больно! – прошептал Бильбо в ответ. Глаза резало все сильнее, и уже закралась мысль о конъюнктивите или, не приведи Господь, слепоте. – Подожди, – снова тихий полушепот. – Подожди, сейчас... Кто-то оттянул незадачливому диверсанту веки и первым делом закапал почти ледяную жидкость. Боль моментально ушла, будто ее отключили. Более того, пропал и вечный инстинкт, заставляющий зажмуриться, когда что-то касается глаз. Бильбо замер, уже с легким страхом ожидая продолжения. Спаситель сунул журналисту в руки флягу с водой и заставил обильно промыть глаза; беспрерывно текущие слезы этому только помогали. Минут через пять-шесть процедура была закончена; Бильбо еще поморгал, торопясь вернуть себе ясность зрения, и с удивлением отметил, что действие анестетика начало проходить. Глаза уже ощущали легкий дискомфорт, но и только; боли не было. Нервно обернувшись, он поймал взгляд Элехуда, прятавшего медикаменты по карманам, и тихо произнес: – Спасибо. Подполковник протянул Бильбо руку, помогая подняться. – Откуда такой опыт в прокалывании шин? – Еще в детстве тренировался, – признался журналист. – А что будем делать дальше? – Дальше – ждем, – спокойно ответил Фри. – Ждем, пока они прочухаются, поедят, потом прочитают намаз, и вся эта шайка повалит на улицу. Главного снимет Кфир, – молодой снайпер, как раз устанавливавший винтовку, согласно кивнул. – Арабы без командира – стадо баранов, сами никогда ни на что не решатся. Тут мы их и переловим, тепленькими. – Ты особенно многих переловишь, – тихо осадил его Элехуд. – Еще раз повторяю, пленники – не наша цель. Если хоть один из них потянется к оружию – стрелять на поражение. Еще не хватало, чтобы кого-то из вас зацепили в схватке. Возьмете «языка» – хорошо, не возьмете – черт с ним, Аллах своих признает. А что вы на меня так уставились, мистер Бэггинс? У меня вдруг выросли клыки и копыта? – Они у вас от рождения, – не удержался от колкости журналист. Элимэлех с поистине королевским спокойствием пропустил шпильку мимо ушей. – Спасибо за лестное определение. Мистер Бэггинс, надеюсь, вам не надо напоминать, чтобы вы сидели здесь и даже не думали повторять свои самоубийственные вылазки? Лучше глаза закройте ненадолго, полегче будет, – коротко глянув на часы, он добавил, – Фри прав, придется подождать. Обернувшись на Бильбо и удостоверившись, что журналист снова смотрит на мир ясными и чистыми очами, Элехуд почти за шиворот оттащил его чуть в сторону от остальной группы, и только тогда спросил: – Вы действительно идиот или талантливо прикидываетесь? – Простите, – Бильбо виновато понурился. – Не удержался. – В следующий раз вас пристрелят еще на первых сантиметрах. Я знал, что их группа неопытна, собрана в спешке и вообще страшно нервничает, и поторопится сбежать, как только перепакует взрывчатку. Вам эта информация не сообщалась, и я надеялся, что хотя бы снайперов вы побоитесь. Вместо этого вы лезете вперед, как Жанна д'Арк, и искренне ждете поощрения? Не дождетесь. Мистер Бэггинс, вам просто чудовищно повезло, запомните это раз и навсегда. – Я думал, вы меня убьете, – тихо признался Бильбо. – Я бы с радостью, но тогда вас пришлось бы тащить до машины, а мне жалко ребят. Сами дойдете, когда все закончится. Теперь-то хоть у вас хватит мозгов сидеть тихо и не рыпаться? Или мне все-таки показать вам, что такое «изоляция»? – Не надо, я понял. – Ни черта вы не поняли, – пробормотал Элехуд, поправляя тонкий проводок у шеи. Бэггинс только сейчас заметил, что на воротнике подполковника крепилась почти незаметная гарнитура, но спрашивать не посмел и прижался к горячей земле всем телом, стараясь выровнять стук сердца. Время тянулось невыносимо долго, ничего вокруг не менялось, домик оставался все так же тих и пустынен, как и прежде. У Бильбо уже закралось подозрение, что они ошиблись, что внутри никого нет и вообще все это – какое-то учение, где все понарошку. Но достаточно было одного взгляд на Кфира – приникшего к прицелу, замершего, готового в любую секунду к выстрелу, и становилось понятно – это не игра. Давид, лежавший рядом с калаим, почти локоть к локтю, скользнул взглядом по часам, потом, чуть слышно вздохнув, снова приник к своей оптике. Минута шла за минутой; пейзаж не менялся; начинало припекать солнце. *** – Внимание! – на тихую команду среагировали все – не шевельнулись, но напряглись еще сильнее, хотя, казалось бы, куда уж дальше. Раздался окрик – охранник спросонья дернулся, чуть не уронив автомат, поднялся и скрылся в доме. Из дверного проема один за другим выбежали трое юношей-арабов. Они бросились к грузовику и начали что-то переставлять в кузове, затем принялись таскать из дома какие-то тяжелые ящики и грузить их внутрь. Бильбо видел, что ящики им торопливо подавали у дверей. Когда погрузка закончилась, один из парней забрался в кабину, завел мотор и попробовал вырулить на заброшенную дорогу. Колеса, уже порядком сдувшиеся, крутились на месте, пыля не хуже дымовой шашки, и наотрез отказывались сдвигать машину с места. Стоило водителю выскочить из кабины, как он наткнулся взглядом на своих спутников, безжизненно лежавших на земле; подполковник не зря учил подопечных метанию ножей. Прежде, чем парень завопил, Давид, несильно размахнувшись, швырнул свой клинок. Короткий хрип, чуть слышное падение тела... Первая часть плана исполнена идеально. Нахалевцы выскочили из овражка, крадучись пробрались к грузовику и, прячась в пока еще не осевшей пыли, ловко покидали тела в кузов; однако мотор глушить не стали и почти бегом вернулись обратно в укрытие. Надо было ждать вторую группу, основную. Когда Бильбо, наконец, смог себе уяснить, что только что у него на глазах зарезали троих людей, со-бытия стали развиваться со скоростью горной лавины. Из дома вышла основная группа боевиков. Замотанные в разномастное тряпье, так что и лиц не разглядишь, все – с АК за спиной, в общей сложности десять или одиннадцать человек. Переговариваясь между собой о чем-то на арабском, они направились к грузовику. – Шевах, арба, штайн, ачат... (1) Эй! – скомандовал подполковник. Кфир, для которого звучала команда, нажал на спуск. Араб, шедший справа и чуть наособицу от остальных, рухнул сначала на колени, а потом и ничком, безмолвно, без крика. Нахалевцы, пользуясь секундой растерянности противников, вслед за командиром ринулись вперед. Бильбо бросилась в глаза и надолго врезалась в память та ненависть, с которой Элимэлех смотрел на врагов, и то упоение местью, что буквально светилось на его лице, когда он рванулся в атаку. Автомат в руках Элехуда ожил и заговорил отрывистыми четкими очередями. С его говором слился и треск остальных «Узи», в воздухе резко запахло порохом, кто-то вскрикнул, и Бэггинс отчаянно зажмурился, не желая видеть смерть стольких людей одновременно и на расстоянии вытянутой руки, не в силах следить, как в момент стекленеет взгляд, как пальцы еще судорожно сжимают приклад, силясь нажать на спуск, а тело валится на землю – всего лишь пустая оболочка, не самое удачное сочетание костей и мяса, уже не человек. Схватка заняла чуть больше минуты, а, по меркам Бильбо, целую вечность. После того, как клубок вопящих тел расцепился, он увидел, что Давид и Фри прижимают к земле одного из арабов, а остальные торопливо хватают тела и забрасывают их в грузовик. Журналист пересчитал нахалевцев – все на ногах, слава Богу... Когда пленника притащили к оврагу, он был спеленат и связан, точно младенец, и даже дернуться не мог. Хотя Бильбо на его месте и не стал бы дергаться, автоматы в руках израильтян ничего хорошего сулить не могли. Араб мог только в бешенстве зыркать черными глазищами в сторону пленителей и грызть тряпку, использованную вместо кляпа. Собственно, именно этим он и занимался всю дорогу до базы. – Уходим, – удовлетворенно шепнул подполковник. – Только быстро. Задержавшись на секунду, он обернулся и послал последние две пули в злосчастный грузовик. Затрещало бойкое, живое пламя; когда группа уже добежала до ожидавшей их машины, за спиной громыхнул запоздалый взрыв. Уже в кузове автомобиля, увозившего их домой, на базу, Бильбо осознал, что произошло. Только что на его глазах его друзья убили почти пятнадцать человек. Убили, даже не моргнув, легко и непринужденно, словно убить – это выкурить сигарету. Потихоньку его начало колотить, и только мысль о том, что вокруг сидят бойцы, которые сразу же заметят его истерику, удержала от необдуманных действий. Окончательно деморализовал журналиста все тот же пылающий ненавистью взгляд, единожды брошенный на пленника командиром. Все остальное время Элимэлех на араба не смотрел, явно считая эту падаль недостойной внимания. (1) Шевах, арба, штайн, ачат - (ивр.) Семь, четыре, два, один. Часть кодового языка ЦАХАЛ