Не стоит прогибаться под изменчивый мир - Пусть лучше он прогнется под нас, Однажды он прогнется под нас.
***
Вечные крики ты-нам-обязан, вечные крики иди-и-сделай-«вставьте-любое-слово», Аллен закрывает уши руками и всматривается в эти смешные кривящиеся лица, и не слышит ничего, и думает о том, какие все глупые-глупые-глупые. У людей повседневно-траурные взгляды, повседневно-траурные разговоры и повседневно-траурные одежды, они повседневно-траурно работают и повседневно-траурно развлекаются. Аллен белоснежно-седой, и на него смотрят как на злостного предателя и врага народа в одном лице. Аллену немного смешно и много грустно, а может, и наоборот, но смуглый парень в зеркале заходится хохотом и хлопает в ладоши, и Аллен никак не может определиться. Смуглого парня зовут Неа, у него очень красивые золотые глаза и жесткий оценивающий взгляд в те моменты, когда он думает, что Аллен не видит. Но проблема — проблема ли? проблем нет — в том, что Аллен прекрасно видит. У Аллена настойчивое ощущение того, что мир подозрительно четкий, подозрительно открытый и честный, но потом Аллена кто-то толкает в бок, и вселенское равновесие возвращается. Кому-то надо быть негодяем. Ради контраста. Контраст — сильная штука, Аллен в этом убеждается раз пять по дню, чаще всего по понедельникам и средам, с пяти утра до девяти вечера, без перерыва на обед, и на завтрак тоже, и на ужин. Сильнее контраста только вселенское равновесие. Аллен бы назвал его хорошим, если бы не уродливая рука, бесконечное одиночество и мечты о большем. Но оно не хорошее в принципе. Априори. По определению. У Аллена уродливая рука и мечты о большем, а еще Аллен смотрит на этот мир открытым взглядом непроницаемо-глянцевых серых глаз и закрывает уши, чтобы никого не слышать.***
Этот мир над ним издевается, бьется в голове у Аллена, и он никак не может понять почему. Это неестественно. Это неправильно. Это же нечестно, так ведь нельзя. Аллену это не нравится, слышишь, мир? Ему это не нравится! Аллен раздражается и сверлит отражение в зеркале тяжелым взглядом, пока не сталкивается глазами с Неа. Неа красивый, Неа очаровательно ухмыляется и смотрит на Аллена сверху вниз, засунув руки в карманы бежевого пальто. Аллен внимательно вглядывается в его лицо и облегченно думает о том, что слава богу, что Неа не может разговаривать. Неа такой же непроходимо глупый. Неа считает, что имеет над Алленом власть, раз задумывает что-то против него. Неа полагает, что Аллен, одинокий малыш Аллен, ничего не понимает и не знает, и не догадается никогда, и что он будет пытаться завоевать доверие людей, ведь он — о боже! — обиженный сирота. Аллен дико смешно и одомашненно грустно. Сумасшедший клоун по имени Мана говорит, что Аллен не по годам умный, а потом рассказывает о толстеньком человеке с говорящим зонтиком и маленькой девочке с куклами. Аллен думает, что у него нет ни зонтика, ни кукол и что это несправедливо. Чудовищная халатность мирозданья. Дурацкое вселенское равновесие со своим идиотским принципом контраста и идеально ровным средним. Среднее арифметическое неточно. Размах беспредельно огромен, моды нет, а медиана стремится к самоуничтожению, а медиана — смехотворно большой промежуток между «совсем плохо» и «совсем хорошо», другого не дано. Аллен думает, что все это совершенно нечестно и что он по этим правилам жить не хочет и не будет.***
Мана умирает, и Аллену хочется удавиться. У шарфа, подаренного окончательно обезумевшим Маной, два конца, и, в сущности, повеситься можно на любом. Аллен отстраненно понимает, что если ему так паршиво на душе, то кому-то сейчас удивительно радостно. Это маятник. Мерзкое равновесие. Мерзкие контрасты. Аллен бесится до дрожи в пальцах и ужасно хочет взыть, сломать все к чертям, разрушить, уничтожить, стереть. Этот мир не достоин существовать, пока балом правит вселенское равновесие. Этот мир в принципе не должен быть. Осознание этого бьет Аллена по голове кувалдой, и он почти что физически падает, падает на холодную землю, в отвратительно-серый грязный снег. Неа в зеркале по-прежнему улыбается. Аллен смотрит на его улыбку неверящим взглядом, у Аллена не укладывается в голове, как Неа может сейчас улыбаться, это нонсенс, это невероятно, это… «Неправильно. Так нельзя», — пульсирует у Аллена в сознании, и у него опускаются руки, и ему хочется по-детски затопать ногами и заплакать, да и он в общем-то и есть ребенок, но что-то заставляет его сдержаться и собраться, что-то, из-за чего четкий мир казался чудом, а буквы на удивление понятными. Аллен бросает на свое отражение нечитаемый взгляд и уходит к могиле, где он встречает толстенького человечка с зонтиком из сказок приемного отца. Человечек представляется Графом и предлагает воскресить Ману, а Аллену снова бесконечно смешно и конечно грустно, потому что это невозможно и, наверно, сломает систему, расплющит маятник, размоет контрасты это чертового равновесия и уничтожит мир. Аллен глядит на Графа расширенными от внезапной догадки глазами, глазами цвета пасмурного неба и безликих прохожих, видит в нем усмешку Неа и отшатывается. Ну конечно. Как же он не догадался. Ничего не изменится. Повседневно-траурные улицы не рассыплются пеплом, земля не окропится кровавыми дождем. Только наивный Аллен пойдет на поводу человека, которого он сам считал глупцом. Аллен чувствует себя идиотом и решает прогнуть этот мир под себя. А потом громкий крик «Мана!» пронзает небеса.***
Мариан Кросс — что-то вроде крупного хищника. У него кроваво-алые волосы и глаза цвета распотрошенного кролика. Сравнение неуместное, никчемное, убогое, но Аллен смотрит на самозванного Учителя и думает только об этом. Наверно, потому что Учитель видит Аллена насквозь, видит все поломанные ветки ранее заботливо выращиваемых в душе кустиков доброты к миру и ненависть. Единственное, чего Кросс не знает, так это того, что седым Аллен был всегда. Аллен считает, что это очень даже хорошо. Что-то внутри него согласно кивает и отмечает, что «иначе Мариан мог бы начать догадываться». О чем — Аллен сам без понятия и, если честно, не особо жаждет узнать. У Аллена теперь полный комплект урода и расчудесная способность видеть акум. Они, кстати, тоже те еще красавцы. Прямо-таки полчища страшилищ во главе с Алленом Уолкером, шагающим впереди всем пугалам пугалом. Видимо, Учитель оценивает его пугалистость по праву, раз отправляет в Черный Орден. Там, думает Аллен, скорее всего все просто красавцы. А как иначе? Иначе теряется золотая середина. Всемирное равновесие этого не допустит, как вы могли подумать! Аллен немного устало смотрит на Неа и почти не злится. Работа на контрасте. Маятник качается. В теории его можно сломать. На практике Аллен этим займется, и никто не сможет этому помешать.***
А в Ордене все такие добрые и милые, что Аллена тошнит. Ему снова семь лет, и он снова закрывает уши руками, но теперь уже чтобы не слышать кошмарной розовой каши. Сто грамм радости, двести грамм веселья, литр непосредственности. Смешиваем, взбалтываем. Ставим на медленный огонь, через пять минут получаем Черный Орден. Аллену до безумия плохо, настолько, что ему кажется: среднее арифметическое будет потешно неидеальным, мода окажется черной, как смерть, а медиана застынет подергивающейся стрелкой на «все отвратительно». — Это нечестно, — апатично тянет Аллен. У него перед глазами гротескно цветные пятна, а под — черные круги. То есть все нормально. «Ярко» плюс «тускло» и делить на два — равняется «обыденно». Так быть не должно. Все равны. Всем равное. Иначе — нельзя. Иначе — красный крест. Иначе — самоуничтожение. — Мир нельзя уничтожить, Аллен, — улыбается Неа из зеркала, Неа из Зазеркалья. — Ты не сотрешь его в одиночку. Аллен вскидывает голову и понимает. Аллен же умный для своего возраста. А сколько ему?..***
Кому-то надо быть негодяем. Ради контраста. Контраст — сильная штука, Аллен в этом убеждается семь дней в неделю, ежечасно, ежесекундно, пусть и с перерывом на обед, и на завтрак тоже, и на ужин. Сильнее контраста только вселенское равновесие. Аллен бы назвал его хорошим, если бы не поломанное детство, поломанная юность и мечты о большем. Но оно не хорошее в принципе. Априори. По определению. Аллен — тот самый негодяй, которым кому-то надо быть ради идиотского равновесия. Уничтожать мир — это вам не шуточки. Теперь он буквально отплевывается от количества кукол, убегает от назойливого говорящего зонтика и знает, что никто из его родственников не умрет. А глупого Неа, кстати, больше нет. Четырнадцатый — Аллен. Маятник ведь качается. Много-много отвратительного сменяются величайшей победой. Главное — выбрать момент и вовремя вскочить на качели.***
Равновесию невероятно смешно и предсказуемо грустно. Убедиться в том, что качели не сломаны, почему-то все всегда забывают.